Редкая особь в лице туркменского деспота Сапармурата Ниязова, или Туркменбаши, исчезла перед Рождеством. Это был один из трех или четырех последних представителей вида гротескных и сверхжестоких диктаторов. В мире можно по пальцам пересчитать конкурентов Иди Амина Дады (диктатор Уганды. – Прим. ред.), Папы Дока (диктатор Гаити Франсуа Дювалье. – Прим. ред.), Бокассы (император Центрально-Африканской Республики. – Прим. ред.), Пол Пота (диктатор Камбоджи. – Прим. ред.), Менгисту (президент Эфиопии. – Прим. ред.), генерала Видэлы (диктатор Аргентины. – Прим. ред.), Чаушеску и им подобных, которые в изобилии встречались в Азии, Латинской Америке, Африке и Европе в 1970-1980-е годы.

Безусловно, трудно определить научные критерии, по которым некий политический режим может быть отнесен к "первому дивизиону" злодеяний. Но если рассматривать в качестве значимых черт смехотворный культ личности, жестокие и систематические репрессии, широко распространенное применение пыток, параноидальную пропаганду, насаждение ксенофобии, а также эксплуатацию ресурсов страны для процветания определенного клана или партии, тогда Ниязова определенно можно отнести к исчезающим особям. Теперь в живых остались только Ким Чен Ир в Северной Корее и Ислам Каримов в Узбекистане.

На самом деле, эта троица оставила всех остальных диктаторов далеко позади в вопросе репрессий и нарушений прав человека. Агонизирующий Кастро в последние годы открыл некоторые сферы или, скорее, некоторые просветы для протеста в своем тропическом гулаге. Сталинистский президент Белоруссии Александр Лукашенко (которого однажды могут заменить в результате "революции-путча", управляемой из Москвы) санкционирует проведение мини-манифестаций оппозиции и списывает диссидентов со счетов исключительно посредством скупости. Точь-в-точь как Роберт Мугабе, в период президентства которого в Зимбабве была зарегистрирована наименьшая средняя продолжительность жизни для мирного времени. Бирманские генералы тоже не осмеливаются полностью ликвидировать оппозицию. Последние несколько лет многочисленные африканские диктаторы (за исключением Судана) уже не прибегают к массовым убийствам и этническим чисткам, приводящим к десяткам тысяч смертей, которые были обыденным делом для их предшественников. Свинцовые тиски, сжимающие Сирию, сейчас немного слабее, чем при Асаде-старшем. И диктатура иранских мулл стала явлением более сложным и спорным, чем можно было представить, о чем свидетельствует оскорбление, нанесенное Махмуду Ахмадинежаду на недавних выборах. В вопросе тоталитаризма только Саддам Хусейн, чья недавняя казнь стала результатом неполноценного и спорного судебного процесса, может соперничать с Ниязовым или Ким Чен Иром, но он уже более трех лет не принадлежал к клубу действующих диктаторов.

Почему происходят эти изменения? Конечно, можно усмотреть здесь реализацию жажды свободы личности, которая, вопреки релятивистским клише, отнюдь не является единоличной собственностью западного мира. Ведь, хотя представления о власти и протесте против существующего режима могут отличаться в разных уголках планеты, никакие местные культурные особенности не заставят человека заявлять: "Здорово, меня изобьет тайная полиция!" Но это универсальное стремление не является правдоподобным объяснением уменьшения числа сатрапов-самодуров.

Определенную роль могла сыграть глобализация, разительным образом изменившая правила политико-экономической игры в последние двадцать лет. Промывание мозгов и культ личности затруднены по причине распространения интернета, спутникового телевидения и неправительственных организаций, а также увеличения числа туристов и иностранных рабочих. Диктатором-отшельником можно оставаться, только занимаясь торговлей оружием и наркотиками, или изготовлением фальшивых денег в крупном масштабе (в чем обвиняют Пхеньян). Однако с каждым днем это становится все труднее, так как содержание крупного полицейского аппарата или эксплуатация природных ресурсов нуждаются в капитале и технологиях. Ведь если международным инвесторам нет дела до прав человека, так как деньги не пахнут, то им нужны определенные гарантии, чтобы быть уверенными, что их активы не будут экспроприированы или их местные партнеры не будут незаконно арестованы – короче говоря, им нужен некий зародыш правового государства, немыслимого при Ниязове со товарищи. Можно убедиться, что "юстиция", преследовавшая Милошевича и Пиночета вне их государств за совершенные внутри страны преступления, спугнет начинающих Пол Потов. Юстиция, иногда опирающаяся на международное военное вмешательство, которое справилось в Сьерра-Леоне с кровожадным Чарльзом Тэйлором (либерийский диктатор, разжегший вооруженный конфликт в соседней Сьерра-Леоне. – Прим. ред.).

Все это может заставить деспотов быть более изощренными и прагматичными. Совершенствовать свою пропаганду, допускать выборы, которые не будут просто видимостью, потому что результат 99,99 % уже никого не убеждает, терпеть некоторые формы протеста, чтобы они не превратились в реальную угрозу. Выпустить пар, перераспределить часть богатств вместо того, чтобы запирать награбленное под замок, – все это сделало бы возможным выживание в мире с прозрачными границами.

Но главной и наиболее правдоподобной причиной заката этих Убю (по имени персонажа пьес Альфреда Жарри (1873-1906) "Убю-король", "Убю-рогоносец", "Убю прикованный" и др. Убю – собирательный карикатурный образ всего самого отвратительного в человеке, скопище всех пороков. – Прим. ред.) стало окончание холодной войны. Участвуя в битве великих держав, угрожая перейти на сторону врага или беря на себя роль последнего оплота в борьбе с врагом, тираны получали карт-бланш и право на безнаказанный грабеж, аресты и пытки при безусловной поддержке советского блока или атлантического альянса, участвовавших в конфликте от лица третьего мира. Эту ситуацию прекрасно описал американский президент, говоря о диктаторе Санто-Доминго (речь идет о диктаторе Доминиканской Республики Рафаэле Трухильо. – Прим. ред.): "Он, может быть, и сукин сын, но наш сукин сын". Поэтому
>неслучайно самые ужасные диктатуры часто располагаются на стыке зон влияния, обхаживаемые с двух сторон, как режим Мобуту (в Заире. – Прим. ред.), поочередно опиравшийся на США, Китай и СССР, или Чаушеску, игравший роль московского вольноотпущенника. Не удивительно, что их наследники располагаются сегодня в Средней Азии и на Ближнем Востоке, на стыке "тектонических пластов" мировой геостратегии, там, где соперничают Китай, Соединенные Штаты, Евросоюз, Россия или страны-соседи.

Это дает основания испытывать осторожный оптимизм. У Москвы больше нет финансовых и идеологических ресурсов, чтобы переиграть холодную войну. Тегеран может финансировать террористические сети, но, безусловно, не способен субсидировать целый режим. У Китая (в данный момент) нет ни пешек на мировой шахматной доске, ни реальной наступательной стратегии, хотя он и ведет двойную игру в Северной Корее. Именно последняя вместе с Ким Чен Иром, похоже, является идеальным местом для музея последнего представителя исчезающего вида сатрапов. Конечно, при условии, что изменение обстановки, особенно возобновление соперничества крупных держав за доступ к энергоносителям, не даст второй шанс диктаторам-психопатам.

Ив Будрийон
Les Echos
09 января 2007