Синдром Ормон хана, манкуртизм и формула кыргызского регионализма

Журналист и писатель Эсенбай Нурушев хорошо известен читателям нашей газеты аналитическими статьями о современном политическом процессе. Очередное интервью с ним посвящено проблемам регионализма, трайбализма, самосознания и самовыживания нашего этноса в эпоху глобализации.

- Эсенбай байке, чем можно объяснить наш регионализм и все эти разговоры об угрозе распада страны? Кто только не спекулировал на них и что только не предвещал, я имею в виду различного рода "кыргызоведов" как местного пошиба, так и неместных, подходящих к разбору этого явления с геополитической точки зрения. А недавно в законе даже появился раздел, посвященный сепаратизму. Что вы думаете по этому поводу?

- Начнем с того, что ничего нового в этом нет. Регионализм - весьма сложное и распространенное явление. Он присущ практически всем современным обществам - от маленькой Албании и до огромного Китая. А у ученых на сей счет есть множество концепций и объяснений, среди них найдется место и для нашего специфического регионализма. О нем говорят и пишут нынче многие, в том числе и западные "специалисты", которые более чем уверены, что если в один прекрасный день мы как страна исчезнем с политической карты, то этого не заметит не то что мировая общественность, но даже наши соседи.

Прежде всего мы сами придаем нашему регионализму некий зловещий вид и смысл. Когда разгорелся весь сыр-бор, сначала политики заговорили о вероятности корейской модели, затем представители местного когнитариата увидели во всем этом афганский синдром и предупредили, что даже север может разделиться на ряд автономных образований. Чтобы отделить, скажем, Нарынскую область, достаточно иметь 20 человек с оружием на перевале Долон, и практически ничего нельзя сделать, говорили они. И процесс, как говорится, пошел.

- В каком свете выставляют наш регионализм заезжие "кыргызоведы? Можете привести характерный пример?

- Ну, скажем, они констатировали факт кончины "полуторавековой гегемонии племени сарыбагыш", отметив, что их места стали занимать племена Чуйской долины (?). И это тоже, оказывается, угрожает территориальной целостности нашей страны. Они также уверены, что северяне, чтобы "как-то обезопасить себя, должны нанести ответный удар" южанам. В противном случае, по их версии, на север могут перебраться поборники "радикального ислама, которые создадут кыргызам серьезные проблемы", а в перспективе могут вывести "из евразийского степного пространства" Кыргызстан с Казахстаном, отдав их в лапы мусульманского Востока, что вызовет "колоссальную геополитическую катастрофу" на евразийском пространстве, затронув и Россию.

- Можно ли на веру принимать такие заявления? Каков, на ваш взгляд, истинный потенциал нашего регионализма?

- Все это не более чем плоды воспаленного воображения или преднамеренной демагогии. Наш регионализм вряд ли вызовет "колоссальную геополитическую катастрофу". Однако усилить катастрофическое сознание внутри общества на фоне ухудшающейся социальной ситуации вполне может. Он не поможет и в консолидации граждан страны в одну политическую нацию, его будут использовать самые разные популисты.

Вообще пугать народ распадом и развалом в период борьбы за власть везде остается одним из "кровных грехов политиков", как говорил Макс Вебер. Это мы видели совсем недавно и во Франции, годом раньше в Венгрии и других европейских странах. И тем более на Украине. В этом плане мы, в принципе, от них ничем не отличаемся и не отстаем. Наша специфика в том, что региональное расслоение происходит внутри титульной нации и что мы, кыргызы, как бы хотим начать обратный процесс - национальную деидентификацию, когда во всем мире под натиском глобализации усиливается процесс национальной самоидентификации.

- Каков все-таки наш регионализм?

- Регионализм обычно называют "двуликим Янусом". У нашего тоже две ипостаси: первый - это самый обыкновенный, естественный, связанный, как у всех людей, с чувством того места, где родился. Второй - политизированный, который паразитирует на первом. Он еще не политический, то есть не сецессия или ирредентизм, нацеленный на отделение либо обособление какого-то региона из состава государства на этноязыковой, религиозной или культурной основе. Таких компонентов регионализма среди кыргызов нет. Остальные наши различия легко можно объяснить с точки зрения двойной экономики, зависимого и независимого развития, центра и периферии, "внутренней колонии", которые можно найти везде, в том числе и в самых развитых обществах. Есть и рецидивы разделенного сознания, оставшиеся нам от прошлых эпох, когда мы были еще на уровне этнии, а не нации. Именно на них больше и спекулируют наши регионалисты, хотя носители этого сознания совсем не радикальные сторонники общинной или родовой автономии, они не тянут и на ультралокалов-индивидуалистов, подпитывающих "тиранию снизу".

- То есть, по-вашему, трайбализма в классическом истолковании этого термина в нашем регионализме нет?

- Трайбализм, как его трактуют западная политология и социология, это идеология родоплеменного сепаратизма, а в африканском варианте - межплеменная вражда и геноцид. Такой период мы прошли еще два века тому назад. Сегодня за власть, за депутатский мандат или за богатство могут подраться кто с кем угодно: сарбагыш с сарбагышем, солто с солто, тейит с тейитом, адигине с адигине и т. д. В родоплеменном отношении каждый регион плюралистичен. Например, Джалал-Абадскую область населяют басызы, мундузы, кушчи, саруу, саяки, жедигеры, сарбагышы и прочие, которые считаются северными племенами. И "патриоты" этих же племен с севера и юга обзывают друг друга "сартами" и "аркалыками". Между тем великий акын-демократ Токтогул был сартом, а Женижок - таласским аркалыком.

Так что в нашем регионализме больше манкуртизма, чем трайбализма. А в сущности межкыргызский регионализм, по моему разумению, имеет номенклатурное происхождение.

- Что это значит? Поясните подробнее. Не значит ли это, что у нас есть лишь номенклатура, а все остальное вторично по отношению к ней? В том числе и регионализм, и трайбализм?

- Дело в том, что все это всплывает, активизируется и муссируется исключительно при раздаче министерских портфелей, но главный предмет этого дележа - первый пост. А в номенклатуре самое главное - это власть и маммона. Когда нет единого государства, и номенклатуры нет, что было до советского периода. С образованием национальных политических институтов у нас появилась своя номенклатура, формирование которой окончательно завершилось после войны. Уже на одном из пленумов ЦК в 50-х годах Исхаку Раззакову пришлось говорить о соперничестве северных и южных политических элит, где он подверг резкой критике южан и посоветовал им больше уделять внимания подготовке толковых кадров, вместо того чтобы каждый раз жаловаться на притеснение северян. В целом эта конкуренция существовала до недавних пор в пассивной, подавленной форме, она стала активизироваться во время перестройки, теперь ее, кажется, хотят легализовать.

В книге Михаила Восленского "Номенклатура", благодаря которой этот термин вошел в политологию, есть напоминание о том, что в Древнем Риме раб, громко провозглашавший на приемах имена входивших гостей, назывался "номенклатором". И наши "номенклаторы" поступают точно так же: каждый раз они перечисляют, кто и сколько из того и другого региона вошел в правящий состав.

В этой же книге отмечено большое сходство между номенклатурной и феодальной знатью. Видать, не зря наша деградированная политическая элита быстро приобрела старые феодальные замашки, феодальное мышление и феодальные глупости. У этой элиты появились свои "этнии", правда, имеющие уже социальное происхождение - люмпены, маргиналы, толпа квазирегиональных патриотов, а также "подпевалы" из числа свободных и несвободных журналистов, которые выдаются за народ.

Кроме прочего, во всем этом есть и синдром Ормон хана, или, как говорят в народе, все это уже замашки Ормона.

- Поясните, в чем суть этого комплекса и как он выражается в нынешних условиях?

- Этот старый синдром проявляется в нескольких аспектах. Например, известно, что Ормон, объявив себя на курултае всекыргызским ханом, сразу же на ключевые "посты" поставил своих родственников, из-за чего, собственно, и не стал "легитимным" ханом. В этом вопросе нынче поступают, конечно, "современно" и "цивилизованно", но итог тот же: именно семейственность погубила первого президента, второму тоже достается немало по этой части.

Другой аспект в том, что Ормон, проиграв в игре ордо бугинцам, затеял с ними скандал, переросший в кровопролитную войну.

Примерно так же ведут себя нынче и любые проигравшие, где бы это ни случилось - на выборах или в политбаталиях, проигравшие обязательно устраивают скандал. И у них всегда находятся помощники - есть сектор НПО, правозащитники и прочие искатели справедливости, при этом под последней каждый разумеет лишь свою позицию.

Есть еще один, так сказать, "геополитический" аспект в этом синдроме. Как только у наших вождей возникают раздоры, они сразу же обращают свои взоры в сторону России. Это тоже идет от Ормон хана.

Когда он узнал, что бугинцы обратились в царскую империю с просьбой принять их в свое подданство, быстро сделал то же самое. И эту привычку с завидным постоянством вспоминают наши суверенные политики. Один из них несколько лет тому назад, проиграв выборы за депутатский мандат, пригрозил властям тем, что всех южан - как будто они его собственные подданные - может увести под протекторат России. И точно так же после апрельских митингов и проигрыша оппозиции появилась идея конфедерации с Россией.

Если отнять этот комплекс, в нашем номенклатурном регионализме и загашнике наших доморощенных политиков практически ничего не остается. Этот комплекс как своеобразный механизм, с помощью которого политики всегда делают из мухи слона национального масштаба.

- Но борьба за власть стоит того, считают эти люди. Вот почему они так упорно добиваются власти?

- Власть, конечно, не муха. Но она у нас никогда не находилась в тотальной монополии какого-нибудь региона или рода. В ней всегда были представлены в той или иной мере все регионы. И люди в основном уважали тех, кто служил честно. Например, на юге до сих пор вспоминают Султана Ибраимова, считая, что если бы его не забрали в столицу, то он бы остался жив.

Региональная принадлежность в политической борьбе, по большому счету, играла всегда условную роль. Когда снимали с работы, скажем, Турдакуна Усубалиева, национального патриарха, больше всех претензий к нему нашлось у северян. А при свержении Абсамата Масалиева, честнейшего и чистейшего в человеческом плане деятеля, немаловажную роль сыграли сами южные политики, так называемые "комдемократы" из горбачевской обоймы.

Или вспомним другой случай. После "золотого скандала" все важные государственные посты в стране достались выходцам из Чуйской долины. Но вскоре первым "чужаком среди своих" стал Медеткан Шеримкулов. Чтобы устранить его с политической арены, пришлось разогнать весь "легендарный" парламент. Потом его же "родичи", представители чуйского клана, сделали все, чтобы не допустить этого политика большого калибра к следующему парламенту. После него очередь дошла до Феликса Кулова, бывшего вице-президента. Не кто иной, как сам Акаев, объявил его "главным коррупционером" страны, даже постарался увековечить его имя в таком качестве в истории, посвятив ему несколько важных страниц своей книги. И народному генералу пришлось несколько лет провести за решеткой.

Можно привести более свежие примеры. Некоторые персоны из близкого окружения экс-президента Аскара Акаева хоть и считались южанами, фактически представляли собой совершенно другой клан - одни были членами, а другие кандидатами в члены "главной" семьи страны, и боролись они против своих же земляков, правда, оппозиционных.

А после мартовских событий, когда стало ясно, что для южанина Курманбека Бакиева открывается президентская перспектива, первым забунтовал его земляк Омурбек Текебаев.

- А что будем делать с "разделенным сознанием", оно ведь тоже источник регионализма? Все-таки мы как этнос весьма разнообразные и непохожие друг на друга. И даже когда очень близки друг к другу, существует много причин и поводов для разделения. Даже на уровне близких родственников хватает и споров, и недопонимания, и раздоров.

- Его нужно оставить в покое, с ним лучше всех справятся современные процессы как в экономической, так и в духовной сфере, вызванные глобализацией. Само по себе это сознание не представляет никакой опасности, оно живет как реликт далеких эпох, когда непрерывные нашествия внешних сил, в частности моголов, шейбанидов и аштарханидов, ойрат-джунгаров, циньских и прочих агрессоров, а также междоусобицы самих родовых вождей разбросали наших предков по разным местам Центральной Азии. Им пришлось бороться против внешних завоевателей на севере в союзе с казахами, а на юге - совместно с узбеками, сартами, кыпчаками и другими народностями. Было время, когда часть кыргызов откочевала с севера на юг, ну а часть алайских и каратегинских кыргызов ушла в сторону Гиссара и Куляба. Самаркандские, джизакские, синьцзянские и другие наши сородичи тоже результат этой долгой, почти 400-летней борьбы за независимость и выживание, в ходе которой были и немалые взлеты. Но в целом это было разделенное, иногда трагическое время для наших предков, когда они постоянно находились на грани исчезновения как этнос. Такое положение сохранялось и во время кокандского ига и царской колонизации.

- Зато исчезновение нам обещает в будущем ряд политологов, которые говорят, что север может отойти Казахстану, юг - Узбекистану. Что скажете на это?

- Эти "оракулы" интерпретируют лишь царскую модель, когда кыргызов разделили на несколько частей: север был передан Семиреченской, а остальное - Ферганской, Самаркандской и Сырдарьинской областям Туркестанского генерал-губернаторства. До царской колонии наши предки жили с казахами в тесном союзе, а на юге фактически правили в Кокандском ханстве.

Да, наши предки не могли оставить нам в наследство какое-то единое государственное образование. Зато они оставили нам нечто большее - сохранили имя кыргыза, с которым мы сегодня идентифицируем себя как нация. В советский период мы пережили пик подъема: по численному составу выросли почти в четыре раза, стали поголовно грамотными, миру дали Чингиза Айтматова.

Кстати, общество нынче безмолвно пропускает мимо внимания важную дату, имеющую общенациональное значение. 500 лет назад, в конце XV - начале XVI века, свершился акт консолидации кыргызов на Тянь-Шане, во главе которого стоял Мукамбет-кыргыз. Его имя упоминается в трудах средневековых историков именно в таком качестве. Согласно некоторым версиям, он вполне может оказаться тем самым Тагай-бием, от которого, по народному преданию, произошли все мы, кыргызы. Когда моголы напали на кыргызов осенью 1517 года, его ставка находилась в Барскооне. Значит, он еще задолго до этого сумел объединить большинство племен и родов под именем кыргыз. Разве он не достоин того, чтобы мы, его нынешние потомки, вспомнили и отметили заслугу Мукамбет-кыргыза хотя бы проведением научных конференций, если не под силу другие мероприятия, скажем сооружение ему памятника в Барскооне или в Бишкеке? Ведь это было второй важной вехой после кыргызского каганата на Енисее во всей нашей истории.

- Как вы смотрите на будущее нашей нации?

- В постмодернизме, в частности в номадологии, есть такое понятие, как ризома, которое означает внутреннюю способность сохранения целостности. Так вот, постструктуралисты утверждают, что ризома сильнее всех развита у кочевников. В этом, мне кажется, что-то есть, тому подтверждение - вся наша история. Какие только нашественники не пытались разорвать, изломать ризому кыргызов, помощником в этом им выступали недальновидные родоплеменные вожди-феодалы, не ведающие о том, что совершают. Не вышло. "Скрытый стебель" народа, оказывается, действительно обладает имманентным креативным потенциалом самосохранения. Теперь нашественников, феодалов пытаются заменить в одном лице регионалисты.

Я просто очень надеюсь, что у них это тем более не получится.

Замир ОСОРОВ