Часть I. Особенности евразийской интеграции.

Перед тем как описывать текущую работу ЕврАзЭС и ОДКБ стоит еще раз напомнить несколько самых общих вводных, относительно процесса евразийской интеграции. Некоторые из этих соображений были высказаны участниками недавней конференции в РГГУ.

Первое. Сравнивая ситуацию с тем, какой энтузиазм в массе своей испытывают европейцы от своей идеи и результатов процесса, у нас идея интеграции, очевидно близкая по смыслу, находится в массовом сознании где-то на уровне нуля. Нет ясной готовности у властных групп, нет интереса у бизнес элит, нет энтузиазма у обывателей. Период дефрагментации советской империи, сменил период собственного национального строительства, который пока не исчерпан. Перепрыгнуть через эту ступень не удастся.

В Европе пятьдесят лет назад жила необходимость преодолеть послевоенную разруху, заложить основы экономического Содружества (18 апреля 1951 года соглашение по объединение рынка угля и стали шести стран), которое сразу же мыслилось многими как фундамент политической интеграции. Тогдашняя Европа – территория после трех имперских воин (1870, 1914, 1939), Европа буржуа уставших от Бисмарка, Кайзера и Гитлера. Задача той Европы - заложить такие основы, чтобы вообще никогда не воевать между собой, в принципе, никогда. Не простая задача с учетом франко-германской "дружбы". В этом плане помогло и наличие внешнего общего врага – "коммунистических варваров" с Востока. Отсюда и вторая задача – стать сильнее. Создание наднациональных органов – как показало время - усиливает экономику благодаря координации, и не ослабляет их государственный суверенитет, как зачастую это трактуется в российском представлении.

>Подобного набора позитивных компонентов для интеграции мы не найдем в "наших степях". Ситуация на постсоветском пространстве совершенно уникальна, евразийский процесс на данном этапе мотивирован другими интенциями, имеет другую механику. Вероятно, разумно сравнивать с европейским опытом для факультативных исследований или публицистических целей, но с другой стороны, просто сравнение с Европой не даст верного ответа на перспективы евразийского процесса интеграции.

Второй момент связан с постоянным дефицитом политического времени и давлением больших неосвоенных пространств.

В нашем, евразийском случае нужно говорить не только об отсутствии воли к этому процессу, но и присутствии больших подозрений.

Зачем нам интегрироваться? – многие задаются как раз этим вопросом. Большая часть влиятельных чиновников РФ прекрасно осознают, что данное строительство потребует, прежде всего, от России крупнейших вложений, сопоставимых с субсидированием республик СССР в советское время. Кроме того, глубокая интегрированность потребует перераспределения полномочий. Элиты стран-участников попросят где-то подвинутся, либо возникнут трения с наднациональными органами: представьте, если от Генсека ЕврАзЭС будет зависеть ставка импортных таможенных пошлин в Казахстане, и он же будет участвовать в определении транспортных тарифов в России. Такая перспектива не всех обрадует. Когда Назарбаев говорит, что готов активно окунутся в это строительство, то он вполне искренен в своем желании советского человека жить в большой и сильной стране. Но исходя из одной политической воли граждан президентов, запустить этот механизм невозможно, нужна готовность бюрократии идти на уступки, в их понимании на жертвы, и готовность граждан на более низких уровнях социальной пирамиды приветствовать этот процесс.

Есть и еще один немаловажный момент, относящийся к национальному строительству стран СНГ. Многие из бывших республик никогда не существовали на карте как независимые государства, а многие, как они сами считают, находились в состоянии колониальной подчиненности по отношению к России. По их историческим меркам они только начинают жить как суверенные, их властная элита только встает на ноги, некоторым льстит та ответственность, которая на них возложена, некоторые ощущают себя добрыми королями, отцами нации. И надо сказать это очень важный период в жизни молодой страны, но не сочетаемый с интеграционным пафосом.

Зачем нам интегрироваться? – задаются вопросом в столицах СНГ. Идти опять под диктатуру московского центра, что кажется более серьезной опасностью урезать свои возможности, чем развивать различные проекты с китайцами и американцами (Китай в период 2005-2007 запланировал кредитную линию на развитие Узбекистана в размере $598 млн. Кредиты предоставляются без гарантии правительства, на 15 лет, включая 5 лет льготного периода по процентной ставке 3% годовых). В отличие от ЕврАзЭС, Китаю не было важно является ли Узбекистан членом ГУАМ или нет.

Действительно РФ не очень активно вкладывает в обычные проекты (дороги, жилье, инфраструктура, ирригация, энергетика), то есть не выгодные с точки зрения сырьевого экспорта. Зато, имеющиеся ресурсы смело направляются на внешнее по отношению к ЕврАзЭС политические пространство, к примеру: списано 73% сирийского долга, который, составлял $13,4 млрд., зачем-то выделено с барского плеча $10 млн. на развитие партии Хамас. Таких примеров множество, а в совокупности они означают, что Россия хочет воспринимать себя как мировая держава, но в большей степени там, где нет ее реальных интересов. Парадокс ситуации в том, что Путин просит не считать СНГ второсортным полем, внутренним подворьем России, сверх того, декларируется, что именно на этом пространстве происходит главная геополитическая битва России.

Полноценная политическая интеграция государств в большей степени возможна в постиндустриальной стадии развития. Мощная экономическая интеграция возможна при высоком или набирающем силу индустриальном уровне развития. У нас повсеместно произошел откат на ступень ниже: на место советского кадрового отбора, поставлена система кланового управления, экономика стран региона создается интересами частно-государственных корпораций. Сами по себе системы вполне жизнеспособны, но не готовы интегрироваться между собой на принципах современного века.

Поэтому в случае с евразийской интеграцией надо иметь ввиду некий процесс, который не пересекает и не ограничивает серьезных корпоративных и групповых интересов, либо подчинен этим интересам. На деле получается занимательная клубная или командно-штабная игра, стилизация под интеграцию, позволяющая ее участникам говорить примерно следующее: "да, мы знаем, что перспективы туманны и противоречия не решаемы, но мы делаем задел для потомков, сохраняем связи".

Представление об интеграции в ЦА как "восстановлении обрушенных связей", (четко прослеживается в выступлениях Назарбаева), типично тому, как принято оценивать рост экономики, сравнивая с тем, достигли ли мы уровень ВВП 1991 года или нет. И хотя всем понятно, что это лишь символическая цифровая оценка, подсознательно блуждает мысль – вот если достигнем позднесоветского уровня, тогда и сумеем восстановить связи подобные тому, что были при республиках СССР. Естественно, что сейчас задачи и условия совсем другие, но такая ностальгическая реакция весьма показательна в отсутствии проектной интриги, захватившей в свое время западную Европу.

Караваев Александр

12 апреля 2007