О военной истории

Так уж сложилось, что история любой страны по существу является историей войн. От подобного перекоса в изучении прошлого в первую очередь всегда страдает сама историческая наука, от внимания которой часто ускользают очень важные экономические, культурные, климатические или другие события. Завоевания Александра Македонского, Аттилы, Чингисхана, Тамерлана, Наполеона, крестовые походы, мировые войны - вот что в основном волнует историков. В результате среднестатистический интеллигентный человек в процессе образования получает массу сведений о различных баталиях, начиная от сражения на Каталаунских полях заканчивая битвой на Курской дуге, и полагает, что это и есть история.

Но и к вопросам военной истории национальные исторические школы также подходят не всегда объективно. В первую очередь, конечно, историки всячески возносят победы своих соотечественников, а поражения, выпавшие на долю отчизны, обычно объясняют небывалым коварством врагов или каким-нибудь еще фантастическим стечением обстоятельств. Классическим примером в этом отношении являются историки Франции. За прошедшие почти двести лет со времени битвы под Ватерлоо французы, наверное, выдвинули уже двести версий, оправдывающих поражение "Великой армии". По мнению одних, всему виной была дождливая погода, помешавшая Наполеону начать сражение раньше. Другие склонны подозревать в измене маршала Груши, опоздавшего с подкреплением. Третьи уверяют, что император все равно бы выиграл сражение, если бы глубокий овраг не помешал решающей атаке кирасир. В общем, делается все, для того чтобы оправдать столь обидную неудачу кумира французских историков. Впрочем, пристрастное отношение к "своим" существовало всегда, и патриотизм в историографии, наверное, в принципе неискореним. Утешает лишь тот факт, что о поражениях хотя бы говорят, пусть и в таком тоне.

Однако в национальных историях существуют "победы", о которых в принципе лишний раз вспоминать не принято. К примеру, все, кто вырос в Советском Союзе, знают, что информация о советско-финской войне предоставлялась широким слоям населения весьма дозированно. Туманно говорилось и об оккупации Прибалтики и о многих других фактах агрессии со стороны Советского Союза.

Существует подобная проблема и в истории Казахстана. Хотя при ознакомлении с трудами по истории нашей страны, от школьного до академического уровня, невольно возникает ощущение, что казахи являлись убежденными пацифистами и только внезапное появление иноземных завоевателей могло побудить степняков взяться за сабли вместо плетей. Один из казахстанских историков А.Абдакимов даже заявил как-то, что казахи являются единственным народом на свете, который никогда не вел несправедливых войн. К искреннему сожалению, подобные утверждения, мягко говоря, не полностью соответствует истине.

Всякий, кто хоть немного сталкивался с изучением истории любого народа, знает, что в таковой почти всегда присутствует образ этноса-врага. О причинах такого явления можно много дискутировать, но факт остается фактом. Для народов Балкан таким историческим супостатом являются турки, для китайцев и корейцев – японцы, для казахов – джунгары. Но мало кто знает, что сами казахи представлены в виде такого же этноса-врага в фольклоре, например, барабинских татар. Исторические предания татар о казахских набегах немногим уступают по живописности казахским легендам об "актабан-шубырынды". Конечно, скудность письменных источников мешает объективно оценить реальную картину взаимоотношений двух степных этносов. Возможно, для кого-то это будет поводом скептически отнестись к подобным выводам. В таком случае рассмотрим более подробно, например, XVIII век как последний и наиболее известный век казахской государственности.

Указанное столетие в научной и художественной литературе считается одним из наиболее трагичных периодов в истории казахского этноса. Кажется естественным, что казахские историки описывают это время самыми печальными красками. Весь век казахи подвергались беспрестанным нападениям калмыков, джунгаров, башкиров, казаков, китайцев. К тому же ситуацию усугубляли такие природные бедствия, как засухи и джуты, неприятные в принципе, а особенно – для экстенсивной формы экономики. В итоге это привело к распаду единой страны на несколько независимых друг от друга улусов, которые не смогли сохранить свою самостоятельность и довольно быстро угодили под внешнее управление. Все это в принципе соответствует источникам, но те же самые источники могут рассказать и о многом другом, о чем умалчивают современные историки.

Так, например, в 1723 году страшному нашествию казахов подверглась территория Мавераннахра. Многие города были покинуты своими жителями, в ужасе бежавшими от кочевников. Прервалась торговля, были заброшены поля, в результате чего разразился небывалый голод. Правда, в тот самый раз казахи выступили в роли завоевателей поневоле, поскольку сами были вытеснены из родных степей джунгарами, но известные документы говорят о том, что набеги на оседлое население, сбор дани и грабеж караванов всегда были существенным подспорьем в бюджете степных ханов и батыров. Тем более что казахи своим властям никаких налогов, за исключением судебных пошлин, не платили. Потому, например, такой влиятельный батыр, как Бокенбай, в 1731 году (когда контроль над городами был утрачен) с явной досадой рассказывал российскому послу А.Тевкелеву, что у казахов "…прежде были городы, а именно: Ташкент, Тюркустан, Сейрам с принадлежащими ко оным городками и деревнями и оными владели киргис-кайсацкие ханы и старшины. В тех городах живут сарты, то есть посацкие мужики, с которых брали дань.… А ныне оными никто не владеет и дань не збирает, живут праздно".

Конечно, при желании такую форму взаимоотношений кочевников и земледельцев можно объяснить объективными обстоятельствами. В книге "Кочевники и внешний мир" А.Хазанов пишет: "…Там, где кочевники располагают соответствующими возможностями, их набеги и грабежи становятся постоянным явлением. Для некоторых номадов они были важным вспомогательным источником существования". Можно даже попытаться оправдать нападения казахов на Среднюю Азию. В.Наливкин, к примеру, описывал причины антагонизма между казахами и сартами следующим образом: "Во время частых прежде междуусобий, а равно и во время набегов... сарт… по большей части прятался в джугаре или в садах, причем на киргиз смотрел как на безбожников и отчаянных головорезов... Зато каждый раз, когда нужда заставляла киргиза мирным образом приехать на базар в город или в сартовское селение, он считал себя потерянным человеком, ибо ему доставалось решительно от всех: сартовские собаки лаяли на его лохматый тумак (малахай); сартята вприпрыжку бежали за ним по улицам, распевая неприятные для него куплеты, а лавочники-сарты нагло обмеривали, обвешивали и обсчитывали его на базаре, зачастую глумясь… над его неотесанностью и над его совершенным незнанием мусульманских правил общежития, и над его грубым, аляповатым выговором. За все это киргиз искренно ненавидел и презирал сарта, считая его трусом, мошенником и выжигой, с которым нельзя иметь никакого дела, но от которого никуда не уйдешь". Л.Гумилев также высказывался в том роде, что кочевник возвращал в набегах лишь то, что по своему простодушию терял на рынке. Однако исторические сведения говорят о том, что от казахов серьезно доставалось не только пронырам-сартам, но и более близким в культурном плане народам.

В 1755 году в Башкирии разгорелось очередное восстание против российских властей. Вскоре это движение было потоплено в крови, и около 50 тысяч башкир, спасаясь от карательных отрядов, откочевали в казахскую степь. Видимо, беженцы рассчитывали на традиционное гостеприимство братского народа, но их ожидало жестокое разочарованье. Хан Нуралы, выполняя приказ оренбургского губернатора И.Неплюева, подверг жуткому разгрому башкирские аулы. Мужчины были перебиты полностью, а женщины стали наложницами и рабынями. Бесспорно, что свою долю ответственности за это преступление несут и российские власти, умело манипулировавшие "инородцами", но думается, что у казахов все же было право выбора, поскольку в XVIII веке власть России над степью носила еще формальный характер. Зачастую даже присягнувшие на верность империи ханы, султаны и вожди племен с помощью самых простейших отговорок отказывались выполнять распоряжения российской администрации. "Вообще подданство киргизов было престранное: податей они никаких не платили, повинностей не несли, а наше правительство ухаживало за ними, точно ради славы считаться владыкою киргизов!" описывал это время М.Терентьев в книге "История завоевания Средней Азии".

В зиму 1757-1758 гг. отряды султана Аблая, считающегося казахским национальным героем, вторгаются в земли алтайцев. Два года казахские джигиты грабят, истребляют и обращают в рабство местное население. Лишь решительное вмешательство российских и китайских властей, вступившихся за своих данников, помогло уцелеть алтайцам. Не зря, по сведениям российского этнографа Л.Шерстовой, вплоть до недавнего времени в алтайских аилах детей пугали именем казахского батыра Кошкарбая. Последний, кстати, являлся реальным историческим персонажем. Согласно документальным данным батыр Кошкарбай в январе 1759 года в Семипалатинске хвалился перед русскими чиновниками тем, что ему лично удалось взять в плен около трехсот алтайцев.

Если
>алтайцев от поголовного уничтожения спасли Россия и Китай, то для каракалпаков и кыргызов таким щитом оказались Коканд и Хива. До перехода под покровительство этих среднеазиатских государств кыргызы с каракалпаками очень часто оказывались мальчиками для битья для амбициозных казахских ханов и их верных батыров. Особенно нелегко приходилось кыргызам. Султан (с 1771 г. - хан) Аблай, судя по всему, проводил планомерную политику, направленную на физическое истребление кыргызского народа. Во всяком случае, на такую мысль наводят данные о совершенных им походах. Кочевья кыргызов с регулярностью подвергались погромам, имевшим место в 1760, 1765, 1770, 1774, 1779 гг. Можно, наверное, и не говорить о том, каким образом казахи "отметились" в кыргызском фольклоре.

Самая же страшная участь постигла в 1771 году откочевывавших из пределов России через казахскую степь в Китай калмыков. Из 170-180 тыс. человек казахами были перебиты или взяты в плен около 90%. Впрочем, современные историки довольно охотно освещают это событие, но почему-то предпочитают воспринимать эту резню как "… окончательную победу казахов в джунгарско-казахской войне", по крайней мере, так об этом пишет М.Магауин в своей книге "Азбука казахской истории". К этому же выводу пришли и авторы официальной многотомной истории Казахстана. Маститых историков, судя по всему, не очень волнует тот факт, что Джунгарское ханство исчезло с политической карты еще в 1757 году. Кстати точно таким же образом современные турецкие историки предлагают считать явный геноцид армянского населения, имевший место в начале XX века в Османской империи, обычными военными действиями. Хотя и в том и в другом случае это была откровенная расправа не только над боеспособными мужчинами, но и над женщинами, стариками и детьми.

Подобная тактика отрицания, умалчивания или абсурдной трактовки тех или иных исторических событий вообще характерна для современной исторической науки Казахстана. Естественно, что дело не ограничивается только XVIII веком. Причем все попытки обуздать историографический этноцентризм встречают крайне негативную реакцию, как официальной науки, так и интеллигенции.

Разумеется, речь идет не о том, чтобы выплатить компенсации потомкам кыргызов, погибших при "Джаиловом побоище", или пересмотреть современные политические границы. Печальных событий хватало и в казахской истории, и об этом, в принципе, хорошо рассказывают казахстанские историки. Проблема заключается также не в том, чтобы доказать, что хан Аблай превосходил в кровожадности казачьего атамана Ермака, русского генерала Черняева, джунгарского хунтайджи Цэван-Рабдана или хивинского хана Мухаммад Рахима. Все они по большому счету стоили друг друга. Просто историю Казахстана без вышеизложенных и многих других "забытых" событий нельзя назвать историей.

Радик ТЕМИРГАЛИЕВ
29.10.2007