В последнее время Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) оказалась в центре внимания как мировой общественности, так и политиков разных государств мира. По поводу ее сегодняшнего состояния и перспектив развития спорят ученые и публицисты. О будущем этой организации, возможностях и глубине ее участия в социально-экономических и политических процессах Центральной Азии задаются вопросом граждане государств этого региона.

Все это, по-видимому, не случайно. За небольшой по историческим меркам срок существования ШОС смогла продемонстрировать свою дееспособность. Правда, пока эта дееспособность в большей мере выражена в декларациях, заявлениях и намерениях, нежели в конкретных экономических проектах. Но это, так сказать, издержки роста. ШОС демонстрирует, что при наличии общей политической воли он в состоянии выработать механизм решения практически любой проблемы.

Сложность в одном, в ШОС, как и в любой международной организации существует несколько проблем, которые осложняют ее становление. Во-первых, это проблема неравновесного участия. Во-вторых, если не соперничества, то, во всяком случае, конкуренции между Россией и Китаем за право лидерства, осложненной к тому же иррациональными страхами о превращении Китая в ведущую державу XXI века с перспективой превращения России и государств Центральной Азии в ее сырьевой придаток. В-третьих, геополитический фактор связанный, с одной стороны, с военно-политическим присутствием США в Центральной Азии, а с другой – с не очень понятной позицией, занимаемой Россией и Китаем в отношении их партнерства с Соединенными Штатами, и как следствие этого – неопределенность позиций других государств – членов ШОС по ряду ключевых вопросов мировой политики. В-четвертых, проблемы дальнейшего развития ШОС и ее взаимодействия с другими интеграционными структурами и структурами обеспечения безопасности в регионе. Наконец, энергетическая "жажда" Китая и проблема конкуренции/сотрудничества в поставках на китайский рынок энергоносителей государствами членами ШОС.

Весь этот комплекс проблем и необходимо учитывать, оценивая возможности и перспективы взаимодействия России и Казахстана в рамках ШОС. Одни из них определяют расстановку сил в регионе и в какой-то мере – позиции, занимаемые Россией и Казахстаном по ключевым международным вопросам. Другие свидетельствуют о наличии объективных и вытекающих из национальных интересов проблем в казахстанско-российском взаимодействии в рамках ШОС. Третьи – следствие геополитической игры в Центрально-Азиатском регионе, в которой каждый из глобальных игроков стремится заручиться поддержкой знаковых региональных фигур.

>Первая проблема объективна. В ШОС входят государства, которые, формально юридически в рамках организации равны, о чем свидетельствует принцип консенсуса при принятии решений, однако по уровню своего экономического потенциала, не говоря уже о военных и иных возможностях, они, мягко говоря, не сопоставимы. Поэтому проблема несимметричного партнерства, рано или поздно, но обязательно даст о себе знать. Некоторые российские эксперты, как выход из этой пикантной ситуации, предлагают "обсудить вопрос о внутренней структуризации и функциональной специализации членов ШОС по условной схеме 2+2+2".1 Возможно, в этом есть своя логика, во всяком случае, с точки зрения эффективности организации экономического и инвестиционного сотрудничества в рамках ШОС. Однако, во-первых, есть проблема с уровнем самооценки и амбициями отдельных государств-членов организации. А во-вторых, с изменением "весовых категорий" в случае полноправного членства в этой организации Ирана, Пакистана, Индии, а в перспективе, возможно, и США.

Вторая проблема – следствие политики России на постсоветском пространстве в начале – середине 1990-х годов. Вполне обосновано звучит тезис о том, что "Шанхайская организация сотрудничества это инструмент, с помощью которого Китай увеличивает свое влияние в Центральной Азии. Эта структура пока препятствует тому, чтобы США принимали участие в ее работе даже на уровне наблюдателей, хотя подобные права получили Пакистан, Индия и Иран. Возможно, что Китай, Россия и Иран будут стремиться, если не выдавливать США, то, по крайней мере, не позволять Вашингтону расширять свое присутствие в регионе".2 При этом западных аналитиков беспокоит несколько аспектов: (1) в центре Азии возникает новый стратегический союз, который может быть направлен против Запада; (2) истинным лидером этого союза является не Москва, а Китай, и через несколько лет среднеазиатские государства будут больше ориентироваться на Пекин, а не на Кремль; (3) к этому союзу, во всяком случае, в плане требования "NATO go Home", пусть пока и косвенно, присоединились Индия, Пакистан и Иран; (4) ШОС используется Китаем не только как площадка для укрепления своего влияния в Центральной Азии, но и как инструмент для противостояния существующему в Азиатско-Тихоокеанском регионе альянсу, возглавляемому США, и расширения своего влияния в Юго-Западной Азии, на Ближнем Востоке, Восточной Африке и регионе Индийского океана.

Однако, на мой взгляд более значимо то, что во многом благодаря ШОС Китай получил легитимную и не вызывающую не только возражений со стороны России и государств Центральной Азии, но и одобряемую ими возможность непосредственно действовать на постсоветском пространстве по принятым в СНГ неписанным правилам. Иными словами, возможность беспрепятственно играть на противоречиях как между странами СНГ, так и между различными группами внутри каждой из этих стран без риска быть обвиненным в подрывной деятельности и экспансионизме.3 Кстати говоря, этот тезис не отрицается и китайскими экспертами. Так, по мнению некоторых из них, "ШОС позволяет КНР быть не только "внешним наблюдателем" за всеми процессами в регионе, но и стать активным игроком, способным оказывать возрастающее влияние на формирование будущей системы региональной безопасности в Центральной Азии. Пекин заинтересован в том, чтобы постоянно "держать руку на пульсе" для адекватного реагирования на те или иные изменения в регионе, которые препятствовали бы реализации здесь его интересов".4

Как и почему такое стало возможно в регионе, где традиционно доминировало российское влияние, вопрос, понятно, риторический. Ответ на него лежит на поверхности. В начале 1990-х годов Россия сама освободила геополитическое пространство Центральной Азии, и Китай просто использовал благоприятный момент. В середине – конце 1990-х в регионе шла геополитическая "притирка", и России, занятой сначала выстраиванием отношений с Западом, а потом – противостоянием с ним на международной арене, было как-то не до региональных проблем. Когда же стало очевидно, что они непосредственно оказывают влияние и на безопасность России, и она сочла необходимым укрепить свое присутствие в Центральной Азии, выяснилось, что, во-первых, опасения по поводу "имперских амбиций России" никуда не исчезли, и государства региона к ее возвращению относятся с некоторой опаской.5 А во-вторых, здесь уже обосновался Китай, рассматриваемый лидерами государств региона как вполне достойная альтернатива России, и ей предстоит конкурировать с ним. В начале 2000-х альтернативой китайско-российской конкуренции начало выступать военное присутствие США и НАТО, включивших Центральную Азию в зону своих стратегических интересов,6 и на смену китайско-российской конкуренции пришло партнерство, первую скрипку в котором, по вполне объяснимым причинам, играет Китай.7

Однако парадокс в том то и заключается, что это партнерство обременено массой проблем, связанных с объективными сложностями в российско-китайских отношениях, с неопределенностью в отношениях как России, так и Китая с Западом в целом и с США в частности, с потенциальным конфликтом между китайскими амбициями в Центральной Азии и российской исторической памятью о сохранении зон влияния в этом регионе. Пока существует общая цель – сокращение степени влияния США в Центральной Азии, это партнерство работает, как работает и его основная институция – ШОС. Но что будет с этим партнерством, когда общая цель исчезнет, а Китай станет мощнее, пока не совсем понятно, а отсюда нет ясности и с дальнейшими перспективами ШОС.

Третья проблема – суть стечения обстоятельств в мировой шахматной партии. Сегодня практически никем из серьезных экспертов не отрицается, что проведение антитеррористической операции в Афганистане было необходимо США не столько для ликвидации угрозы, исходящей из Афганистана, сколько для закрепления своих позиций в Центрально-азиатском регионе и сдерживания амбиций Китая.

"События 11 сентября" и последовавшее за ними вмешательство США в афганский конфликт разрушило всю геостратегию Китая, которая с конца 1980-х годов выражалась формулой: "опираться на север, стабилизировать западное направление, а основные усилия сосредоточить на востоке и юге". До антитеррористической операции в Афганистане (АТО) эта стратегия работала достаточно успешно. Китаю удалось достичь стратегических договоренностей со своими северными соседями, более того, стать одной из главных составляющих региональной системы безопасности. Удавалось поддерживать нормальные отношения с Пакистаном, Индией, Северным альянсом и даже талибами. С началом АТО это хрупкое равновесие в одночасье оказалось разрушено.

Но самым главным раздражителем для Китая стало военное присутствие США в Центральной Азии.8 Не имея реальных рычагов воздействия на государства региона с целью снятия этого вызова, Китай в целях обеспечения своей безопасности, с одной стороны, усилил войсковую группировку, дислоцированную в СУАР КНР, а с другой – активизировал процесс создания антитеррористических механизмов ШОС и контакты с государствами-членами ШОС с целью ограничения влияния США в регионе и сохранения своего присутствия в структурах региональной безопасности. Хотя, по мнению западных экспертов, "события 11 сентября" и обусловленное ими военное присутствие США в регионе подорвали роль ШОС в деле обеспечения безопасности Центральной Азии и затормозили рост влияния Китая, что негативно сказалось на его позициях,9 китайские авторы придерживались иной позиции.10

Проблемы, создаваемые военным присутствием США в Центральной Азии, китайским экспертам виделись в четырех областях. Первое если до 11 сентября ШОС была бесспорным лидером в Центральной Азии в укреплении сотрудничества в сфере безопасности и в борьбе против терроризма, то ныне она уже не играет ведущей роли в этих двух важнейших областях. Благодаря усиливающемуся военному присутствию США в регионе первенство в антитеррористической борьбе здесь перешло к Вашингтону, не смотря на сотрудничество США и ШОС по этому вопросу. Второе подорвана сплоченность внутри самой ШОС,11 а члены организации сконцентрировались на укреплении своего собственного сотрудничества с США и с другими странами или структурами. Третье и до того вялое экономическое сотрудничество стран ШОС стало еще инертнее. И если в ближайшее время ситуация не изменится, то ШОС превратится в структуру с, мягко говоря, не очень ясными перспективами развития экономических связей между странами-членами. Четвертое ослабели контакты между государствами ШОС в сфере культуры. Центральная Азия уникальный регион, где переплелись четыре цивилизации: конфуцианство, ислам, славянская цивилизация и индуизм. Чрезвычайно важно укрепить диалог цивилизаций и культурное сотрудничество в рамках шанхайской структуры.12

Во-вторых, "реальная мощь России слабеет, она уже не в состоянии направлять достойные силы в Центральную Азию",13 следовательно – с одной стороны, она вряд ли будет способна выполнить возлагаемую на нее китайскими стратегами роль по вытеснению США из региона. А с другой – это открывает для Китая возможности по усилению своего влияния (прежде всего экономического) в Центральной Азии.

В-третьих, "иракский кризис" продлится долго, следовательно рассчитывать на устойчивые поставки углеводородов из Ближневосточного региона не приходится. Потому возникает необходимость расширения географии их поставок за счет России и Центральной Азии.14

В-четвертых, конкуренция между Россией, США и Китаем в Центрально-Азиатском регионе не входит в планы Пекина по сохранению Центральной Азии в качестве стабильного стратегического тыла,15 а потому "Китаю, России и США просто необходимо развивать многосторонние отношения в Центральной Азии, так как их вряд ли может заменить двустороннее сотрудничество".16

В-пятых, не могло не беспокоить китайское руководство и то, что общественное мнение и политическое руководство государств Центральной Азии могут начать рассматривать военное присутствие США в качестве альтернативной и соразмерной России и Китаю гарантии безопасности в регионе. А такая опасность существовала. И не только потому, что щедрые обещания США как в плане инвестиций, так и политической поддержки нашли понимание у политического руководства Узбекистана и Киргизии, которые с готовностью поверили, что геополитические цели США в регионе изменились и они пересмотрели свое отношение к действующим в этих странах политическим режимам. Но и потому, что, с одной стороны, США продемонстрировали, что бороться с исламским фундаментализмом и терроризмом можно более эффективно и быстрее, чем это декларировалось ШОС, а с другой усиление военного присутствия США в Центральной Азии происходило при молчаливом согласии России и на фоне попытки нормализовать ее отношения с Соединенными Штатами.

Наконец, при всей разности подходов китайских экспертов к оценке роли и перспектив ШОС,17 делается вывод о необходимости сохранения этой структуры, поскольку "ШОС самый удобный и законный канал общения и надежное средство координации действий в Центральной Азии".18 Как подчеркивают китайские эксперты, в результате долгих поисков и тщательной подготовки центральноазиатская стратегия Пекина определилась. Она направлена на то, чтобы, опираясь на ШОС, активно участвовать в решении проблем региона, развивать отношения с его странами, способствовать их стабильности и процветанию, а также осуществлять свои стратегические интересы, которые прежде всего сосредоточены в сфере освоения ресурсов Центральной Азии.19

Механизм коллективной безопасности, заложенный в Договоре о создании ШОС и сопутствующих ему документах, позволяющий Китаю "держать руку на пульсе" и гарантирующий от возникновения в Центральной Азии антикитайского альянса, во многом позволял решать эти задачи. Этот же механизм предусматривал превращение новых рубежей СНГ с Китаем в зону многостороннего экономического сотрудничества. Помимо декларируемой общей борьбы с терроризмом и сепаратизмом, экономические перспективы должны были (по замыслу государств-участников, и прежде всего Китая) привлекать к ШОС все большее число государств, в том числе не имеющих общих границ с КНР. Осознавая свои преимущества по сравнению с Россией, Китай, не без оснований, рассчитывал на то, что с активизацией экономической составляющей в деятельности ШОС он в этой организации будет играть роль "первой скрипки".

События в Грузии и на Украине осенью 2003 и 2004 годов и особенно события в Киргизии весной 2005 года, внесшие новый элемент неопределенности в систему безопасности на постсоветском пространстве, и та роль, которую сыграли в них США, побудили Китай по-новому взглянуть не только на совокупность угроз, исходящих с постсоветского пространства, но и на характер своих взаимоотношений с Россией и США в рамках выстраиваемой им центральноазиатской стратегии. По справедливому замечанию В. Михеева, Китай оказался перед дилеммой: идти ли в фарватере российской политики, иметь ли "свою игру" или делать ставку на американский фактор.20

Дилемма действительно существовала и обуславливалась она не только совокупностью региональных угроз, но главным образом региональной политикой трех крупнейших внешних акторов. Если в области стратегии борьба с терроризмом, религиозным экстремизмом и наркоторговлей (исключая приоритетность направлений борьбы) интересы Китая, России и США полностью совпадали, то в области тактики – методика решения этих проблем – разница была существенной.

Китай делал основную ставку на поддержку действующих политических режимов и укрепление своего влияния в регионе преимущественно за счет его участия в крупных экономических проектах. США – на смену "авторитарных политических режимов" и расширения сфер своего влияния за счет экспорта демократии. Россия занимала промежуточное положение, с одной стороны, активно не противодействуя попыткам США "принести демократию" в регион, а с другой – пытаясь использовать борьбу с объективно существующими угрозами (в том числе и в формате ШОС) в целях укрепления своего военно-политического присутствия в Центральной Азии.

Вторая проблема, возникшая в связи с феноменом "цветных революций", ставшая актуальной необходимость определить свое отношение к действующим политическим режимам и оппозиции в государствах Центральной Азии. Без внимания Китая не могли остаться, те изменения, которые произошли в политике России по отношению к странам СНГ и их политическим режимам. Если до событий на Украине главным приоритетом России была поддержка действующих политических лидеров, то после них она начала подходить к ним избирательно, в большей степени ориентируясь на собственные национальные интересы и учитывая уровень лояльности по отношению к политике Москвы.

Третья проблема была связана с необходимостью определиться с возможностью, а главное целесообразностью использования механизма ШОС в случае возникновения очередной конфликтной ситуации в регионе. После событий в Киргизии стало очевидно, что ни ОДКБ, ни ШОС не готовы к коллективным действиям в случае возникновения политического кризиса в одной из стран, входящих в эти структуры. Основная проблема для Пекина заключалась в том, что мог бы предложить Китай, как один из ведущих членов ШОС, для локализации этих конфликтов, избежав при этом обвинений во вмешательстве во внутренние дела и подъема волны антикитайских настроений, связанных с так называемой "китайской экспансией". И та активность, которую проявляли китайские эксперты и дипломаты, зондируя мнения местного экспертного сообщества, говорит лишь об одном – готовых ответов у Пекина не было. Единственное, что было для него совершенно очевидно, продолжение военного присутствия США в регионе в большей степени является дестабилизирующим фактором,21 но решить эту проблему самостоятельно Китай не в состоянии, более того, втягиваться в прямую конфронтацию с США по данному вопросу не в его интересах.

Все это и предопределило специфику тактики Китая в Центрально-Азиатском регионе вообще и в ШОС в частности. Он попытался одновременно сыграть три партии: учесть интересы России и ее возможные опасения по поводу расширения китайского влияния в регионе; постараться не раздражать США, параллельно ограничивая возможности их влияния на политическую ситуацию в Центральной Азии; сыграть "свою игру" обеспечить надежные тылы в Центральной Азии и получить доступ к ее углеводородным и иным ресурсам, а параллельно усилить свои позиции в более значимом с геополитической точки зрения Азиатско-Тихоокеанском регионе.22

Что касается проблемного поля ШОС, то если суммировать его видение экспертами России и других государств СНГ – членов этой организации,23 то картина получается не очень оптимистичная.

Первое, на что обращается внимание, расширенное и во многом декларативное толкование миссии ШОС. Отсюда – во-первых, открывающая для государств-членов возможность видеть в этой организации то, что каждому из них ближе. Во-вторых, отсутствие осязаемых населением региона практических дел и эффективного механизма реагирования на возникающие в регионе угрозы и вызовы. В-третьих, неясность приоритетов на ближайшую перспективу, за исключением во многом декларативного заявления о необходимости борьбы против "трех сил зла". Наконец, неопределенность перспектив самой организации.24

Отсюда, по справедливому замечанию Г.И. Чуфрина, "вытекает необходимость уточнения приоритетов повестки дня ШОС. Соответственно, представляется целесообразным, несмотря на несомненную важность продолжения борьбы с терроризмом и сепаратизмом, полезность дальнейшего развития военного сотрудничества, усилить акценты в деятельности ШОС на обеспечении социальной стабильности на основе экономического роста".25 Это чрезвычайно важно, поскольку, как показали последние события в регионе, одним из базовых условий не только распространения терроризма и экстремизма, но и "цветных революций" является обострение социально-экономических проблем, и основная задача ШОС – содействие если не решению этих проблем, то хотя бы снижению уровня социальной напряженности.

Второе, насколько имеющиеся в распоряжении ШОС механизмы способны эффективно работать для противодействия главной угрозе сегодняшнего дня – угрозе политического экстремизма вообще и вмешательства третьих сил в процесс смены власти в регионе в частности.

То, что в рамках ШОС можно организовать эффективную борьбу с терроризмом и наркотрафиком, не вызывает сомнений, была бы на то политическая воля. Возможно, в ближайшее время удастся выработать какой-то механизм, гарантирующий защиту от проявлений этнического и регионального сепаратизма. Но вот как быть с политическим экстремизмом? В сегодняшних условиях, когда в каждом из государств Центральной Азии проблема преемственности (или передачи) власти является главенствующей, а активность конкурирующих групп возрастает с пугающей скоростью, возможность политической дестабилизации отдельных государств, а то и всего региона в целом не столь уж нереальна. И вопрос в том, как должна вести себя ШОС по отношению к действующим политическим элитам и оппозиции, что она готова предпринять в случае возникновения перспективы реализации одного из сценариев "цветной революции" в одном из государств региона.

Перед саммитом в Астане звучали намеки, что одной из российских инициатив, призванных противодействовать попыткам смены режимов в странах Центральной Азии, должно стать создание в рамках ШОС некоего "механизма взаимопомощи".26 Что это за механизм, пока не очень понятно, но по сути речь может идти о получении Москвой под эгидой ШОС при согласии Пекина возможности проведения спецопераций на территории других бывших советских республик "по согласованию" и "по запросам" их руководства. То, что такой механизм нужен, сомнений нет, вопрос в том, насколько он реален?

Третья проблема (особенно в контексте включения в число наблюдателей ШОС Ирана и Пакистана, а также наблюдаемой тенденции расширения влияния ислама в Центральной Азии) связана с ответом на вопрос, как должна вести себя эта организация по отношению к умеренным исламским силам и проблеме их участия во власти. По-видимому, пришло время четко определиться, где грань между реальными исламскими угрозами, традиционными вызовами, идущими из Афганистана и других сопредельных зон, и реальными политическими процессами в преимущественно мусульманских по структуре своего населения государствах?

Четвертое, географическая зона действия ШОС. Является ли эта организация сугубо региональной или претендует на роль субрегиональной? Содержащиеся в декларациях последних саммитов положения о намерениях ШОС расширить географию своей деятельности до АТР, а также российско-китайские военные учения, проведенные именно в этом регионе, говорят о явном доминировании второго рода тенденций. С позиций геополитических устремлений Китая и даже интересов России это понятно, но какова будет роль в этой системе безопасности других государств-членов ШОС пока не ясно.

Пятая проблема связанна с фактором американского присутствия в Центральной Азии. И суть даже не столько в попытке некоторых лидеров центральноазиатских государств одновременно сидеть "на двух стульях", а в том, что с фактором присутствия США в регионе уже нельзя не считаться. Причем, эта мысль все чаще звучит из уст высокопоставленных представителей официальных кругов России. Следовательно, что бы там не говорилось о скором уходе военных США из региона, интрига пока сохраняется.

Не менее существенно и то обстоятельство, что, хотя Китай и Россия понимают угрозу, исходящую из укрепляющего военного присутствия США в Центральной Азии, тем не менее, они не заинтересованы в прямой конфронтации с США. Следовательно, неопределенность их позиции может в очередной раз, как это уже было в конце 2001 – начале 2003 годов, посодействовать возникновению иллюзии о том, что в вопросах региональной безопасности США могут стать альтернативой тандему Россия – Китай. Иллюзия довольно опасная, особенно, если учесть, что заокеанские миротворцы в случае возникновения серьезного конфликта в регионе просто "умоют руки" и покинут его. Что ожидает в этом случае втянувшиеся в конфликт центральноазиатские государства, предсказать не составляет большого труда.

Учитывая неоднозначность отношений Китая и США, вполне понятно усиление антизападного, антиамериканского подтекста в китайской стратегии. К тому же Китай чем дальше, тем больше начинает позиционировать себя уже в качестве не региональной, а мировой сверхдержавы. Однако большой вопрос, насколько все это отвечает интересам России и государств Центральной Азии. Хотя Россия и заинтересована в создании геополитического противовеса США в регионе, но при этом ее не может не беспокоить перспектива китайской экспансии в Центральной Азии. Не стоит забывать и о том, что не только политической элитой, но и населением государств Центральной Азии, несмотря на подъем антиамериканских настроений, присутствие США в регионе рассматривается как гарантия соблюдения баланса сил и основное препятствие единоличному доминированию в регионе России или Китая. Фактом является и то, что на сегодняшний день США обладают рычагами воздействия практически на все государства-члены ШОС, и в случае материализации угрозы возникновения на его базе антизападного альянса уже на начальном этапе в состоянии внести в него раскол.

Следовательно, конкуренция России и Китая с США в Центральной Азии непродуктивна. В условиях, когда механизмы обеспечения международной безопасности, продемонстрировав свою неэффективность, фактически дискредитированы, им на смену должно придти нечто другое, что могло бы обеспечить эффективное управление и гарантировать людям то, чего они желают больше всего – достойную жизнь и понимание правил, которыми регулируется их бытие. И в этом контексте сотрудничество, а не конкуренция между Россией, США, Европой и Китаем в Центрально-Азиатском регионе не только желательно, но и необходимо. А отсюда – необходимость определиться с перспективой диалога в формате ШОС – США и ШОС – НАТО.

Шестое, расширение состава участников ШОС. С одной стороны, это, безусловно, положительный фактор, поскольку подключение к ШОС Монголии, Ирана, Индии и Пакистана превращает ШОС в крупнейшую региональную организацию, занимающуюся проблемами безопасности. И это, безусловно, хорошо.

Однако, с другой стороны, во-первых, тем самым расширяется зона ответственности ШОС и усложняется спектр проблем, которые придется решать; а во-вторых, возникает вполне естественный вопрос, как не превратить и без того не очень эффективный механизм обеспечения региональной безопасности в "говорильню".

Седьмое, интеграционные перспективы ШОС. Разброс мнений здесь огромен, начиная от превращения ШОС в военно-политический альянс, и заканчивая созданием на пространстве входящих в него государств зоны свободной торговли. С моей точки зрения, первое – контрпродуктивно, второе – не только преждевременно, но и в перспективе возможно только при жестко оговоренных условиях, поскольку в противном случае Китай просто поглотит все экономическое пространство ШОС.

Но что действительно актуально и своевременно, это необходимость для ШОС определить свое отношение к другим интеграционным объединениям на постсоветском пространстве, прежде всего – к ОДКБ и ЕврАзЭС. Цели и задачи у этих трех организаций практически перекликаются, и в них, за исключением Китая (ОДКБ и ЕврАзЭС) и Узбекистана (ОДКБ), входит и другие государства-члены ШОС. Пока ответов на эту дилемму нет. Возможно, Китай хотел бы видеть себя членом ОДКБ и ЕврАзЭС,27 но в таком случае ШОС просто поглотит эти организации. Опасение вполне обоснованное, и неслучайно другие пять участников ШОС и прежде всего Россия к предложению Китая о создании зоны свободной торговли относятся настороженно. Однако не менее обоснована и та точка зрения, что если ШОС не найдет ответа на вопросы свой деятельности с ОДКБ и ЕврАзЭС, а также не выстроит партнерского диалога в формате ШОС – США и ШОС – НАТО, то она "обречена превратиться лишь в формально существующую и мало пригодную для действий организацию".28 Хотя, вполне вероятно, что в случае развития ШОС по данному сценарию, она, во-первых, поглотит ЕврАзЭС и, возможно, ОДКБ; а во-вторых, ключевую роль в ней будут играть не Китай и Россия, а Соединенные Штаты.

Наконец, есть еще одна проблема, так или иначе, связанная с региональной безопасностью. Речь о характере двусторонних отношений центральноазиатских государств с Россией и Китаем, а также между собой. Не секрет, что существует комплекс проблем как в первом блоке, так и во втором, и ШОС, по-видимому, должна определиться с тем, будут ли обсуждаться эти проблемы в ее формате, или же она предпочитает рассматривать их на двусторонней основе. Дилемма не из простых, но, рано или поздно, придется браться и за ее разрешение, поскольку ряд вопросов, например, трансграничные реки, трудовая миграция и т.д., выходят за рамки двусторонних отношений.

Наконец, что касается энергетической "жажды" Китая. Если в 2000 году Китай импортировал 70 млн. тонн нефти, в 2003 году около 80 млн. тонн, в 2005 году – уже 127,1 млн. тонн, то, по прогнозам, зарубежные поставки нефти в Китай к 2010 году могут удвоиться, а к 2030 году он будет ежегодно потреблять более 400 млн. тонн нефти (см. Таблицу 1).

Таблица 1.

Оценки спроса на нефть в Китае (млн. тонн в год) 2010 2020
Институт энергетических исследований КНР (2004) 296 380
Институт энергетических исследований КНР (март 2005) 360-390 420-500
Институт энергетических исследований КНР (сентябрь 2005) 560
US DOE Energy Information Administration (2005) 460 615

Источник: Крутихин Михаил. Спрос под вопросом: Потребность Китая в российской нефти глазами китайцев. – RusEneregy, 12 апреля 2006 года

Причем, с учетом географии импорта Китаем сырой нефти (см. Таблицу 2), а также складывающейся в ряде регионов международной обстановки, вполне очевидно, что наращивание объемов импорта будет происходить преимущественно за счет поставок из России и государств Центральной Азии, прежде всего – Казахстана.

Таблица 2.

Источники импорта нефти в Китай (млн. тонн) Ближний Восток Африка АТР Европа, Россия и др. Всего
1998 16,37 2,19 5,47 3,00 27,32
1999 16,90 7,25 6,83 5,63 36,61
2000 37,65 16,95 10,61 5,05 70,27
2001 33,86 13,55 8,68 4,17 60,26
2002 34,39 15,80 11,85 7,37 69,41
2003 46,37 22,18 13,85 8,73 91,13
2004 55,79 35,30 14,14 17,57 122,82
2005 59,99 38,47 9,68 18,94 127,08

Источник: Крутихин Михаил. Спрос под вопросом: Потребность Китая в российской нефти глазами китайцев. – RusEneregy, 12 апреля 2006 года

Наверное, это не так уж и плохо, во всяком случае, с позиций экономики Казахстана. Во-первых, трубопроводы в основной своей части проходят по нашей территории, а это – дополнительная оплата за транзит. Во-вторых, это возможность диверсифицировать направления транспортировки казахстанской нефти, а значит – ослабить зависимость от российских маршрутов и российских компаний. В-третьих, перспектива изменения состава иностранных участников на шельфе Каспия, а следовательно – сокращение зависимости от западных компаний. Наконец, возможность подключения российской нефти уже к казахстанским нефтепроводам.

Есть, правда, несколько факторов неопределенности. Первый связан с отсутствием ответа на вопрос, как поведет себя Китай, финансировавший строительство нефтепровода Атасу – Алашанькоу и ответственный за заполнение его нефтью, если Россия (при определенных обстоятельствах) откажется от участия в этом проекте, а работающие на шельфе Каспия западные компании заблокируют (не без участия казахстанского общественного мнения и прозападного лобби в органах исполнительной и законодательной власти республики) попытки Китая расширить свое участие в существующих и новых проектах. Казахстан оказывается как бы между двух огней, вынужденный оказывать поддержку Китаю и вести довольно непростые переговоры с Россией и работающими на шельфе Каспия иностранными компаниями. И если с Россией он еще как-то может договориться, то западные компании, не склонные к учету принципа политической целесообразности, скорее всего, будут исходить из собственных интересов. А эти интересы заключаются, в том числе, в сдерживании Китая, ключевая роль в котором отводится контролю за энергоресурсами и путями их транспортировки.

Во-вторых, не совсем понятно и то, как будет вести себя Китай в отношении Казахстана, когда доля китайских компаний в нефтегазовом секторе республики существенно возрастет. Истории известны примеры, когда доминирование иностранных компаний в бюджетоформирующем секторе страны превращалось в серьезную угрозу национальной безопасности.

В-третьих, нельзя не учитывать того обстоятельства, что Россия и Казахстан объективно становятся конкурентами на рынке поставок углеводородов в Китай, что может оказать свое влияние не только на ценовую и тарифную политику, но и на характер межгосударственных отношений. Думается, без внимания России не остались ни активное включение Китая в 2006 году в "газовую игру" в Центральной Азии, ни подчеркнутая комплиментарность к М. Саакашвили во время его визита в Китай. И Казахстану в его нефтегазовых контактах с Китаем предстоит постоянно иметь в виду интересы в этой сфере России.

Наконец, растущий внутренний спрос в КНР закрепляет превращение Центральной Азии, и Казахстана в том числе, в сырьевой придаток уже не только европейской, но и китайской экономики. При этом успехи китайской экономики объективно работают против всех центральноазиатских (как и многих развивающихся) экономик в сфере обрабатывающей промышленности и до некоторой степени сельского хозяйства.

Не менее существенно и то, что на поле энергетической конкуренции между Россией и государствами Центральной Азии есть еще один заинтересованный игрок – Соединенные Штаты, которые рассматривают свое присутствие в нефтегазовом секторе Казахстана и других государств Центральной Азии в качестве одной из главных составляющих своей центральноазиатской, да и глобальной стратегии.29

С учетом всего сказанного выше, поле, где выстраивание партнерских отношений между Казахстаном и Россией могло бы наиболее эффективным, в том числе и с точки зрения повышения эффективности ШОС и сокращения в нем "китайской составляющей", видится в контексте перспектив развития ШОС.

Эти перспективы видятся в трех направлениях. Во-первых, превращение этой организации в военно-политический альянс, противостоящий усиливающемуся военному присутствию в регионе Запада и прежде всего США. Во-вторых, усиление экономической составляющей в деятельности ШОС с перспективой формирование на пространстве ШОС зоны свободной торговли. В-третьих, постепенное эволюционирование ШОС с целью превращения ее в авторитетную международную организацию, позиционирующую себя как структуру, обладающую соответствующим политическим и военным потенциалом для самостоятельного решения региональных проблем и не склонную мириться с долговременным присутствием на пространстве ШОС внерегиональных сил.

Несмотря на то, что часть экспертов (особенно российских) рассматривают перспективу ШОС исключительно в военном контексте, на мой взгляд, это направление развития организации контрпродуктивно. Как контрпродуктивны и идеи о том, что ШОС могла бы более жестко выступить против "цветных революций" в регионе, в последнее время все чаще появляющиеся в узбекской прессе.

Это не означает, что военное сотрудничество в рамках ШОС должно быть свернуто, напротив, этот процесс должен укрепляться, поскольку демонстрация силы – это тоже один из способов достижения желаемого результата в политике. Проблема в том, что данное направление не должно быть доминирующим и уж тем более рассматриваться в качестве перспективы развития ШОС. Понятно, что готовность ШОС к масштабному применению военной силы гипотетически может потребоваться:

в случае внерегионального военного вмешательства во внутренние дела любой из стран, входящих в ШОС

в ситуациях, создающих угрозу региональной энергетической безопасности

в других ситуациях, которые могут складываться в условиях неопределенности развития международно-политической обстановки и нести явную угрозу жизненно важным интересам ШОС в целом.
Однако, во-первых, трудно себе представить, что китайские войска (пусть и в составе коллективных сил) появятся на территории Центральной Азии, равно как и военные подразделения стран СНГ – на территории Китая.

Во-вторых, борьба с теми угрозами, которые выделяет в своей деятельности ШОС, осуществляется не воинскими контингентами, а специализированными подразделениями, и именно здесь открывается широкое поле для контактов между ОДКБ и ШОС. Более того, если быть точным, то источником сепаратизма, экстремизма, терроризма и сопутствующих им новых, так называемых нетрадиционных, угроз является неудовлетворенность людей уровнем своей жизни. Именно этот фактор создает базу для массовой поддержки экстремистов всех мастей. Поэтому в приоритетном порядке надо начинать с актуальной для всех государств-участников проблемы экономического развития и угрожающих решению этой проблемы факторов, т.е. с обеспечения экономической безопасности.

Для придания легитимности борьбе ШОС с новыми угрозами необходимо разработать и официально принять концепцию или доктрину региональной безопасности для Центральной Азии. Этот документ должен определить критерии и принципы мониторинга источников новых угроз, установить процедуру вынесения и исполнения соответствующих решений руководящих органов ШОС, механизмы взаимодействия ШОС с СНГ, ОДКБ, ЕврАзЭС

В-третьих, именно экономическое направление позволит ШОС легитимно оказывать влияние на внутриполитические и социальные процессы в странах-членах организации, не нарушая при этом один из основополагающих принципов ШОС, а именно соблюдение невмешательства во внутренние дела ее членов и соблюдение их национального суверенитета.

Однако вряд ли целесообразно ставить перед ШОС нереализуемые на сегодняшний день задачи – интеграция экономических пространств ЕврАзЭС и ШОС – а именно это предусматривает предложенная Китаем идея о формировании на пространстве ШОС зоны свободной торговли. Даже в перспективе реализация этой идеи возможна только при жестко оговоренных условиях, поскольку в противном случае Китай просто поглотит все экономическое пространство ШОС. Основным условием создания зоны свободной торговли ШОС должен стать ее непротиворечивый характер по отношению к уже действующим на территории ШОС организациям и системам многостороннего сотрудничества, важнейшим их которых является ЕврАзЭС.

Это тем более важно, поскольку в настоящее время и на ближайшую перспективу локомотивами экономической интеграции на пространстве ШОС будут оставаться Китай, Россия и Казахстан, и от характера взаимоотношений в этой тройке во многом будет зависеть перспектива ШОС. Парадокс сегодняшней ситуации заключается в том, что российско-китайское партнерство обременено массой проблем, связанных с объективными сложностями в российско-китайских отношениях, с неопределенностью в отношениях как России, так и Китая с Западом в целом и с США в частности, с потенциальным конфликтом между китайскими амбициями в Центральной Азии и российской исторической памятью о сохранении зон влияния в этом регионе. Пока существует общая цель – сокращение степени влияния США в Центральной Азии, это партнерство работает, как работает и его основная институция – ШОС. Но что будет с этим партнерством, когда общая цель исчезнет, а Китай станет мощнее, пока не совсем понятно.

Поэтому основная задача, не умоляя значимости двусторонних отношений государств СНГ с Китаем, попытаться в рамках ШОС повысить уровень этих отношений, "заставив" Китай стратегические вопросы решать в формате отношений ШОС – СНГ.

Решение этой задачи, с одной стороны, требует выработки новой концепции функционирования СНГ, а с другой эволюции ШОС в направлении превращения ее в один из центров многополярного мира. С учетом перспектив изменений глобального контекста, задача вполне выполнимая.

В будущем многополярный мир, в возникновении которого немалую роль сыграет ослабление США до уровня региональной державы, как предсказывают многие политологи и на Западе, и на Востоке, будет формироваться на базе пяти-шести государств, с некоторым числом вариантов. Но в основном это Китай, Соединенные Штаты, Япония, Индия, Европа и Россия, и ни одно из них не сможет навечно оставаться ни сверхдержавой, ни гегемоном. При подобном варианте развития международно-политической системы ШОС по ее составу, численности, пространственным показателям, геоэкономической, геополитической и геостратегической значимости самой судьбой предписана роль связующего звена межу европейскими и восточноазиатскими региональными структурами международного сотрудничества, и значимости Казахстана в этом контексте, как ведущего государства региона, трудно переоценить.

д.п.н., проф. Сыроежкин К.Л. главный научный сотрудник КИСИ при Президенте РК
19 декабря 2006