"В моих ранних картинах я был экстремистом"

В условиях свободы от цензуры героини Махмальбафа утратили ярко выраженную национальную окраску (вверху - кадр из фильма "Габбех", 1996; внизу - кадр из фильма "Секс и философия", 2005)

На российские экраны выходит фильм "Секс и философия", снятый иранским режиссером Мохсеном Махмальбафом в Таджикистане и запрещенный в Иране. О том, как классик иранского кино стал диссидентом и мишенью фундаменталистов, рассказывает Андрей Плахов.

Иранский Спилберг
Мохсен Махмальбаф на родине знаменит так же, как другой тамошний классик - Аббас Киаростами. Последний снял в 1990 году "Крупный план" - фильм об авантюристе, который выдал себя за знаменитого режиссера Махмальбафа, проник в зажиточный дом (якобы для съемок) и был арестован по подозрению в мошенничестве и грабеже. Судебный процесс составляет сюжетную канву фильма, но истинный его предмет - это особый статус кино в Иране. Кинематограф здесь стал не только частью духовной жизни элиты, но и элементом личного и национального престижа, достоянием широких масс.

>Режиссер как миф - это ли не слава, которая не снится даже Спилбергу. Махмальбаф - культовая фигура иранского кино. Его фильмы завоевали десятки фестивальных наград, его персональные ретроспективы прошли на всех широтах. Первый успех на Западе Махмальбафу принес фильм "Разносчик" (1986). Он состоит из трех новелл, в сардоническом ключе живописующих рождение, жизнь и смерть. Его называли самым сильным воплощением ада на земле после "Таксиста" Скорсезе. В нем находили влияние Достоевского и Моравиа, а также "Головы-ластика" Дэвида Линча. При этом в отличие от западной постмодернистской практики изощренного цитирования Махмальбаф верен своей эстетике псевдонаива и неопримитивизма. Его фильмы самобытны, в них видна рука гениального самоучки.

Следующий фильм Махмальбафа "Велосипедист" (1987) вдохновлен итальянским неореализмом, даже название отсылает к "Похитителям велосипедов" Витторио Де Сики. При этом сюжет развивается в русле принципов исламской морали, что удивительным образом не мешает фильму быть разомкнутым в широкое культурное пространство. История афганского беженца, который, чтобы заплатить за лечение умирающей жены, ввязывается в семидневный велосипедный марафон, явно ассоциируется с известным фильмом Сидни Поллака "Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?".

Мохсен Махмальбаф создал модель нового иранского кино, которое сочетает исламские ценности с общечеловеческими, социальность с экзистенциальностью, сердечность и нежность с гротеском. В этом причина их популярности на Западе. Махмальбаф говорит: "Они там отчаянно ищут чего-то позитивного, они надеются найти человечность здесь, на Востоке".

Культурный революционер
Махмальбаф родился в бедном квартале Тегерана в 1957 году, пятнадцатилетним мальчишкой бросил школу и вступил в ряды антишахской оппозиции. Два года спустя он был ранен и арестован при попытке разоружить полицейского и избежал смертной казни только потому, что был несовершеннолетним. Будущий режиссер провел пять лет в тюрьме, пока его не освободила исламская революция 1979 года. Однако он не стал апологетом нового режима - разочарованный в политике, посвятил себя искусству.

Действие фильма "Бойкот" (1985) происходит в тюрьме среди политзаключенных, исповедующих самые разные идеи - от марксизма до исламского богословия. В то время как соратники-леваки делают мифологического героя из приговоренного к смерти заключенного, он сам пересматривает свою жизнь и взгляды. Сюжет автобиографичен - Махмальбаф считает, что пережил самый травматический момент в семнадцатилетнем возрасте. Будучи арестован шахской секретной полицией САВАК, он обнаружил, что "не может рассчитывать даже на малейшую помощь людей, ради которых положил свою голову в пасть льва".

"В моих ранних картинах,- говорит Махмальбаф,- я был экстремистом. Впоследствии мой образ мыслей стал более гибким, но по-прежнему сохранил связь с социальной практикой". Вместе с другими деятелями искусства он создает исламскую пропагандистскую организацию. Но вскоре ее радикальные цели перестают устраивать режиссера. Он публикует статью, где отвергает абсолютистские взгляды своей молодости. Его религиозность отныне сочетается с плюралистическим восприятием культуры, а сама культура выходит на уровень религии. "Мое восприятие Бога стало более широким,- говорит Махмальбаф.- Свобода и справедливость также принадлежат для меня к вечным ценностям, но теперь я стремлюсь к ним другими путями. Раньше я готов был взять в руки оружие, теперь предпочитаю культурную работу".

Салям, синема
Кино тоже рассматривается как часть культурной работы. Фильм Махмальбафа "Однажды в кино" (1992) повествует об иранском шахе, у которого было 84 жены и 200 детей и который ненавидел кино. Но именно его угораздило влюбиться в экранную девушку до такой степени, что он пожертвовал своим титулом и гаремом ради любимой и стал киноактером. Символический автобиографизм этого фильма и ирония судьбы Махмальбафа в том, что он не только не был синефилом, но и не смотрел ни одного фильма вплоть до 23 лет. В детстве он ссорился с матерью, которая хотела ходить в кино: будущий режиссер ненавидел иранскую "фабрику грез". И пошел он в кино только для того, чтобы научиться делать новый, революционный (в исламском смысле) кинематограф. Лишь со временем он понял, что актеры и режиссеры старой школы вовсе не враги, и ощутил себя частью национальной истории кино.

В 1995-м Махмальбаф объявил через газету о поиске актеров для фильма "Салям, синема", посвященного столетнему юбилею кино. У ворот студии собралась многотысячная толпа, и режиссер выбрал около ста претендентов для кинопроб (эти пробы и стали содержанием фильма). Мужчины-простолюдины мечтают о ролях Харрисона Форда и Алена Делона, о съемках в фильмах action; женщины под хиджабами чувствуют себя потенциальными Мэрилин Монро. При этом американизация коснулась этих людей лишь поверхностно. На самом деле кино для них - что-то вроде терапевтического кабинета, где они могут выплеснуть потаенные чувства. Живущие в закрытом обществе, они легко открывают перед камерой то, что в западном мире называется privacy.

Взаимоотношениям кино с реальностью посвящен и фильм "Миг невинности" (другое название - "Хлеб и цветок", 1996), где режиссер воспроизвел автобиографический сюжет из времен своей юности: тот самый полицейский, на которого Махмальбаф напал 20 лет назад, участвовал в массовке. "Мне больше не было нужно его оружие,- говорит режиссер,- а ему мое нужно. Это оружие - кинематограф. Для того чтобы достичь любви и достичь демократии, нужен не нож, нужен цветок. Об этом и получилась моя картина".

Диссидент и его семья
Махмальбаф любит теперь цитировать поэта-мистика Руми: "Истина - это зеркало, которое выпало из рук Господа и разбилось вдребезги. Каждый, кто нашел осколок, верит, что в нем и заключена вся истина". Часть истины, которую парадоксально проявили феномен иранского кино и творчество Махмальбафа, состоит в том, что цензура фундаментализма может способствовать художественным открытиям успешнее, чем либеральный диктат политкорректности. Да и с политкорректностью в иранском кинематографе все не так плохо (во всяком случае, если принять во внимание активность в нем иранских женщин). В семье Махмальбафа все режиссеры: его жена Мазиех Мешкини, его дочери - тридцатилетняя Самира и девятнадцатилетняя Хана. В восемь лет Самира сыграла в "Велосипедисте", с четырнадцати снимала документальные ленты, в семнадцать ассистировала отцу на съемках, в восемнадцать представила в Канне свой режиссерский дебют "Яблоко", к двадцати четырем уже дважды участвовала в каннском конкурсе и дважды получала там приз жюри. Потом на авансцену выходит младшая Махмальбаф - Хана. Тут женская эмансипация и акселерация делают новый скачок. Когда Хане было восемь, ее короткометражку показали на фестивале в Локарно. Она работала ассистентом Самиры, смонтировала фильм "Радость безумия" - о том, как сестра снимает свое кино. А когда его включили в программу Венецианского фестиваля, возник конфуз, ибо по итальянским законам Хане, как несовершеннолетней, было запрещено смотреть собственную картину. Сестры Махмальбаф побили все возрастные цензы участия в фестивалях.

Все выглядит как творческая идиллия, иногда - как семейный подряд и бизнес-проект "Дом Махмальбафа" (Makhmalbaf Film House - официальное название его кинокомпании). Однако чем дальше, тем больше начинает проступать другая часть истины. Разрастается конфликт Махмальбафа с цензурой, которая вынуждает его работать за границей.

Уже в 1990 году Махмальбаф был вынужден снимать фильм "Время любви" в Турции с турецкими актерами, поскольку тема картины - адюльтер - табу на родине режиссера. Действие "Кандагара" (2001) происходит в Афганистане и на иранской границе накануне свержения режима талибов. Работая над этим фильмом, снятым еще до 11 сентября, Махмальбаф обратился к президенту Ирана с письмом о бедственном положении 2 млн афганских беженцев. Он же выступил со статьей "Статуя Будды не была разрушена - она сгорела со стыда". Статья была обращена к европейцам, потрясенным тем, что талибы разрушили каменные буддистские святыни, и равнодушно взирающим на то, как те же талибы уничтожают людей. На съемках этой картины Махмальбафа дважды пытались убить.

"Тишина" (1998) и "Секс и философия" (2005) снимались в Таджикистане. Обращаясь к излюбленной теме взаимоотношений жизни, любви и искусства, Махмальбаф находит в ней новый поворот, показывая иную среду и иные нравы. Таджикистан не похож на фундаменталистский Иран. В этой бедной, истерзанной войной стране режиссер находит воздух свободы, эмансипированных женщин и возможность вкусить запретные плоды. Само слово "секс" в названии фильма в Иране расценивается как уголовно наказуемое деяние. Свою следующую картину Махмальбаф собирается снять в Казахстане, недавно он посетил Бишкек и Ереван, в его последних фильмах нередко слышен русский язык. Живет он между Парижем (откуда его проекты частично финансирует компания Wild Bunch), Кабулом и Душанбе. При этом его семья сохраняет связи с Тегераном.

Во время съемок в Афганистане фильма Самиры Махмальбаф "Двуногая лошадь" шахид совершил теракт, пробравшись на съемочную площадку под видом статиста. Была убита лошадь, ранения получили шесть актеров, а также члены съемочной группы. И сам взрыв, и террорист были засняты на пленку. Ни одна из группировок не взяла на себя ответственность, но силы безопасности рассматривают произошедшее как очередное в цепи покушений на семью Махмальбафа, которая уже четыре раза становилась мишенью террористов. Дважды во время съемок в Кабуле злоумышленники пытались похитить Хану, которая просто ходила по городу с цифровой камерой. Но если те инциденты можно было интерпретировать как уголовные, то последняя история носит явно политический характер. Насилие, от которого Махмальбаф отказался в пользу искусства, бумерангом фатально возвращается к нему.

Журнал "Власть" № 30(734) от 06.08.2007