Политические режимы постсоветских стран ищут исторические основания собственной авторитарной власти, установившейся после распада СССР.

"Страшнее коммунизма может быть только его разложение", - эти слова Н.И.Бердяева лишний раз подтверждают тенденции в идеологической сфере, наблюдаемые в последнее время на постсоветском пространстве. В частности, речь идет о все большем использовании истории как инструмента пропаганды, применяемого для утверждения всякого рода "национальных доктрин" в странах бывшего СССР. Чтобы понять важность проблемы, достаточно обратиться даже не к серьезным исследованиям на этот счет, а к публикациям в интернете. Сутью шагов, предпринимаемых прежде всего властями в постсоветских государствах, служит стремление убедить собственное население в его исторической исключительности, которая, в свою очередь, должна доказать тезис об "особом пути развития", что означает, главным образом, отказ от ценностей свободы и демократии в их западном понимании.

В общественное мнение внедряются всякого рода идеи об исключительной древности народов и их государственности. При этом педалируется тема враждебности, якобы имманентно присущей странам-соседям, говорится о наличии "пятой колонны" внутри этнократического общества. Исторические аналогии, большей частью искусственно подобранные, становятся важным элементом государственной пропаганды. Иными словами, для сохранения в своих руках рычагов политического управления и бесконтрольного доступа к природным ресурсам делается все, что может стать идеологической основой сформированных авторитарно-тоталитарных режимов. Особое место в этой связи придается учебникам национальной истории, краткий обзор анализа которых не оставляет сомнений о том, во что может превратиться история как наука благодаря подобным стараниям.

Некоторые авторы национальных исторических концепций не скрывают своих намерений. "Бои за историю - одно из самых принципиальных сражений, которые только могут вестись между народами, государствами, конфессиями, социальными и политическими группами. Навязать свое видение истории, означает реально изменить прошлое и перепрограммировать будущее. Когда меняется концепция истории, меняется не только "видение", но сам предмет, поскольку прошлое существует и действует через связи с настоящим и будущим", - и это лишь один пример подобных рассуждений. Не менее своеобразно к истории как науке относятся другие авторы, искренне считающие, что "всем известно, что история, в отличие от математики, физики или химии, не принадлежит к числу точных наук. Это в математике дважды два всегда четыре. А в истории может быть дважды два и пять, и шесть, и вообще мышиный хвостик. Все зависит от того, кто эту историю пишет, а также от политической обстановки в данный конкретный период". (Борин Ю. Темная история о светлом прошлом. // Народ мой № 17 (357), 15.9.2005).

Как первая, так и вторая точка зрения весьма симптоматичны и показательны: история рассматривается не как наука, а как нечто субъективное. Вероятно, именно такое представление о ней и позволило тем, кто анализировал отечественные учебники сделать соответствующий вывод: "Учебников много, но все, как близнецы, похожи друг на друга, ибо все созданы на заведомо ненаучном подходе к истории. Со времен царской России у российских историков существует незыблемый принцип: все, что делает Москва в отношениях с соседями, - только благо для самой России и соседних народов. Вводится и другая установка: все, кому в средние века не нравилась политика Кремля, есть враги и предатели Руси и России. В результате в числе "врагов и предателей" в головы детей вбиваются средневековые Беларусь, Украина, вся немосковская западная часть нынешней России - и вообще все соседи Московии-России. То есть, главная проблема в том, что это имперские учебники истории, формирующие мировоззрение не нормального человека, а империалиста, который рассматривает другие народы как исторических врагов, а их территории – как якобы "принадлежащие России".

Столь странный подход к истории объясняется еще одним обстоятельством, на которое обращали внимание отечественные ученые-историки: "В стан "врагов" России отныне зачисляются то революционеры, то либералы, то еще кто-нибудь - в зависимости от идеологических воззрений и политической ориентации авторов учебников. К сожалению, прочно укоренившаяся в советском менталитете привычка к поиску внутреннего врага отнюдь не изжита, и неудивительно, что это все еще сказывается на интерпретациях национальной истории" .

Тем временем европейцы начинают постепенно переходить к оценкам конкретных фактов национальной истории, более соответствующим научным подходам, нисколько не отказываясь от объективности. Так, один словацкий ученый, рассматривая попытки Германии во время ее председательства в Европейском Союзе способствовать созданию единого учебника истории для европейцев, отмечал: "Каждый народ имеет собственное видение истории, которое частично может радикально отличаться от точки зрения других. В Венгрии Трианонский договор (по которому эта страна потеряла большую часть своей территории) оценивается как решение, несправедливо раскололо процветающую нацию. Наоборот, в Словакии внимание концентрируется на вековой подчиненности Венгрии. Эти вопросы могут дискутироваться - необходимо попытаться понять и другую сторону и принять тот факт, что может существовать и другая интерпретация исторических событий".

Весьма примечательным в этом контексте становится стремление новых членов Европейского Союза из числа государств Центральной Восточной Европы объединить национальное видение своей истории с общеевропейским трендом, содержанием которого остается приверженность демократическим ценностям и толерантность. В частности, в 1999 г. в Румынии активизировалась дискуссия по вопросу преподавания национальной истории. Один из румынских авторов, описывая происходившие события, отмечал, что "учебники истории в целом разжигают политические страсти, так как они выступают основным инструментом развития политической ориентации последующих поколений. Когда националистическая риторика использовалась безоговорочно для политической легитимизации, когда весь общественный дискурс был наполнен историческими ссылками и когда историки рассматривались как последние защитники национального сознания, история имела привилегированные позиции в воображении всего населения".

Несмотря на многие проблемы, Совет Европы уже на протяжении нескольких лет пытается добиться взаимодействия между представителями академического сообщества европейских стран, включая государства, которые либо недавно вошли в Единую Европу, либо стоят на очереди. Параллельно особое внимание придается национальным учебникам истории, ситуация с которыми не столь проста, как иногда видится со стороны. Однако в отличие от постсоветского пространства, где национальную историю преподают нередко "в укор соседу", европейцы хотя бы пытаются добиться объективности и отойти от откровенно мифологизированных в национальном сознании фактов и схем. Многое здесь, кстати, обуславлено еще одним обстоятельством, а именно: академическое сообщество в европейских государствах обладает реальным влиянием и уважением, ничуть не меньшим, чем представители других легальных социально-профессиональных сообществ. Более того, постоянно расширяется доля гуманитарных предметов - истории, литературы, политологии - в школьных и университетских образовательных программах.

Совершенно иная картина складывается на постсоветском пространстве. Как отмечается на одном из интернет-сайтов, посвященных исторической тематике, "если обратиться к мнениям студентов об истории, то любовь или неприязнь к этой дисциплине во многом определяются впечатлениями от качества ее преподавания, вынесенными из средней школы. Есть еще одна и, пожалуй, лавная причина нелюбви к служителям Клио - многие историки в зависимости от политической конъюнктуры довольно много лгали. И когда по прошествии времени эта ложь оказывалась на поверхности, то народное негодование выплескивалось через край, а слово "авторитет" по отношению к историкам становилось неприменимым. Справедливости ради следует заметить, что зачастую ложь отечественных историков была вынужденной. Уж слишком близко стоит она к интересам политики, а в иные периоды и сама история оказывается "политикой, опрокинутой в прошлое". И всегда у власть имущих возникало (и возникает сейчас) желание "порулить" историей. Элементарное чувство самосохранения и заставляло историков двигаться в заданном направлении".

В свою очередь
>режимам, существующим в большинстве государств СНГ, не нужны ученые гуманитарных специальностей. Как правило, новые национальные исторические концепции насаждаются всякого рода невеждами, официально объявленными "экспертами" - на основе убогих идеологизированных представлений об истории, политике и социальной жизни. Увы, подобные явления имеют общеисторический характер при определенных обстоятельствах. Однако объективно история в очередной раз превращается из науки в пародию на саму себя: доказывает "исконно традиционный характер" существующих недемократических систем, ищет "новых героев" былинного масштаба, дает обоснование агрессивной внешней политике, исходя из "особого исторического наследия" и т.п. Вот и получается, что "историки фальсифицируют прошлое, идеологи – будущее", а общество по-прежнему не представляет, что происходило с ним в прошлом, куда идет оно в настоящем и что его ждет в будущем.

Никита Николаев
3/04/2007