Если вы принимали участие или хотя бы наблюдали революции в Восточной Европе в 1989-1991 годах, жизнь после этого могла показаться вам пресной. Перспектива возвращение к духу отваги тех времен примерно десятилетней давности, возможно, соблазнительна, однако попытки вернуться назад в политике оборачиваются таким же разочарованием, как и в любви.

"Цветные революции" 2000-2005 годов в Грузии, на Украине, в Сербии, Ливане и (о чем в последнее время редко говорят) в Киргизии на самом деле обещали вернуть коллективную волну радости, которая дошла от Берлина до Владивостока.

Здесь были исполненные надежд, патриотичные, идеалистичные и фотогеничные молодые люди, которые хотели свергнуть жестоких, лживых, некомпетентных и нефотогеничных стариков. Все было в их пользу. И все же эти последние революции задохнулись или закончились провалом.

Иван Крастев, аналитик с острым пером, проживающий в Софии, утверждает, что "цветные революции", хотя и обладали очарованием, были основаны на плохой модели политических перемен. Власть народа может иногда изменить историю: вспомните Бориса Ельцина на танке. Однако, если эти революции инспирируются и финансируются из-за рубежа, это не то же самое, что демократия, и может даже никогда не привести к демократии.

Для начала, финансируемые из-за рубежа неправительственные организации, которые подготовили и организовали "цветные революции", сейчас столкнулись с огромным препятствием в постсоветских странах, где они хотели бы работать больше всего. Аппетит общества к экономическим и политическим свободам и к евро-атлантическим идеалам поугас за последние десять лет. Брать деньги, даже совершенно невинно, у американского правительства или даже у ЕС может быть табу.

Ирак ослабил привлекательность "мягкой силы" США и спровоцировал антиамериканские настроения. Отсюда возникло представление о двойных стандартах. Дик Чейни, возможно, видит логику в своем поступке, когда он обрушился с критикой на Кремль за авторитаризм, а затем одобрил Казахстан за прогресс на пути к демократии, как он сделал это во время турне по региону в прошлом году. Однако для большей части аудитории его аргументы выглядели эксцентричными или вызывающими отвращение.

С трудом сдерживаемая ярость от мелких унижений ежедневной жизни, которая подпитывала движения протеста в бывших коммунистических странах, ослабела, частично потому, что улучшились условия жизни, а частично потому, что расширились возможности для эмиграции. ЕС, вообще-то говоря, не выглядит больше как маяк, который поведет новых членов к миру и процветанию. Как сказал Крастев, чем прозрачнее становятся границы ЕС, тем менее привлекателен он для посторонних и тем неубедительнее звучит его обещание: "Если вы будете как мы, то сможете стать частью нас".

К тому же существует серьезная конкуренция. Россия узнала, насколько серьезные последствия могут иметь народные выступления, и намерена разыгрывать эту карту максимально искусно. Кремль готов инвестировать больше денег, больше времени и больше усилий специалистов в то, чтобы отвоевать колеблющиеся постсоветские страны, чем Запад будет готов когда-либо. Кремль в состоянии обратиться за помощью к зловещим пропутинским группам, таким как "Наши", которые теперь в состоянии мобилизовать толпу. Если вы аплодировали активистам в оранжевом, которые творили историю на улицах Киева, трудно объяснить, почему люди, которые пытаются делать примерно то же самое, облачившись в кремлевские бело-сине-красные одеяния, заслуживают осуждения.

Кроме того, революция, даже когда она приходит и уходит, не может быть единственным решающим фактором, особенно если целью является демократия. Истинная борьба за строительство функционального демократического общества начинается после революции – и может потерпеть крах, как показал опыт Украины. В 1989-1991 годах Запад очень хотел помочь, и его помощь была решающим элементом. Теперь это не так. Запад расколот, деморализован и несобран.

Кроме того,
>Запад, судя по всему, практически полностью потерял интерес к продвижению демократии в постсоветской Европе. И даже если этот интерес восстановится, вдохновение ему придется черпать все в том же 1989 году. В условиях, когда Россия снова обретает силу, путь даже не слишком стабильную, более подходящим прецедентом является растянувшаяся во времени тяжелая работа десятилетий холодной войны.

Редакция
The Economist
23/03/2007