"США умудрились противопоставить себя всему миру"
// Фрэнсис Фукуяма сравнил администрацию Буша с ленинцами

В Москву после выступления на санкт-петербургском форуме прибыл известный американский политолог Фрэнсис Фукуяма. В российской столице автор "Конца истории" прочел лекцию, встретился с членами Общественной палаты, а также представил недавно вышедший в издательстве АСТ перевод своей книги "Америка на распутье. Демократия, власть и неоконсервативное наследие". О том, на каком именно распутье оказалась сегодня Америка, ФРЭНСИС ФУКУЯМА рассказал спецкору Ъ АННЕ Ъ-НАРИНСКОЙ.

Профессор международной политэкономии американского Университета Джонса Хопкинса Фрэнсис Фукуяма стал всемирно известным после выхода в 1992 году его книги "Конец истории и последний человек", которая затем переиздавалась более чем в 20 странах. В ней автор сделал прогноз: после краха СССР демократия западного типа одержит победу во всем мире. Впрочем, этот ученый сделал много прогнозов, но пока ни один из них не сбылся. В конце 90-х Фрэнсис Фукуяма обосновывал необходимость отстранения от власти Саддама Хусейна, однако в 2003-м неожиданно для многих не поддержал операцию США против Ирака. В последние годы он дистанцировался от неоконсерваторов и стал активно критиковать администрацию Джорджа Буша.

– Ваша книга, которую перевели в России, называется "Америка на распутье". То есть, по вашему мнению, Америка сейчас должна выбирать какой-то новый путь?

– С приходом к власти бушевской администрации и особенно после 11 сентября стало преобладать такое мнение: Америка – самая сильная страна в мире, так что будет хорошо, если она займется существующими в мире проблемами: терроризмом, правами человека, гуманитарными кризисами. И этот взгляд вкупе с иракской войной стал причиной небывалой волны антиамериканизма в мире. Оказалось, что даже наши ближайшие европейские союзники не считают, что США вправе вести себя таким образом. Я думаю, что сегодня американская внешняя политика находится на критической точке. Мы умудрились противопоставить себя практически всему остальному миру. Мы сделали ситуацию с терроризмом не лучше, а хуже. В "Америке на распутье" я размышляю о том, как мы можем из этого выкарабкаться, как мы можем восстановить имидж Америки в глазах остального мира.

– В своей книге вы говорите, что для того, чтобы решить эту проблему, Америка должна помогать демократии распространяться в мире, но не задействуя при этом военную мощь. Вам не кажется, что это слишком прекраснодушно?

– Я просто хотел указать на возможность таких взаимоотношений Америки с другими странами.
>Меня не слишком интересует демократия в принципе. Меня интересует развитие. Я думаю, что существуют страны, которым для хорошего развития нужно как раз недемократическое правительство. И я хотел сказать, что США или другие доноры типа Всемирного банка должны прикладывать усилия к тому, чтобы сделать такое развитие возможным.

– "Хорошее недемократическое правительство" звучит так, как будто написано кремлевским спичрайтером.

– К понятию "хорошее правительство" можно подходить с разными мерками. Ведь может существовать правительство, оказавшееся у власти не в результате демократических выборов, но при этом прекрасно работающее на развитие страны. Подходящий пример – Китай. Там до сих пор у власти компартия, а страна развивается чрезвычайно успешно. Причем успешно по сравнению со многими странами, где у руля демократические правительства. На коротком отрезке времени все может отлично работать и без демократии – взгляните на упомянутый мною Китай, на Южную Корею, на Чили. Другой вопрос, насколько "хорошее правительство" (то есть хорошее в экономическом смысле, в смысле развития страны) само нуждается в демократическом устройстве. Я считаю, что в большинстве случаев – да, нуждается. В перспективе. Потому что оно будет нуждаться – опять-таки в целях развития – в системе взаимодействия с людьми в стране.

– В книге вы приводите факт отхода России от демократического пути как один из примеров провала американской неоконсервативной внешней политики?

– Да, потому что я считаю, что в 90-х США подталкивали Россию к тому, чтобы производить изменения в государственном устройстве слишком быстро. Я думаю, это связано с тем, что в американской администрации плохо представляли себе, что такое процесс государственного строительства. Я об этом писал в своей предыдущей книге "Государственное строительство. Власть и мировой порядок в XXI веке". Я это так там сформулировал: странам нужны государства, без государства, защищающего порядок, собственность и базовые права граждан, ничего не получится. И я думаю, ваша головокружительная либерализация 90-х шла в некотором роде вразрез с этими основными функциями государства. Так что Путин как явление – во многом реакция на это.

Мне кажется, что главная проблема с сегодняшним российским правительством – не в сворачивании демократии, а в отсутствии прозрачности. Вот, например, "Газпром" принадлежит государству, а кто знает, куда идут газпромовские деньги? При отсутствии прозрачности взаимоотношения руководства страны с гражданами выглядят так. Руководители просто говорят людям: "Положитесь на нас, мы все сделаем правильно". А с какой стати вот так доверять людям, если отсутствует механизм, благодаря которому можно призвать их к ответственности за то, что они сделали, пользуясь этим доверием? Вот это отсутствие прозрачности кажется мне наиболее беспокоящим фактором в сегодняшней России.

– Не так давно вы объявили в СМИ, что пришел "конец неоконсервативного момента". А вы не опасаетесь теперь объявлять конец чего-нибудь еще? Ведь то, что Фукуяма объявил конец истории, а никакого конца не случилось, это теперь такая общепринятая шутка.

– С этим я ничего не могу поделать. "Конец истории" был по большому счету неправильно понят. Многие решили, что в мире больше не будет происходить событий – я этого не имел в виду. В "Конце истории" я, можно сказать, подходил к вещам с марксистской точки зрения: глядел на мир в свете теории развития и модернизации. Когда я написал, что концом истории будет не коммунистическая утопия, а некая форма буржуазной демократии, я просто изменил конец Марксовой схемы, но не изменил ее механизма. Я уверен, что мы продолжаем идти к концу истории. А что до неоконсервативного момента – я думаю, что неоконсервативные идеи уже никогда не будут так влиятельны в американской политике, как были в первый срок Буша. Бушевская администрация претворяла идеи неоконсерваторов в жизнь. Такого больше происходить не будет. В следующем году у нас будет другая администрация, у которой, я уверен, будут совсем другие приоритеты.

– Вы даже назвали неоконсерватизм "ленинизмом".

– Идея ленинизма состоит в том, чтобы, используя силовые методы, ускорить процесс развития и модернизации. Это то, что Ленин сделал в вашей стране и что, как я считаю, бушевская администрация решила произвести в мире: силой ускорить процесс демократизации. Поэтому я и назвал их "ленинцами". Я не думаю, что в их случае результат сильно отличается от того, что вышло у Советов.

№ 102 (№ 3678) от 15.06.2007,