Новый Акунин явился?
"Вообще-то я довольно известный человек – в неких кругах. А псевдоним я придумал за десять секунд, ибо уже был Чэнем, когда работал в Гонконге"

В издательстве Ольги Морозовой вышел роман "Любимая мартышка дома Тан", признанный одним из литературных событий минувшего года. Автор романа, который скрывается под псевдонимом Мастер Чэнь, согласился ответить на вопросы корреспондента ВЗГЛЯДа Екатерины Нистратовой при условии сохранения своего инкогнито.

И действительно, нам пока не удалось выяснить, кто этот человек на самом деле. Журналист-международник? Политолог? Дипломат? Советник президента?

"Сегодняшнее развитие мира и подтверждает: Азия возвращается на ведущие позиции…"

Впрочем, мы и не прилагали особой настойчивости для раскрытия этой тайны: во-первых, из уважения к пожеланиям автора, а во-вторых – исходя из глубокого убеждения, что все тайны рано или поздно будут раскрыты. Культурный процесс – это тоже своего рода детектив, и надо иметь терпение, чтобы при чтении получить удовольствие.

– Скажите, пожалуйста, будем ли мы раскрывать ваше инкогнито? Насколько оно для вас важно? Как возник ваш псевдоним?
– Ну давайте все же не будем, раз уж так получилось. Хотя дело было не в том, чтобы никто не знал, кто такой Мастер Чэнь, а в одном практическом соображении.

Вообще-то я довольно известный человек – в неких кругах. Если знать, какими поисковыми системами пользоваться, то на мою фамилию выскочат десятки ссылок, да еще и на разных языках. И по большей части это то, что я написал или сказал.

В этом хаосе "Любимая мартышка дома Тан" просто потерялась бы. Поэтому мне с самого начала было ясно, что не надо создавать для читателя сложности, следует начинать с чистой страницы. А какой именно псевдоним, я думал буквально десять секунд – потому что я уже был Чэнем, когда в середине девяностых работал в Гонконге.

Джефри Чэнем, чтоб быть точным.

– Говоря по правде, я очень одобряю ваш псевдоним. Вкупе с потрясающим знанием китайской истории и лирики он по-хорошему сбивает с толку, поскольку до конца сохраняется впечатление, что автор книги – как минимум выходец из Китая. Скажите, изучение китайской истории – это хобби или профессия?
– Сейчас хобби. Хотя по диплому я как раз историк-китаевед.

История – это попросту потрясающе интересно. И если знаешь историю, то совершенно по-другому видишь то, что с нами всеми происходит сегодня. Точно так же
>если знаешь историю и культуру Азии, то совсем по-иному видишь, что такое Европа (и отпочковавшиеся от нее Америка и Австралия) на самом деле. А именно нечто очень молодое, не вполне еще разумное, имеющее в силу этой молодости массу проблем и так далее. И ни в коем случае не центр Вселенной и не образец для прочих, а как раз наоборот. Что сегодняшнее развитие мира и подтверждает: Азия возвращается на ведущие позиции. Для меня, по крайней мере, это самое развитие не было такой неожиданностью, как для самих европейцев или американцев.

– Чем вы занимаетесь в жизни, кроме литературы? Вы много ездите по миру. Это как-то связано с профессиональной деятельностью?
– Конечно. Вот сейчас я беседую с вами из Дели, где после визита Владимира Путина мы сидим с индийскими коллегами – политологами и прочими – и размышляем о том, что нашим нациям не хватает для того, чтобы они еще лучше понимали друг друга и лучше использовали всяческие возможности. Немножко ругаемся. Но между старыми друзьями это ничего. Еще пишу обо всем этом. Как в зарубежных СМИ, так – редко – и в наших. И далеко не только об Индии. Азию я, кажется, объехал всю, а многие ее места по нескольку десятков раз.

– В послесловии вы написали, что идею книги вам подарили древние керамические фигурки. Это реальный факт? И в связи с этим: какую роль для вас как для автора исторического романа сыграли артефакты эпохи, которые довелось увидеть собственными глазами?
– Если написал, значит факт реальный. Зачем что-то придумывать, если оно было на самом деле? А если не увидеть что-то своими глазами, то ничего не получится.

И видел я не только фигурки. Практически все, что описано в моем романе, я видел своими глазами – и местность, и стены, и в каком-то смысле даже людей. Вот только носороги по берегам Янцзы больше не живут. Но жили. А так – путь своего супершпиона на юг, например, я себе очень хорошо представляю. И деревню Мавэй. И еще многое другое.

Роман "Любимая мартышка дома Тан"
– Как, по-вашему, следует сочетать правду и вымысел в историческом романе? Я имею в виду не только фабулу, а те детали, которые, собственно, и создают эпоху. Например, каких-то подробностей или диалогов не найти в сочинениях эпохи Тан, но с современной точки зрения они необходимы. Как их ввести в повествование, не впадая в анахронизм, не нарушая правдоподобия?
– Вот это великолепный вопрос. Дело в том, что есть профессия историка. Это такой следователь. Он должен сказать, в точности по Конфуцию: что мы знаем, а что не знаем. Отделить одно от другого – это и есть знание. То есть историк работает строго по правилам. А вот автор исторического романа – это человек, которому очень обидно, что фактов не хватает. Это лицензированный фантазер. Хотя кто выдал лицензию – неясно.

Что касается деталей, создающих эпоху, то они у меня настолько достоверны, насколько это вообще возможно. Я начинал с того, что утыкал закладками два погонных метра книг (если их сложить боками, как на полке).

Потом эти детали стали расходиться по файлам: файл "Одежда", "Лошади", "История Ань Лушаня", "Медицина", "Шелк" и т.д. Самое обидное, что девять десятых этих великолепных подробностей так в файлах и остались – я боялся перегрузить книгу, она ведь должна читаться абсолютно легко, без малейшего напряжения. Поэтому у меня там целое поле айсбергов: не хочется читателю выяснять, что это за молитвы такие читает шпион Маниах, – не надо. Или что это за сказку такую он рассказывает возлюбленной.

Далее, от танских времен осталось множество изумительных повестей, где диалогов сколько угодно, и вообще стиль жизни и мышления людей того времени очень нагляден.

Чуть сложнее было с фабулой (то есть с историей мятежа Ань Лушаня). Ведь там вроде бы все задокументировано, факты известны. Но все равно мятеж считается какой-то дикостью, объясняют его тем, что полководец сошел с ума. То, что я сделал со своим шпионским сюжетом, – я просто заполнил пустоты. Предложил свою версию событий. Для чего кое-что придумал.

Например, план второго похода на Запад. Истории о таком плане неизвестно. Но если он вдруг обнаружится в архивах, то я не удивлюсь, потому что я очень старался, чтобы этот план вписывался в реально творившиеся тогда при дворе интриги.

Или, например, фамилия Маниах. Она очень хорошо известна тем, кто знает историю Средней Азии. А вот передать его шелковый и одновременно шпионский бизнес по наследству, из поколения в поколение – я думаю, это допустимо. Потому что шелковые торговые дома тогда играли ту же роль, что сегодня большие нефтяные компании. А как работают последние – мы знаем.

И еще немножко я поразвлекался. Там есть у меня один персонаж... настоящее имя его выплывает в самом конце, а это все-таки детектив, поэтому ради будущих читателей не будем его называть... так вот, для нескольких сотен миллионов китайцев та роль, которую я ему отвел, будет полным шоком. Да и для многих россиян это тоже был шок – звонили уже. Но некоторые из звонивших говорят: я тут посмотрел биографии этого человека, и меня как током ударило – да как же я раньше не видел того, о чем в романе написано! Ясный же пень, что этот человек работал в разведке!

Вот такие забавы с историей, я думаю, вполне допустимы. А главное – это же весело.

– Встреча главного героя – согдийца Маниаха и китайского монарха в романе вызвала у меня ощущение недостоверности. Как мог глава торгового дома, человек высокообразованный, сведущий в политике, да еще и со шпионскими полномочиями не знать дворцового этикета, предписывающего падать ниц перед властителем Поднебесной?
– Об этикете какой династии вы говорите? Циньской, последней? Честно говоря, не знаю, при какой династии при дворе появился идиотский обычай падать лицом в грязюку. Но при Танах этого не было, совершенно точно.

Этикет тогда был очень прост: два человека сидят на ковриках друг против друга. И все. Хотя – не рекомендовалось, чтобы посетитель оказывался выше монарха. Кстати, в Таиланде и сегодня это очень важно, если вы с кем-то говорите – сядьте, а он будет стоять, оказавшись выше вас, – и разговорчик наладится.

Как раз тогда, кстати, в Китай из Ирана и Средней Азии стала ввозиться мебель. Это такие были невысокие подставочки, платформы, что ли, которые застилали коврами, или низенькие стулья – но на них сидели еще поджав ноги, как на ковре. И цель этих предметов как раз и состояла в том, чтобы приподнять одного из собеседников, но не сильно. Кстати, точно таким же был ритуал при общении посетителей с халифами сначала Дамаска, а потом и Багдада. Два коврика.

Но что было еще очень важно – это запахи. Все азиатские цивилизации отличаются тем, что люди там с глухих времен мылись, причем каждый день. В отличие от Европы, где такая привычка возникла еле-еле в XX веке. А после мытья именно в VIII веке люди буквально поливали себя духами.

Но тут ритуал при дворе халифов отличался от танского. У халифов посетителю предписывалось надеть под верхнюю одежду джуббу – стеганую куртку, чтобы запах его (если все же он есть) не беспокоил монарха. У танских императоров между властителем и посетителем ставилась штуковина из бронзы, в которой дымились благовония. Этакая дымовая завеса.

Так вот, необычность ситуации разговора моего героя со спасающимся бегством императором была в том, что курильницы не было. И что представлял гостя не тот чиновник, который обязан это делать, а главный евнух. Но танская цивилизация была очень молодой, все это было для нее не так уж и важно. А окостеневшие ритуалы – это всегда признак кризиса, упадка. При Танах такого не было.

– Скажите, за прошедшие две тысячи лет у ваших предшественников-романистов не возникало желания, подобно вам, подарить жизнь прекрасной Ян Гуйфэй?
– Честно говоря, не знаю ни об одном таком случае, но в самом Китае написано на эти темы столько, что... Но дело не в предшественниках. А в том, что в ее смерть отказывались верить – ровно с момента ее смерти – сотни миллионов китайцев на протяжении многих веков. И легенду о том, что она жила после этого в Японии, не я придумал. И я задумался: а возможна ли была операция по ее спасению? И как совместить два факта: что казнь наблюдало множество людей и в то же время разговоры о ее бегстве в Японию тоже вело множество людей? Надеюсь, что мой ответ на эту загадку убедителен.

– Как вы думаете, насколько большую роль в современном культурном процессе способна сыграть китайская культура? Насколько она важна лично для вас?
– Для меня... даже не могу сказать. Наверное, она – часть меня, я даже как-то не вижу, что во мне от китайского воспитания, а что от какого-то другого.

А для наций, далеких от китайской цивилизации, было бы полезно многому у нее научиться. Например, уважению к достоинству человека вместо постоянной ожесточенной борьбы за права человека.

Разница тут очень велика. Права – это нескончаемая битва одного человека с окружающей его средой. Человек как бы расширяет вокруг себя зону безопасности, борется с другими людьми и прежде всего с государством. Что неудивительно, если вспомнить, в какой ужас превратилась Европа веке этак в XV...И что произошло в конце XVIII века.

А достоинство личности можно и нужно уважать при любой ситуации, даже если людям, скажем так, очень тесно. Поэтому в Азии не хамят – открыто. А улыбаются. Далее, китайцы первыми сформулировали положение, при котором управлять – страной или департаментом – может только образованный человек.

Другое дело, что у них всегда были проблемы с исполнением этого принципа. А европейская цивилизация начинала с того, что управлять можно только по праву крови, а пришла к тому, что это может делать любой. Но ведь это бред – мы же все видим, что все равно безграмотный человек заваливает дело, зачем же столько лицемерия? То есть для меня китайская культура – это не стихи или вазы, а нечто куда более фундаментальное, то есть отношения между людьми. В принципе, на востоке мне дышится легче.

– Когда протагонист романа Маниах становится монахом-даосом, ему дают ваше литературное имя – Мастер Чэнь. Это, разумеется, намек. На что? На ваше особое отношение к даосизму или на некую форму отождествления с главным героем? Или это постмодернистское "подмигивание" читателю из глубины исторического полотна?
– Наверное, все-таки "подмигивание". Причем, признаюсь честно, не могу точно сказать, зачем я это сделал – наверное, в чисто даосском духе сработал на интуиции. Но расскажу, как это было.

Я только что рассказывал, что Чэнь – мой давний псевдоним. Вопрос в том, откуда он взялся. А взялся он из Гуанчжоу. Того самого города, в котором кончается действие "Любимой мартышки".

В самом начале 90-х я был там и зашел в знаменитый музей – дом клана Чэней из Гуанчжоу. Буквально недавно я туда снова приехал, потрогал один из столбов, поддерживающих изогнутую крышу, и сказал себе: Чэнь, ты сам-то хоть понимаешь, что написал? Кто же в итоге есть кто и что было сначала: ты написал книгу о человеке, он стал реальностью и в этой реальности основал семью Чэней из Гуанчжоу, от которой остался этот дом, – и при этом ты сам стал Чэнем? Или все так и было, как ты описал, а тебе это все пришло во сне? И кто теперь из вас бабочка, которой снится, что она – Чэнь, и кто – Чэнь, которому снится, что он бабочка?

– Как мне показалось, вы стремились сочетать традиции авантюрного романа и аутентичной исторической прозы. Есть ли кто-то среди отечественных авторов, кто преследовал бы те же цели?
– Акунин, видимо. Я с большим почтением к нему отношусь – это прежде всего безумно красиво, это такая великолепная игра…

Но вообще-то я больше читаю на английском, чем на русском, и мало знаю о нашем литературном процессе. Вот в англоязычной литературе можно найти что-то похожее, но за одним исключением. Шпионских и тому подобных романов о Великом шелковом пути или Танской империи на мировом англоязычном рынке нет. Потому что эти вещи надо очень хорошо знать...

А что касается отечественных авторов, то у меня очень печальный ответ есть на этот вопрос. Дело не в их целях. Преследовать цели не запрещено. А в том, что писать такие романы материально невыгодно. Огромная работа по вгрызанию в историческую реальность, у меня на эту стадию ушло года полтора, после чего собственно писать показалось пустяком, – и это притом что я все-таки историк и китаевед. То есть что-то знал и раньше. Так вот, при той ситуации, что сейчас есть на книжном рынке, такую работу может проделать только джентльмен-любитель. То есть человек с независимым доходом. Профессиональный литератор – не сможет. Это просто реальность, и бороться с ней бессмысленно.

– Как вы оцениваете современное состояние жанра исторического романа в отечественной словесности? И в зарубежной?
– Жанр мутирует. Ему приходиться сливаться с другими жанрами – того же детектива или фэнтези.

Первое нормально, более того – так было всегда, тот же "Айвенго", скажем... в конце концов, люди всегда находили в прошлом вполне реальные потрясающие сюжеты. А вот второе создает проблемы. Потому что очень уж легко писать. Как бы создать параллельный мир и в нем творить что хочешь. Конечно, в какой-то степени любой исторический роман создает в прошлом параллельную реальность. Ведь хотя и Ришелье, и д’Артаньян – реальные фигуры, но именно такого разговора, как у них идет на последних страницах "Мушкетеров", все же не было. Значит, фэнтези?

Тут дело в том, чего хочет автор – понять историю, для того чтобы понять сегодняшний день, или у него совсем иные задачи, а историю он просто использует. В общем, жутко рискованный жанр, где нет никаких законов и правил, и от этого как-то не по себе.

– И последнее: можем ли мы надеяться на появление нового романа? О чем он будет? Может быть, о среднеазиатских оазисах?
– Если уж он анонсирован на последних страницах "Любимой мартышки дома Тан", то что-то будет. Более того, уже точно будет. Дело в том что я посмотрел на тип характера уважаемого мною Нанидата Маниаха и его славу воина, шпиона и героя – и задумался: а как же это могло с ним произойти? Наверное, интересная была история.

А оазис такой есть, называется – Мервский. Сегодня он в Туркмении, стране, которой в VIII веке не было. Тогда это был восточная окраина Ирана. Который был завоеван арабами, а уже после они пошли на Среднюю Азию. И тут именно в Мерве начался бунт, по сути гражданская война в халифате. И вы же понимаете, кто все это подстроил: уже знакомые нам шпионы из Самарканда.

В "Мартышке" обо всей этой истории говорится вскользь, а тут будет долго, со страшными подробностями, войной, заговорами, сексом и прочими захватывающими штуками. Только вот очень грустный роман что-то получается.

Екатерина Нистратова
12 февраля 2007