Али Лариджани:

Секретарь Высшего совета национальной безопасности Ирана Али Лариджани о требовании европейцев, тупиковой ситуации в Ираке и возможном решении спора вокруг ядерной программы.

В ядерном споре с Западом Иран заявляет о своей готовности к компромиссу. Секретарь Высшего совета национальной безопасности Ирана Али Лариджани заявил в заключении мюнхенской конференции, что он представляет себе решение ядерного спора посредством переговоров.

- Федеральный канцлер Ангела Меркель недавно заявила о том, что дверь для переговоров с Ираном открыта. Как вы к этому относитесь?

- Мне нравится эта идея. Если вы реалистично взгляните на иранскую ядерную программу, тогда все эта проблема покажется вам не такой уж и запутанной. Все дело в том, что определенные страны руководствуются мотивами, о которых они открыто не заявляют и на самом деле стремятся к созданию трудностей.

- Как, на ваш взгляд, должны начаться переговоры?

- В беседе с верховным представителем ЕС по внешней политике и безопасности Хавьером Соланой наметился некоторый прогресс, который может развиваться и дальше. Наша программа прозрачна, и, кроме того, нас контролирует МАГАТЭ. Меня удивляет то, что несмотря на все это, создается атмосфера недоверия и утверждается, что Иран стремится к созданию ядерного оружия. Но это не так. В нашей оборонной доктрине нет места ядерному оружию.

С религиозной точки зрения это недопустимо, наш религиозный лидер издал специальную фетву, запрещающую оружие массового поражения. Кроме того, мы на себе испытали действие подобного оружия, когда бывший диктатор Ирака Саддам Хусейн использовал против нас свое химическое оружие. Многие иранцы до сих пор испытывают на себе последствия его применения. Мы сильное государство с многочисленным населением и большим запасом природных ресурсов. Нам не нужно такого оружия для устрашения. Если бы у нас было ядерное оружие, то в соседних государствах непременно бы началась гонка вооружений.

>Проблема региона – это те военные действия, которые предпринимаются здесь американцами. И поэтому мы стремимся к разработке только мирных ядерных технологий и готовы предоставить всевозможные гарантии того, что к оружию это не имеет никакого отношения.

- Запад вступит в переговоры только при условии, что вы приостановите реализацию своей программы. Вы отклоняете это условие, поскольку приостановка программы на два года, с 2003 по 2005 год, а также переговоры с европейцами вам ничего не дали. Одновременно с этим ситуация изменилась, новое предложение Запада, сделанное в 2006 году, более великодушно, даже США хотят сесть за стол переговоров. Не оправдывает ли это новую попытку?

- Основная проблема та же. Нам приписывают желание создать в будущем ядерное оружие. Мы можем рассеять это беспокойство. Мы сможем найти решение, которое сделает невозможным любое использование мирных технологий в военных целях. Существуют предложения, предусматривающие использования центрифуг, которые смогут перерабатывать только низкообогащенный уран. Это могло бы быть началом. Однако это несправедливо, поскольку другие страны обогащают сильнее. Но мы готовы пойти на эти уступки.

Однако мы против приостановления реализации программы в качестве условия для начала переговоров. При этом это условие все равно не сможет рассеять беспокойства Запада, поскольку действие его будет кратковременным. Мы опасаемся, что Запад вообще откажет нам в праве разрабатывать ядерные технологии. Во время диктатуры шаха Запад с готовностью поддерживал нашу ядерную программу, однако эта позиция изменилась после его свержения в 1979 году. Позднее, в 2003 году, мы на два года приостановили нашу программу и не получили никаких ощутимых результатов. Таким образом, наша обеспокоенность остается, и она будет расти, если мы снова будем вынуждены приостановить программу.

- Предложения, сделанные Западом летом прошлого года, оставили за вами многие права, предусматривая в том числе и техническое сотрудничество. Почему для вас это не было неприемлемо?

- Мы не отклоняли пакет предложений, несмотря на то, что это было проблематично. Из этого пакета предложений не явствует, что за нами признается право разрабатывать собственные ядерные технологии. Там речь шла об АЭС для Ирана, однако для нас важны технологии по обогащению урана, топлива для ядерных реакторов. Мы сказали Солане: если вы признаете за нами право, тогда давайте закрепим это на бумаге. И тогда спор будет улажен.

- Но пакет предложений не предусматривает запрета на то, чтобы Иран сам обогащал уран.

- Из него это ясно не следует. Мы подписали договор о нераспространении и в этой связи хотим воспользоваться своим правом обогащать уран. Однако спор вокруг ядерной программы Ирана давно вышел из плоскости только технической или правовой проблемы, поскольку тогда он стал бы делом МАГАТЭ. Передача этого дела в Совбез ООН означает, что речь здесь идет о политике.

Вопрос о том, что кто-то в будущем планирует использовать ядерные технологии для создания оружия, не упомянут нигде в международном праве. Мы не должны дискутировать относительно наших обоюдных намерений. Пока кто-то не совершил преступления, его нельзя в чем-то подозревать, а тем более наказывать. Тот, у кого возникают политические сомнения, должен сесть за стол переговоров и обсудить это.

- Но если это политический вопрос, то как вы расцениваете бряцание оружием, которое состоялось на прошлой неделе? Такое ощущение, что в США и Иране конфликт вступил в агрессивную фазу.

- Бряцание оружием для нас не ново. Мы привыкли к этому. Однако авантюры в нашем регионе могут плохо закончиться. И поэтому мы всерьез к этому не относимся. Нашему региону нужен мир. Американцы хотят победить терроризм в Афганистане и Ираке. Ни одно из этих государств не стало более мирным. Метод был выбран неправильно.

- Но Иран тоже не является стабилизирующей силой, в Ирак проникают боевики, а Тегеран не усмиряет пыл шиитов.

- Мы были против вторжения в Ирак. Позднее мы поддержали выборы, конституцию и правительство национального единства. А теперь нас обвиняют в происходящем там. Откуда берутся террористы, уж не из Ирана ли?

- Не способны ли вы к более прагматичной позиции в ядерном споре? Почему так трудно сказать: хорошо, мы приостановим еще раз нашу программу и на пару месяцев придем к единодушию с Западом.

- Мы не верим в то, что приостановка ограничится несколькими месяцами. Во время первой попытки европейцы нас просили приостановить ее всего на пару недель. Мы согласились. Но на практике все закончилось двумя годами, а в конце нам предложили какой-то ничтожный план. Единственной целью было отложить возобновление нашей программы на 2 года. В этой связи на этот раз мы отклоняем подобное условие. При этом мы готовы сесть за стол переговоров. Если мы не сможем прийти к единому мнению, то каждый из нас всегда сможет пойти своим путем.

- К каким санкциям, к какой изоляции и эскалации напряженности вы готовы ради того, чтобы продолжить реализацию своей ядерной программы? Существует ли "болевой порог"?

- Что бы вы сделали, если бы вам сказали: отдайте часть своей страны, часть Германии, или мы будем вас бомбить. Вы бы ответили: я буду защищаться. Речь идет о нашей независимости. Ядерная программа – это национальная необходимость. В этом убеждена и оппозиция в Иране. Это неотъемлемое право, и ни одно правительство не может этим правом торговать. Тот, кто думает, что эту проблему можно решить давлением, ошибается. Эскалация навредит нам, но она навредит и другой стороне. Проиграют все. А мы хотим, чтобы в конце концов все только выиграли.

- Но, по словам вашего президента, вы хотите стереть с лица земли целое государство, Израиль.

- Это не так. В этом вопросе существует непонимание. Сотни раз мы повторяли, что проблема Палестины должна быть решена демократическими методами. Народ Палестины должен выбрать правительство и сам решить свою судьбу. Это – официальная позиция Высшего совета национальной безопасности Ирана. Как мы сможем решить эту проблему атомной бомбой? Атомная бомба, выпущенная по Израилю, убьет и всех мусульман.

- Какие предложения, какие идеи есть у вас относительно того, как можно было бы возобновить переговорный процесс?

- Во-первых, Запад не должен выставлять заранее никаких условий. Предположим, никаких условий не существует: мы будем вести переговоры 3-4 месяца и добьемся результата.

Николас Рихтер, Штефан Корнелиус
Suddeutsche Zeitung,
12.02.2007