После состоявшегося "конца истории", о котором почти 20 лет назад провозгласил Френсис Фукуяма, казалось бы, ни у кого уже не вызывает сомнений полезность представительной демократии. Споры в основном идут вокруг длительности вынужденного трансформационного периода от авторитаризма к демократии. По общей негласной договоренности как бы признана целесообразность авторитаризма как неизбежной фазы, призванной обеспечить экономический фундамент и политическую стабильность для перехода к "светлому будущему" человечества – полной и тотальной демократии

Однако при внимательном и близком рассмотрении выясняется, что демократия как политический институт отнюдь не является гомогенным, раз и навсегда устоявшимся явлением. История демонстрирует нам поразительное множество различных политических систем, которые с той или иной степенью можно назвать демократией. Но самое поразительное заключается в том, что "демократии" в буквальном смысле этого слова (власть народа), собственно говоря, никогда ни у кого не было. Речь идет о степени влияния, уровне делегированности полномочий и форме участия элит в управлении государством и контроле над экономическими ресурсами. Разумеется, какая-нибудь диктатура в ХХ веке внешне разительно отличается от парламентской республики, но по сути речь идет о тех же вещах – управлении и контроле. Различаются лишь методы и формы при аналогичных целях. Просто в разных исторических обстоятельствах различные режимы служат достижению конкретных исторических целей, которые на данный момент стоят перед ними. При этом такие антагонистичные с внешней точки зрения режимы могут сосуществовать в одном и том же "временном континууме", хотя и принадлежать разным историческим эпохам.

Вот почему постсоветские государства, представляющие сами по себе довольно уникальное с точки зрения исторического опыта явление, постоянно сталкиваются с навязываемыми извне попытками заставить их адаптировать чужой опыт, который они, согласно исторической логике, должны пройти и выстрадать еще через несколько десятилетий. Не является исключением и форма политического управления. В настоящее время Казахстан находится на историческом распутье. В свое время мы абсорбировали модель президентской республики, чрезвычайно смахивающей на авторитарную. В последнее время в нашей стране идут активные дискуссии о переходе к парламентской республике.

Крайне любопытный эксперимент с переходом от президентско-парламентской к чисто парламентской республике мы в настоящее время наблюдаем в Украине. Поскольку наша президентская республика официально своими корнями восходит к модели Пятой республики во Франции, то имеет смысл обратиться в первую очередь к французской истории. Тем более что эта история знает как развитые формы парламентского правления, так и режимы личной власти. Собственно говоря, вся французская история за последние двести с лишним лет – это чередование парламентаризма с единоличным правлением. И точка в этом споре не поставлена до сих пор.

Гражданин диктатор

Французский парламент имеет долгую многовековую историю. Выросший из средневекового института, парламент поначалу представлял собой в большей степени судебный, чем законодательный орган. Роль представительного органа играл другой средневековый институт – Генеральные штаты (Les Etats Ge­ne­ra­ux). В предпоследний раз они собирались в 1614 году при малолетнем Людовике XIII, а в последний – в 1789-м, что закончилось падением Бастилии. В этот исторический отрезок времени уложилась целая эпоха – формирование и расцвет французского абсолютизма. Данная форма правления была крайней и самой завершенной формой единоличного правления, нашедшей свое выражение в чеканной формулировке Людовика XIV: "Государство – это Я".

Мы не будем останавливаться на деталях кризиса абсолютной монархии и причинах Великой Французской революции, не это является темой нашего исследования. Но революция 1789–1794 годов и все последующие смены власти дали нам уникальный исторический опыт чередования представительных и авторитарных моделей правления. При этом каждая из них была востребована именно в нужный историче­ский период времени.

Начнем с того, что сам факт попытки расширить собственные полномочия и урезать права суверенного монарха со стороны Генеральных штатов стало началом формирования во Франции законодательной и представительной власти. По мере развития революционного процесса Штаты эволюционировали в Учредительное и Законодательное собрание, а затем – в Конвент, который присвоил себе весь объем власти. Но тотальный суверенитет Конвента был фикцией: внутри верховного законодательного органа очень быстро началась борьба фракций. Победа одной из них – якобинской – завершилась установлением самой настоящей (хоть и революционной) диктатуры. Диктатура М. Робеспьера и его соратников осуществлялась посредством различных комитетов, самым важным из которых (фактически негласным правительством) был Комитет общественного спасения во главе с самим Неподкупным. А Конвент вполне демократично штамповал любые законы, постановления и приказы об арестах и казнях, предлагавшиеся монтаньярами.

Свержение якобинской диктатуры в 1794 году ознаменовалось установлением (после короткой фазы термидорианской диктатуры) олигархической формы правления – Директории (правительства в составе 5 директоров), которая просуществовала до 18 брюмера, то есть до военного переворота и прихода к власти генерала Бонапарта в 1799 году. Режим Директории, с его необузданной коррупцией и продажностью, продемонстрировал полную неэффективность олихаргической модели правления и надолго внушил французам отвращение к ней. Поэтому возвращение Наполеона из Египта многими было воспринято с облегчением. Режим личной власти, установленный генералом Бонапартом, именовался Консульством (фактически правил гражданин Первый консул, два других имели при нем совещательные голоса), а затем – империей. Но при этом вплоть до падения империи Франция формально оставалась республикой. Это фиктивное существование представительной власти подчеркивалось обилием законодательных органов, которых было целых три: государственный совет, трибунат и законодательный совет. А Наполеон оставался "императором Французской республики".

То, что потом было создано, стало целью и сутью всех последующих режимов не только во Франции, но и в других странах, где приходившая к власти в результате революций буржуазия стремилась ограничить влияние "черни" на политику. Эту мысль сформулировал один из идеологов Консульства – Кабанис: "Невежественный класс не будет отныне оказывать влияние ни на законодательство, ни на правительство; все делается для народа и во имя народа, но ничто не делается его собственными руками и под его неразумную диктовку".

Фактически правление гражданина Первого консула и императора было самой натуральной военной диктатурой, хотя все законы великого корсиканца оформлялись через республиканские законодательные органы. Тем не менее значение короткого пятнадцатилетнего правления Наполеона для политического развития Франции было столь велико, что только сегодня происходит осторожный демонтаж его наследия (отказ от наполеоновского кодекса). Бонапарт учредил цензуру, внутриполитический сыск, разведку, дипломатию в их современном понимании и многое другое. В целом режим личной власти мог быть оправдан только одним: чрезвычайными внешнеполитиче­скими и международными обстоятельствами, в которых находилась Французская республика с 1792 года, то есть состоянием тотальной войны против всего тогдашнего мира. Наполеон в полной мере использовал рычаги личной диктатуры для проведения всеобъемлющей мобилизационной политики, что поначалу обернулось для Франции невиданным геополитическим триумфом, а затем национальной катастрофой.

Король-республиканец и принц-президент

Преемники Наполеона во время Реставрации столкнулись с дилеммой: насколько можно вернуть права абсолютной монархии и в какой степени разрешить парламентское представительство. Бурбоны ввели двухпалатное собрание с палатой пэров и палатой депутатов. С некоторыми модификациями эта система сохраняется до сих пор и адаптирована многими государствами, в том числе и Казахстаном. Важным стабилизирующим моментом была не выборность, а назначаемость пэров, а дестабилизирующим – имущественный ценз для избирателей. Тем не менее по сравнению с наполеоновской диктатурой эта конституционная монархия, слепленная по англий­скому образцу, была либеральным прорывом. Данный период французской истории любопытен тем, что представительный орган власти (его называли "бесподобной палатой") взял на себя функции неограниченной абсолютной монархии, провозгласив членов палаты "более последовательными монархистами, чем сам король".

Естественно, подобный эксперимент должен был закончиться и закончился революцией. На смену Бурбонам пришла Июльская монархия во главе с младшей ветвью – Орлеанской династией. При Луи-Филиппе, которого прозвали "королем биржевиков", наиболее одиозные атрибуты режима Реставрации были упразднены, но в целом система была сохранена: двухпалатный парламент при конституционной монархии. Тогдашний режим очень напоминал ельцин­скую Россию: формальный суверенитет парламента, слабосильный правитель с широкими правами и неограниченная власть финансовых воротил. Даже Наполеон в свое время возмущался безнравственностью парижских биржевиков, не понимая, что такая ситуация стала возможной благодаря особой (чрезвычайно льготной) системе покупки и продажи государственных ценных бумаг. В Голландии и Англии финансовая и, следовательно, политическая стабильность, на которой базировалась система представительной демократии, не позволяла так цинично превращать демократию в фикцию. Тем не менее правление биржевиков продлилось 18 лет, пока не было сметено в 1848 году очередной революцией.

Вторая Республика, просуществовавшая до 1851-го, дала повод К. Марк­су сочинить его бессмертный афоризм: история сначала происходит в виде трагедии, а затем повторяется в виде фарса. Ее создатели чрезвычайно хотели быть похожими на монтаньяров образца 1793 года, но не получалось. Первые социалисты (Блан, Сен-Симон, Прудон, Бланки) пытались придать формиру­ющейся парламентской республике пролетарский характер, но безуспешно. Развившаяся система социальных подачек неизбежно привела к широкомасштабному экономиче­скому кризису. Все это закончилось восстанием недовольных рабочих, его подавлением и установлением военно-полицейской диктатуры во главе с генералом Кавеньяком. Установившийся режим еще называли диктатурой буржуазных республиканцев. Его характерной чертой был отказ от парламентской формы правления и движение к президент­ской республике.

В результате вполне демократичных для того времени выборов их выиграл Луи-Наполеон Бонапарт, племянник великого императора. Таким образом, президентская республика пришла во Францию под знаменами империи, реставрацию которой не пришлось долго ждать. В декабре 1851 года президент Бонапарт повторил государственный переворот своего дяди, дав повод Марксу для еще одного бессмертного памфлета ("18 брюмера Луи Бонапарта") и создав режим Второй империи. Но Наполеон II сделал чрезвычайно важный шаг, хотя и продиктованный популистскими мотивами, в сторону полной демократии, введя всеобщее избирательное право и превратив его в инструмент личной власти. Полномочия "принца-президента" (так именовали Луи-Наполеона) были столь велики, что принятие им титула императора под именем Наполеона III было вопросом ближайшего времени. Таким способом во Франции вновь установилось единоначалие в форме военно-монархической диктатуры, или авторитарной империи. Парламентские институты (сенат и законодательный корпус) существовали лишь номинально. Император нес личную ответственность за принятие решений только перед французским народом. Это уже был прообраз фашистских диктатур ХХ века.

Вторая империя просуществовала до 1870-го и рухнула после поражения Франции в войне с Пруссией. Отвращение к любой форме монархического правления в стране было настолько велико, что при явном доминировании монархистов на политической сцене они не осмелились на реставрацию. Учитывая наши советские традиции, следует напомнить о таком эпизоде французской истории, как Парижская коммуна, которому в самой Франции не придают такого значения, как у нас. Коммуна, этот революционный орган парижских масс, была упразднена термидорианцами в 1794 году и восстановлена во время крушения Второй империи. Марксистская историография упорно именовала Коммуну первым опытом диктатуры пролетариата, но на самом деле это была никакая не диктатура. Коммуна стала просто примером бессилия и неспособности принимать решения чрезвычайно демократичным представительным органом, в котором болтовня и дискуссии заменяли решительные действия. Для французской истории крушение Коммуны в 1871-м стало концом целой политической эпохи, во время которой все перевороты и революции в столице безропотно тиражировались в провинции. Тьер, безжалостно подавив Парижскую коммуну под горестные стоны марксистского Интернационала в Лондоне, прервал традицию, согласно которой история страны творилась только в Париже.

Мадам Республика

Третья республика – самый долгий в новейшей истории Франции режим. Она просуществовала ровно 70 лет и исчезла так же, как и родилась, – после поражения в войне с Германией в 1940 году. Поначалу, учитывая обстоятельства, при которых она возникла – военное поражение, гражданская война, политический и экономиче­ский хаос, – это была натуральная военная диктатура. Лишь через пять лет Национальное собрание приняло (большинством в один голос!) конституцию, закреплявшую во Франции республиканский строй. Тем не менее со временем этот режим эволюционировал в достаточно гибкую и устойчивую политическую конструкцию. Укрепился партийно-политический плюрализм, стала нормой ротация политических элит. Установилась традиция: молодые политики начинали с левого фланга, постепенно с возрастом переходя вправо и заканчивая политическую карьеру далеко на правом фланге. В этом смысле наиболее показательна карьера Жоржа Клемансо, который по своим взглядам в 1871 году был романтичным неоякобинцем, а в 1929-м – обыкновенным фашистом.

Режим Третьей республики – это первый в истории Европы эксперимент с парламент­ской республикой в ее чистом виде. Можно сказать, что эксперимент удался. За те 70 лет была завершена индустриализация и модернизация Франции, создана огромная колониальная империя, социальное недовольство и политическую борьбу удавалось ограничить в основном стенами Национального собрания. Противоборство внутри правящего класса удалось ограничить ловким размежеванием ресурсов между экономической и финансовой буржуазией, бюрократической, военной и колониальной элитами. Фактически была заложена система конкурентной олигархии, расцвет которой мы наблюдаем в современных Соединенных Штатах.

Лишь на короткий отрезок времени в 1917–1918 годах республика была подменена де-факто на военную диктатуру во главе с Ж. Клемансо, что диктовалось угрозой военного поражения. В 1930-е годы Третью республику понесло вразнос: чрезвычайно усилились крайне правые и левые движения, причем и те и другие требовали введения диктатуры; только одни выступали за "сильную руку" национального вождя фашистского толка, другие – за диктатуру пролетариата. В межвоенные десятилетия авторитет парламентско-республиканского режима пал как никогда низко и стал прочно ассоциироваться с "плутовской демократией". Свою слабость Третья республика в полной мере продемонстрировала во второй половине 1930-х годов: умиротворение Гитлера, "странная война" и наконец – военная катастрофа 1940 года привели ее к закономерному концу. На смену Третьей республике пришел режим "Виши" маршала Петена, французский вариант южноевропейского фашизма а-ля Франко в Испании или а-ля Салазар в Португалии. Но и он просуществовал недолго, не обладая полным государственным суверенитетом: в 1943-м немцы окончательно оккупировали всю Францию и установили фашистскую диктатуру.

В августе 1944 года дивизия генерала Леклерка вошла в освобожденный Париж и восстановила суверенитет Франции, а вместе с ним и республиканский строй. В то время шли жаркие дебаты о будущем Франции и ее государственном устройстве. Национальный лидер – генерал де Голль уже тогда предлагал ввести президентскую республику. Однако его политические недруги как справа, так и слева обвинили лидера Сражающейся Франции в наполеоновских амбициях, и де Голль был вынужден уйти в отставку. Его проект "сильного государства" стал востребован лишь через двенадцать лет.

Если Вторая республика была жалкой пародией на Первую, то Четвертая республика, соответственно, – на Третью. Четвертая республика – режим многопартийной парламентской демократии – вобрала в себя все пороки своей предшественницы без ее исторических преимуществ и достоинств. Хаос в экономике и финансах, забастовки, крушение колониальной империи, зависимость от США и главное – полная политическая неустойчивость (средний срок существования правительств был менее полугода) – все эти факторы вели Четвертую республику к неминуемому кризису. При этом отметим, что в Италии подобный режим, на удивление, существует уже седьмой десяток лет. Все явственнее становилась необходимость введения режима сильной государственной власти. К 1958 году всем было очевидно, что только у одного политика есть четкий план по реформированию конституционной системы и только один человек среди французских политиков располагал достаточным авторитетом у всех граждан, чтобы осуществить этот переход. По счастливому стечению обстоятельств эти качества совпали в одном лице – генерала Шарля де Голля.

При всем уважении к модели сильной президентской республики, которая так популярна среди постсоветских лидеров, следует напомнить, что Пятая республика родилась в конкретных и сложных исторических обстоятельствах, требовавших незамедлительного вмешательства и сильной политической воли со стороны национального лидера. При этом де Голль, ставший во французской истории вровень с Жанной д’Арк и Наполеоном, так и не стал общенациональным вождем. Его режим дал первую трещину уже в 1968 году. Хотя он сохранялся в течение 1970-х, социалисты, придя к власти в 1981-м, попробовали потихоньку начать демонтировать политическое наследие генерала в сторону расширения местного самоуправления. При этом сам президент-социалист Ф. Миттеран вел себя в еще большей степени авторитарно, чем основатель Пятой республики. В противоположность Миттерану, нынешний президент Жак Ширак, сам по своему политическому происхождению являясь истинным голлистом, ведет дело к превращению Франции из президентской в президентско-парламент­скую, а может быть, и в парламентско-президентскую республику. Он уже добился уменьшения на два года непомерного по меркам парламентской демократии семилетнего срока легислатуры президента республики. Кто знает, может быть, мы станем свидетелями рождения новой – Шестой республики? В любом случае чрезвычайные обстоятельст­ва, сопутствовавшие рождению пре­зи­дент­ской республики, давно исчезли, а чрезмерные прерогативы остались.

Вероятно, с подобной ситуацией столкнутся рано или поздно все транзитные государства бывшего Союза ССР.
>Строительство сильных президентских режимов было вызвано уникальными и чрезвычайными условиями, которые сопровождали распад Советского Союза. Сейчас, как говорится, жизнь налаживается: установились социальная стабильность и экономический рост, укрепились политическая культура и многопартийная система. Неудивительно, что в таких условиях все слышнее голоса, ратующие за введение в Казахстане парламентской многопартийной модели. Но на примере Франции мы видим, какими зигзагами, с одной стороны, чреват путь парламентской демократии, способной легко превратиться в политический хаос, а с другой – как сложно расставаться с удобствами управления режима "сильной власти", от которого до режима личной власти подать рукой. Остается уповать на нашу политическую мудрость, которая позволит сохранить золотую середину. Но уже абсолютно понятно, что этот путь не будет и не может быть ровным.

Мурат Лаумулин
Алматы
№21 (182) 8 - 21 ноября 2006