С конца 2003 года, когда Ливия отказалась от разработки собственного ядерного оружия, президент Буш не уставал подчеркивать причину, побудившую полковника Муаммара Каддафи (Muammar el-Qaddafi) наконец определиться в своих отношениях с Вашингтоном: президент говорил, что лидер Ливии, прикинув калибр направленной на него американской военной мощи и оценив быстроту падения другого ближневосточного диктатора, решил подумать о собственном будущем.

- До того, как наша коалиция освободила Ирак, Ливия тайно разрабатывала ядерное оружие, - говорил Буш на встрече с войсками в Северной Каролине, в Форт-Брэгге. - А сегодня лидер Ливии отказался от разработки химического и ядерного оружия.

Эти слова были сказаны больше года назад - в январе 2005 года. Может быть, сегодня реальность изменилась? Может быть, Ким Чен Ир (Kim Jong-il) и Махмуд Ахмадинежад (Mahmoud Ahmadinejad), стоящие во главе стран, противостояние с которыми может стать главной темой последних лет пребывания Буша в Белом доме, посмотрели на Америку, увидели, что она до сих пор не может выбраться из Ирака - общество устало от войны, резерва военной мощи практически не осталось - и решили, что их час пробил? И если так оно и было, может ли Буш как-нибудь с этим справиться?

>Чем дальше и быстрее Америка скатывается к ядерному противостоянию по обе стороны Азии, тем более явно просматривается реальная мера ее возможностей в этом вопросе: необходимость привлекать к сотрудничеству азиатских гигантов - Россию и Китай. Обе страны утверждают, что их не устраивает перспектива наличия у Северной Кореи ядерного оружия, однако они столь же резко настроены против применения военной силы в случае провала дипломатических усилий. Кроме того, и та, и другая страна весьма неконкретно подходит к понятию жестких санкций, лежащих в основе стратегии, которую стремится применить Америка.

Во время первого президентского срока Буша мощь Америки представлялась обманчиво явной: Буш не скрывал своего недовольства тем, что нерешительно настроенные союзники постоянно медлили, а после 11 сентября, при поддержке жестких общественных настроений, он не долго думая пошел своим путем.

В прошлую среду в розарии Белого дома (где проходит большинство пресс-конференций президента США - прим. перев.) все уже выглядело совершенно по-другому. В ответах Буша на вопросы журналистов, касавшихся преимущественно Северной Кореи, слово "дипломатия" прозвучало не менее одиннадцати раз.

Президента неоднократно спрашивали, почему он продолжает сдавать позицию за позицией, а Иран с Северной Кореей, наоборот, переступают один рубеж за другим. Спросили его и о том, не жалеет ли он, что в начале 2003 года, когда Пхеньян выгнал из страны инспекторов ООН и заявил о решимости разрабатывать атомную бомбу до победного конца, он не воспользовался удобным, как казалось тогда очень многим, моментом и не отрезал Северную Корею от источников поставок ядерного топлива. В ответ он улыбнулся и сказал, что те, кто к этому призывает - сторонники сугубо односторонних действий, которые верят только в силу оружия, а не в силу слова и мира.

Однако дипломатией все же лучше заниматься с позиции силы. И, хотя Соединенные Штаты до сих пор имеют самую большую в мире армию, самую динамичную экономику, а также культуру, которую все с удовольствием перенимают, признаков того, что многие страны, в частности Россия и Китай, уже чуют перемены в направлении стратегического ветра, становится все больше. Не исключено, что эти перемены чувствуют и северокорейские отшельники с иранскими муллами - поэтому и занимают сейчас столь решительные позиции. Их угрозы основаны на четком понимании уязвимых мест Америки.

Северная Корея знает, что если она начнет полномасштабную войну с Америкой, ей не продержаться и дня. Однако при этом она очень умело играет на самой уязвимой струне США - страхе перед хаосом, который она может посеять среди союзников и ключевых торговых партнеров США в Северо-Восточной Азии, имея в виду Японию, Южную Корею, Тайвань и Китай. Подобная же перспектива пугает китайцев и русских, в результате чего они, ведя переговоры по ядерному вопросу, избегают лишний раз провоцировать Пхеньян.

Что касается Ирана, то у него две козырные карты: нефть и способность создать в Ираке и за его пределами еще более напряженную ситуацию, чем сегодня. Кроме того, обе страны прекрасно понимают, что партнеры Америки, один раз обжегшись перед началом иракской войны, совершенно не горят желанием подарить ей еще одну резолюцию Совета Безопасности, которую можно было бы толковать как одобрение военных действий.

- Проблема здесь двоякая, - говорит Джеймс Стейнберг (James Steinberg), декан Школы государственно-общественных отношений имени Линдона Джонсона (Lyndon B. Johnson School of Public Affairs) при Техасском университете.

При президенте Клинтоне Стейнберг был помощником советника по национальной безопасности и занимался как раз северокорейским вопросом. По его словам, решение Америки вступить в военные действия против Ирака привело лидеров Северной Кореи и Ирана к выводу о том, что, чтобы не быть следующей мишенью, на которую нацелятся США, им самим нужно обладать ядерным оружием.

- Это было бы для них предпочтительным вариантом в обоих случаях - и если бы в Ираке все получилось, и если бы не получилось, - считает он. - А тем, что нам не удалось покорить Ирак и пойти дальше, мы фактически подтолкнули их к мысли о том, что они меньше всего рискуют, если поторопятся и "уйдут в отрыв" по ядерному направлению.

Помощники Буша возражают, что думать так - значит слишком сильно упрощать ситуацию. Как бы модно ни было приводить "иракский синдром" в качестве универсального аргумента, считают они, реальность выглядит несколько иначе. По словам представителей правительства, в случае Ирака были исчерпаны все дипломатические ресурсы. В случае с Северной Кореей исчерпаны еще не все.

- Даже если бы мы не свергли СаддамаХусейна, дипломатическая стратегия, которую мы преследуем в решении северокорейского вопроса, осталась бы такой же, - заявил на прошлой неделе советник президента Дэн Бартлетт (Dan Bartlett).

Действительно, первые всплески напряженности в отношениях с Северной Кореей появились уже давно. Война в Корее началась в 1950 году, когда Север нанес удар, ошибочно подумав, что Вашингтон не даст сдачи. А помните американский разведывательный корабль "Пуэбло", захваченный в 1968 году во время другой позорной войны? Он до сих пор качается на приколе у речной пристани Пхеньяна как памятник "имперской агрессии США".

Примерно такая же ситуация и с Ираном: после окончания шахского правления все усилия Америки, и публичные, и тайные, как-то повлиять на Иран неизменно заканчивались неудачей. Ну и, конечно, дело еще в том, что Америка прямо-таки рвется истолковать любое открытое сопротивление исключительно как пощечину или угрозу, хотя Ким или Ахмадинежад, скорее всего, играют в том числе и на внутреннюю аудиторию.

Как бы там ни было, трудно припомнить другой такой период, когда единственная мировая сверхдержава была бы, судя по всему, менее готова управлять столь раздробленным миром, чем сегодняшняя Америка. Дело ведь не только в том, что "жесткая сила" (hard power) Америки связана Багдадом и Кабулом, но еще и в том, что Буш признал очевидные пробелы и в "мягком влиянии" (soft power), определяемом как способность вести за собой тех, кто восхищается лидером. Скандал с тюрьмой "Абу-Грейб" (Abu Ghraib), как признал президент позавчера, "скажем так, несколько ослабил моральную почву под нашими ногами".

В решении нынешней ядерной проблемы подход Буша напоминал работу крупного инвестора: подобрать в партнеры тех, кто кровно заинтересован в решении каких-либо отдельных вопросов, и оставить на их долю все практические действия, осуществляя при этом жесткое общее руководство. Однако вскоре Буш столкнулся с той же проблемой, с какой сталкиваются все американские производители: у аутсорсинга, при всех его достоинствах, есть один серьезнейший недостаток - качество работы очень сложно поддерживать на заданном уровне.

Для примера возьмем Китай. Китай стоял во главе "шестисторонних переговоров", заключавшихся в том, что Соединенные Штаты, Северную Корею, Японию, Южную Корею, Россию и сам Китай приходилось чуть ли не силой затаскивать за стол переговоров. Последняя содержательная встреча в этом формате прошла уже больше года назад. Тогда все стороны подписались под основными принципами - безъядерный статус Севера при оказании ему помощи, - однако, стоило участникам встречи разойтись, как все договоренности тут же рассыпались в пыль. И на каждом шаге Буш полагался на то, что Китай все-таки окажет давление на Северную Корею: сначала заставит ее вернуться к переговорам (Север отказался), затем - прекратить запуски ракет (которые Север все равно запустил), и, наконец - остановить программу ядерных испытаний, проведенных Северной Кореей на прошлой неделе.

Все говорят, что теперь китайцы здорово обиделись на страну, которая им, по их собственному выражению, близка "как губы и зубы". Но значит ли это, что они пойдут на ввод жестких санкций, то есть прекратят торговлю с Пхеньяном, а также (если, конечно, они хотят, чтобы Ким действительно обратил на них внимание) остановят поставки нефти? Нет, не значит, потому что разрухи в Северной Корее Пекин боится даже больше, чем ядерной бомбы в Северной Корее. Они боятся, что через границу валом повалят голодные беженцы. Кроме того, они не хотят борьбы за северокорейскую территорию, которая может столкнуть их с другими крупными державами.

Госсекретарь Кондолиза Райс (Condoleezza Rice) на этой неделе отправляется с визитом в Пекин, Сеул и Токио, где ей предстоит попытаться изменить это восприятие.

- Как это сделать? - переспросил чиновник из правительственного аппарата, когда ему задали такой вопрос. - Мы тоже себя об этом спрашиваем.

Причем тем же самым вопросом надо, по-видимому, задаться и в случае с Россией - единственной, судя по всему, страной, которая способна о чем-то говорить с иранцами. Доля Москвы в иранской атомной инфраструктуре стоит миллиарды долларов; Москва пошла на подписание резолюции Совета Безопасности, предупреждающую Иран о серьезных последствиях, которые его ждут, если он решится продолжить обогащение урана, однако наступлению этих самых последствий всячески препятствует. По мнению Роберта Галуччи (Robert Gallucci), некогда возглавлявшем американскую делегацию на переговорах с Северной Кореей, Тегеран - это орешек покрепче Пхеньяна.

- Думаю, что северокорейцы в душе считают Соединенные Штаты этакой фигурой в девять футов ростом (примерный рост Голиафа - прим. перев.), которая управляет всем миром, диктует политику всем своим союзникам и Совету Безопасности и может применять силу по всему миру, и поэтому они хотят побудить нас вести переговоры. Что же касается Ирана, то там единства нет, и при этом, во-первых, многие считают, что обладание ядерной бомбой откроет им дорогу к гегемонии, и, во-вторых, они знают, что без русских у нас не так уж много вариантов.

Короче говоря, быть единственной сверхдержавой в мире - это на самом деле не совсем то, что нам казалось семнадцать лет назад. Тогда силу любой страны можно было измерить на весах. Сегодня сила страны определяется тем, сколько гирь она способна реально бросить на весы. Как бы Бушу не пришлось на следующие два года брать гири взаймы . . .

Дэвид Э. Сангер (David E. Sanger), "The International Herald Tribune", США
16 октября 2006