Вы сказали "война", господин Кушнер, и вы не ошиблись...

Одного слова достаточно, чтобы вызвать бурю. Тут же чернильницы комментаторов закипели, а министерства иностранных дел Западной Европы выразили свое неодобрение не слишком дипломатическим способом.
Упомянув об опасности войны, являющейся следствием желания Ирана создать бомбу, и о необходимости готовиться к ней, чтобы ее предотвратить, совершил ли Бернар Кушнер святотатство, свидетельствующее о его наивности и некомпетентности?

Ему тут же сделали выговор его коллеги, Сергей Лавров в Москве и Д"Алема в Риме ("Не надо говорить о войне в такой момент"). В Берлине – то же самое вполголоса. И все же следует признать, что на первый взгляд несвоевременный "промах" "Французского доктора", нового шефа французской дипломатии, выражает давно сложившееся мнение.

Когда за девять месяцев до президентских выборов я вместе с Ясминой Резой и Паскалем Брукнером задал кандидату Саркози вопрос об основных направлениях внешней политики, которую он собирается проводить, он ответил четко и решительно: "Иранский кризис, несомненно, самый серьезный международный кризис настоящего времени".

Год спустя диагноз еще более точен. Чего требует эта серьезность? "Жесткости" – ответил будущий президент, который, по всей видимости, с тех пор не изменил своей точки зрения. Выступая перед французскими послами 27 августа 2007 года в Елисейском дворце, он вновь говорил о страшной угрозе и подчеркивал необходимость "избежать катастрофической альтернативы: иранская бомба или бомбардировка Ирака".

Новая "жесткость" Франции начинается с реформы лексикона, она отвергает языковые эвфемизмы и табу: если опасность войны существует, надо не делать вид, что ее нет, а, наоборот, обозначить ее, четко заявив о ней, чтобы сделать все для предотвращения эскалации и недопущения "катастрофической альтернативы".

Момент выбран очень точно: Бернар Кушнер бросает свой булыжник в лужу дипломатических недоговорок и произносит слово "война" накануне визита в Москву. Это послание предназначено, в первую очередь, его российскому коллеге, который протестует, но понимает: если Москва продолжит блокировать введение действенных санкций, способных подкрепить до сих пор платонические предостережения Совета Безопасности, Франция за рамками Совбеза может начать мобилизацию Евросоюза, на долю которого приходится более 50% внешнеторгового оборота Тегерана.

Жесткие экономические санкции – еще одна попытка заблокировать иранскую ядерную спираль. Иными словами, Бернар Кушнер призвал европейцев не считаться с уклончивыми маневрами Москвы в ООН.

Когда мудрец показывает на луну, глупцы смотрят на его палец. Когда Кушнер говорит о "войне", многие европейцы расценивают это как выстрел, прогремевший в тишине респектабельных переговоров.

Обнаружение тайных и незаконных усилий Ирана, направленных на пересечение порога военного атома, датируется августом 2002 года. С тех пор, несмотря на заверения МАГАТЭ, переговоры, проводимые, главным образом, Лондоном, Парижем и Берлином, ни к чему не привели.

Пора честно оценить опасность. Грозит ли проволочка опасностью? Все эксперты сходятся в оценке технической мощи иранской промышленности: двух-четырех лет хватит для достижения точки невозвращения. Значит, время поджимает. Но достаточно ли перспективы ядерного Ирана для того, чтобы демократические страны срочно мобилизовались и предотвратили – добровольно или силой – пересечение этого последнего порога? Или нужно согласиться с Жаком Шираком, который в январе 2007 года сказал, что не видит особых причин для беспокойства в появлении еще одной ядерной державы?

Да, холодная война на первый взгляд оставалась холодной: действовавшая 45 лет стратегия устрашения блокировала вооруженную эскалацию между двумя блоками. Однако такое равновесие страха не было само собой разумеющимся. Кризисы следовали один за другим вплоть до Карибского (1961), когда, по свидетельству американских и русских архивов, драма разыгралась на краю пропасти, и падения удалось избежать только благодаря благоразумию Кеннеди и Хрущева.

Представление о том, что иранская бомба не принесет последствий для мира, является одной из самых невежественных фантасмагорий, так как Саудовская Аравия, Турция и Египет не собираются смиряться с иранской ядерной гегемонией и со своей стороны соблюдать соглашение о нераспространении. Берегитесь последствий!

На горизонте Ближнего Востока с неопределенными границами, межобщинными хитросплетениями, огромными богословско-нефтяными проблемами тегеранские мастера прорисовывают – возможно, не понимая этого – очертания гражданской ядерной войны.

Неужели никого ничему не научила иракская трясина? Мы считаем, что понимаем, что означают слова "партизанская война", "вьетнамизация" и пр. Мы ошибаемся. Испанская партизанская война с Наполеоном, антигитлеровское сопротивление, антиколониальные восстания были направлены, в первую очередь, против иностранных армий, во вторую – против "пособников" и лишь иногда против населения, чтобы мобилизовать его посредством запугивания.

В Ираке последовательность обратная. Американские солдаты не являются приоритетом: за четыре года они потеряли 3700 товарищей. При этом в "горячие" месяцы число погибших иракцев достигает 3000 – это, прежде всего, женщины и дети, уничтоженные не американцами, а так называемой "герильей". Американцы не в силах справиться с ситуацией, так как сталкиваются с противником, способным убивать своих до бесконечности – чем больше я убиваю, тем сильнее ты проигрываешь. Невозможно защитить каждого иракца от такого неразборчивого терроризма. Хаос сильнее вертолетов, танков и денег. Мы знаем о русской стратегии "горящей земли", опустошавшей все на пути захватчика.

Сегодня убийственные и самоубийственные поджоги кладут начало беспощадной стратегии воспламененного населения.
>Мы имеем дело не с сопротивлением оккупанту и даже не с гражданской войной, а с абсолютной войной против мирного населения.

Это, видимо, не смущает иранских мулл, устами "умеренного" Рафсанджани заявляющих о своей готовности пожертвовать 15 миллионами иранцев ради религиозной славы – уничтожения сионистской сущности, которое в обязательном порядке предшествует повальной охоте на крестоносцев и неверных.

Принесение себя и своих собратьев в жертву, систематическое саморазрушение народа до тех пор, пока ярость осажденных не будет исчерпана – не какая-нибудь неведомая патология. Коллективные акты жестокости, которые ужасали Монтеня, кровь, разрушение и смерть, о которых писал Гриммельсхаузен, напоминают нам, что это европейские бедствия. Но ни у одного психа раньше не было наших ядерных игрушек.

Андрэ Глюксманн
Le Figaro
24 сентября 2007