Если не вдаваться в детали, то в отношениях между Китаем и государствами Центральной Азии в целом все благополучно. Главный и самый болезненный для межгосударственных отношений пограничный вопрос закрыт. Объемы экспортно-импортных операций из года в год растут.

Достигнуто понимание в вопросе запрещения любых форм этнического сепаратизма и деятельности сепаратистских организаций на территории государств Центральной Азии и доминанте принципа "одного Китая". Удается достигать консенсуса в вопросах обеспечения региональной безопасности и по большинству проблем международных отношений, в том числе в контексте военного присутствия США в регионе. Хотя и не в полной мере, но все-таки снижена негативная оценка Китая и китайцев в сознании местных народов Центральноазиатского региона, в латентную стадию перешла во многом мифическая угроза китайской экспансии и демографического давления со стороны Китая.

В целом как состояние, так и перспективы сотрудничества КНР с лидерами государств региона оцениваются исключительно в положительном ключе. Об имеющих место угрозах на официальном уровне предпочитают не говорить. За редким исключением, эти проблемы не поднимаются и в СМИ, что, с одной стороны, можно расценивать как поддержку официальной позиции, а с другой - свидетельство весьма эффективной деятельности посольств КНР в государствах региона, которые с завидным постоянством организуют туры по Китаю для журналистов региона.

Все это, казалось бы, неоспоримые свидетельства тезиса о том, что в ближайшей перспективе опасения по поводу угрозы китайской экспансии несостоятельны. И этот тезис справедлив. Однако это вовсе не означает, что вызовы региональной безопасности со стороны Китая вовсе отсутствуют. Как справедливо говорят, все дело в деталях, и если внимательнее присмотреться к этим самым деталям, выясняется, что проблемное поле отношений Китая с государствами Центральноазиатского региона довольно обширно.

Начать, очевидно, целесообразно с проблем внутреннего развития Китая, так или иначе, связанных с проблематикой региональной безопасности. Одна из основных внутренних проблем сегодняшнего Китая - возможности реализации социально-экономического и политического курса, предложенного "четвертым поколением" китайских руководителей, и перспектива сохранения социально-политической стабильности в стране. И здесь не все так однозначно, как может показаться на первый взгляд. Китай, безусловно, демонстрирует поражающие воображение темпы роста, но именно в них и кроется первая "ловушка".

Дело в том, что поддержание темпов роста даже на уровне 9% ведет к "перегреву" китайской экономики, и совершенно неслучайно 4-я сессия ВСНП 10-го созыва запланировала лишь 8% темпов роста ВНП. С другой стороны, темпы экономического роста Китая напрямую связаны с решением проблемы трудоустройства "избыточных трудовых ресурсов", а с их сокращением она будет лишь обостряться, что, как можно предположить, не может не оказать влияния на сохранение социально-политической стабильности в стране. Уже сегодня, по официальным данным, численность безработных в городах составляет порядка 9 млн человек. К ним нужно добавить так называемых сяган (потерявших работу в результате реорганизации государственных предприятий) - 9,8 млн человек, а также мигрирующих из деревни в города в поисках работы "крестьян-рабочих" (нунгун), численность которых в 2005 г. достигла 120 млн человек [1].

Трудоустроить всю эту массу на городских предприятиях (особенно в условиях снижения темпов экономического роста) возможностей нет. А с учетом того, что, по прогнозам, в 2000-2015 гг. в трудоспособный возраст вступит примерно 190 млн человек, в том числе около 90 млн в городах [2], в пределах собственно Китая эта проблема вообще не имеет решения.

Отсюда возникает проблема "китайской трудовой миграции" со всеми вытекающими из нее сопутствующими проблемами, которая со вступлением государств Центральной Азии в ВТО наверняка встанет в повестку дня.

Вторая "ловушка" - абсолютный рост численности населения Китая и ухудшение его качественной структуры. С позиций внутренней безопасности - это проблема старения населения и спад пополнения молодых рабочих сил, что естественным образом скажется на возможности поддержания динамики экономического роста, а следовательно - на социально-политической стабильности. Таких масштабов старения населения, как в Китае, нет нигде в мире. По прогнозам ООН, средний возраст населения в Поднебесной повысится с 32,5 лет в 2005 г. до 45 лет в 2050 г. [3]. Причем доля лиц старшей возрастной группы (старше 65-ти лет) вырастет с сегодняшних 7,69% до 24,28% в 2050 г. [4].

С позиций оценки проблем безопасности в Центральной Азии это связано с демографическим давлением со стороны Китая и перспективой возникновения очередного территориального спора. В случае провала своей демографической политики Китай будет загнан в угол, и политический менталитет может вновь оказаться под влиянием воспоминаний об "утраченных землях". Памятуя о масштабах этих "утрат", Центральную Азию (и в особенности Казахстан) может ожидать неприятная перспектива.

В этом же контексте нельзя не обратить внимания на демографическую ситуацию в СУАР КНР. Пока ее изменения не внушают серьезных опасений. Однако нельзя забывать, что концепция "большого освоения Запада" предусматривает на третьем этапе реализации (2031-2050 гг.) "привлечение в западные регионы технических специалистов из восточных и центральных районов Китая [5]. Как много в количественном отношении потребуется этих "талантов" и каким образом сложатся их взаимоотношения с местным населением, покажет время, но то, что это приведет к существенному изменению этносоциальной структуры "западных территорий", сомнений не вызывает. Так же, как не вызывает сомнений и то, что вновь прибывшие будут мириться с проявлениями региональной этнической специфики, и особенно этнического сепаратизма. Тем более что практика показывает, что на смену выбывающим сегодня из СУАР кадрам, прожившим здесь не одно десятилетие и в значительной степени освоивших местную культуру и традиции, терпимо относящихся к местным этническим группам, приходит новая генерация кадров, для которых принцип толерантности и политической целесообразности имеет второстепенное значение, а первостепенную роль играет принцип экономической и политической необходимости.

Вывод из этого, думается, очевиден - социально-политическую ситуацию в СУАР это не улучшает, а значит, и этот вопрос относится к числу проблем региональной безопасности. Главным для нас в этом контексте являются, с одной стороны, возможное обострение этнической конкуренции и возникновение на этой почве межэтнических столкновений, и как результат - усложнение социально-политической обстановки в Синьцзяне, а с другой - возможное обострение межэтнических противоречий с перспективой возникновения проблемы незаконной миграции или, что еще хуже, беженцев.

Третья "ловушка" - имущественная поляризация населения и диспропорциональность регионального развития. Обе проблемы напрямую связаны с перспективой сохранения социально-политической стабильности в Китае, а значит, так или иначе, но будут воздействовать на региональную безопасность.

Четвертая "ловушка" - привлечение в экономику страны высоких технологий и сырьевых ресурсов, прежде всего, энергетических, без чего просто невозможен устойчивый экономический рост, а следовательно - и поддержание социально-политической стабильности.

Что касается технологий, то это в большей степени проблема США и России, хотя известны факты использования Китаем и казахстанских ноу-хау. А вот то, что касается сырьевых ресурсов, это в значительной степени наш, центральноазиатский, вопрос.

Серьезную проблему для безопасности Центральной Азии в этом контексте представляет и невозможность "западных территорий" реализовать стратегию "большого освоения Запада" за счет внутренних ресурсов, а стало быть - неизбежность их существования за счет вливаний центра и использования ресурсного потенциала соседей. Первое обстоятельство говорит об отсутствии у них всякой перспективы ослабления контроля со стороны центра и расширение автономных прав населяющих его национальных меньшинств. А это, с учетом довольно непростой обстановки в этих регионах и активизации в мире этнического фактора, может, как уже было во второй половине - конце 1990-х гг., в очередной раз превратиться в серьезную угрозу национальной безопасности не только самого Китая, но и всего Центральноазиатского региона. Второе - закрепляет превращение Центральной Азии в сырьевой придаток уже не только европейской, но и китайской экономики. При этом успехи китайской экономики объективно работают против всех центральноазиатских (как и многих развивающихся) экономик в сфере обрабатывающей промышленности и до некоторой степени сельского хозяйства.

Что касается комплекса факторов политической нестабильности в Китае, то, как в совокупности, так и каждый самостоятельно, они, формируя условия возникновения политического кризиса в КНР, способны оказать непосредственное воздействие на безопасность в Центральной Азии. Рассуждения о том, что Ху Цзиньтао был бы рад осуществить радикальные реформы, но ему мешает "старая гвардия", сегодня уже не имеют под собой серьезных оснований. Проблема в другом - удастся ли руководителям "четвертого поколения" удержать в сфере своего влияния региональные элиты и не приведет ли институализация внедряемой им в общественные отношения идеологии "равенства" к возрождению левацких тенденций и призыву к очередному переделу собственности.

Другой внутриполитический "детонатор", способный подорвать социально-политическую стабильность Китая, - коррупция. Обострение коррупционной ситуации может вызвать социальный взрыв, а сама коррупция несет прямые угрозы реформам. Она способна вызвать ценовые, ресурсные, инвестиционные перекосы (например, перераспределение ресурсов и финансов в пользу одних провинций в ущерб другим) и в конечном счете социальные проблемы с тяжелыми последствиями для финансовой и макроэкономической стабильности, порядка в сфере распределения имущественных прав и т.д.

В краткосрочном и среднесрочном плане роль "взрывателя" может сыграть и нарастающая в Китае борьба с той же коррупцией, которая может не только нарушить сложившийся баланс между партийной номенклатурой и бизнес-элитой, но и привести к "охоте на ведьм". Более того, в обществе, в котором коррупция выступает в качестве системной властной вертикали, ее ликвидация может привести к катастрофическим последствиям для самого общества.

Что касается внешних проблем, я их отношу к факторам неопределенности, поскольку предсказать сегодня, каким образом будет развиваться ситуация в мире и регионе в ближайшей перспективе, с большой долей вероятности невозможно.

Первая группа факторов связана с тем, что с укреплением властных позиций "четвертого поколения" китайских руководителей стратегия Китая на международной арене стала наступательной: в области экономики наметился переход от "политики открытости" и взаимодействия с мировой экономикой к интеграции в мировые рынки; а во внешней политике - переход от задач "обеспечения международных условий развития реформ" к активному участию в создании новой архитектуры международной безопасности [6].

Суть внешнеполитической стратегии, предложенной Ху Цзиньтао, заключается в следующем:

 переход от пассивной линии поведения, нацеленной на создание благоприятных внешних условий для внутренних реформ, к активной, призванной превратить Китай в реального участника глобальных трансформаций;

 переход от политики приоритетности двусторонних связей к многосторонней дипломатии;

 защита за рубежом, активная и часто агрессивная, интересов Китая, китайского бизнеса и китайских граждан.

Данной стратегии отвечает новое позиционирование Китая на международной арене. Китай позиционирует себя как набирающая глобальную значимость сила, которая пока не уверена в своих ресурсах и не имеет таковых, чтобы играть лидирующую роль в мировой экономике и политике, как не уверена и в выгодной для Китая реакции мирового сообщества на стремительный экономический рост Китая. А потому и действует она, хотя и с возрастающей жесткостью (вслед за ростом стратегической мощи), но пока осторожно. Китай ищет равноправного сотрудничества с Западом в поддержании глобальной и региональной стабильности, но не готов и не желает пока брать "излишнюю" ответственность за это и лишаться торговых преимуществ "развивающегося государства" [7].

Именно отсюда проистекает та неопределенность, которая наблюдается не только в отношениях между Китаем и США, но и в отношениях между Китаем и Россией. А это не может не оказывать влияния на региональную безопасность в Центральной Азии, поскольку однозначно ответить на вопрос, как в ближайшей перспективе будут складываться отношения в этом треугольнике и каким образом они будут оказывать воздействие на региональную безопасность, не представляется возможным.

Проблема, во-первых, в том, что появление США в Центральной Азии в качестве активного военно-политического игрока перечеркивает все геополитические достижения КНР. Более того, это присутствие - прямая и явная угроза национальной безопасности Китая. В контексте же современных условий, когда США продемонстрировали всему миру, что "супердержава" может не считаться с нормами международного права, искушение воспользоваться этим прецедентом у Китая возрастает, тем более что интересы Китая и США в регионе противоречат друг другу, а сам Китай в стратегии Пентагона рассматривается как "враг №1". Если в Китае решат, что происходящие в Центральноазиатском регионе процессы содержат в себе угрозу безопасности Китаю, то его реакцию будет трудно предсказать.

Во-вторых, сегодня вполне очевидно, что Москва и Пекин активно "дружат" против Вашингтона, точнее - против наращивания его присутствия (особенно военного) в Центральной Азии. Однако парадоксальность ситуации заключается в том, что ни Россия, ни Китай не стремятся к конфронтации с США и не готовы бросить им открытый вызов, особенно в одиночку. Резоны здесь вполне объяснимы. Для Китая они связаны с уровнем торгово-экономических отношений с США, а также с возможностью получать от них новые технологии. Для России - с перспективой ее евроатлантического выбора, желанием позиционировать себя как одного из ведущих мировых игроков и естественной конкуренцией с Китаем на пространстве Центральной Азии. Хотя Россия и заинтересована в создании геополитического противовеса США в регионе, но при этом она, по-видимому, не забывает и об опасности китайской экспансии в Центральной Азии.

Этот парадокс и составляет фактор неопределенности. Сегодня, когда тактическая цель России и Китая едина и оба государства нуждаются во взаимной поддержке, все понятно и вполне логично. Неопределенность возникнет тогда, когда гипотетически США покинут Центральную Азию и необходимость в партнерстве с Россией для Китая будет не столь актуальной. При этом, безусловно, речь не идет о некой "китайской альтернативе" российскому или американскому присутствию, хотя с тем фактом, что, несмотря на существующие на ментальном уровне опасения по поводу "китайской экспансии", не только политической элитой, но и населением государств Центральной Азии Китай рассматривается как вполне достойная альтернатива России, уже нельзя не считаться. Для России это довольно опасный "звонок", свидетельствующий о том, что, по-видимому, пришло время пересмотреть концепцию взаимоотношений с ее партнерами в Центральной Азии. Как представляется, успех на центральноазиатском направлении во многом будет зависеть от того, насколько Москва готова предложить партнерам эффективные, "конкурентоспособные" варианты совместного решения наиболее болезненных для них проблем в области геополитики, экономики, борьбы с преступностью и терроризмом, а также в гуманитарной сфере.

Второй фактор неопределенности связан с перспективами интеграционных объединений на пространстве Центральной Азии в контексте активизации деятельности ШОС. Главная проблема заключается в том, каким образом могут быть выстроены (и могут ли быть выстроены вообще) взаимоотношения между ШОС и СНГ, ШОС и ЕврАзЭС, ШОС и ОДКБ, ШОС и НАТО. Пока вразумительные ответы на данный вопрос отсутствуют. И отсутствуют они, скорее всего, по той причине, что нет определенности с перспективой самих этих интеграционных объединений. Интеграционные процессы на постсоветском пространстве чем-то напоминают "титанические усилия" персонажей из известной басни И.А.Крылова, в результате которых воз оставался на одном и том же месте. В Китае, очевидно, это понимают, а потому не ставят перед собой целей, которые реализовать невозможно.

Третьим фактором неопределенности, существенно усложнившим ситуацию на постсоветском пространстве в целом и в Центральной Азии в частности, стали так называемые "цветные революции", приведшие к незапланированной смене политических режимов в Грузии, Украине и Кыргызстане.

Во-первых, после этих событий с сожалением пришлось констатировать малоприятный факт: ни ОДКБ, ни ШОС не оказались готовы к коллективным действиям в условиях возникновения политического кризиса в одной из стран, входящих в эти структуры.

Во-вторых, возникшая в связи с феноменом "цветных революций", ставшая актуальной необходимость определить свое отношение к действующим политическим режимам и оппозиции в государствах Центральной Азии. Та активность китайских дипломатов, журналистов и представителей экспертных кругов, которую они демонстрировали после событий в Кыргызстане и Узбекистане, доказывала это. Очевидно, без внимания Китая не остались и изменения, которые произошли в политике России по отношению к странам СНГ и их политическим режимам. Если до событий в Украине главным приоритетом России была поддержка действующих политических лидеров, то после них она начала подходить к ним избирательно, в большей степени ориентируясь на собственные национальные интересы и учитывая уровень лояльности по отношению к политике Москвы.

Третья проблема связана с возможностью, а главное - с целесообразностью использования коллективных сил ОДКБ и ШОС в случае возникновения очередной конфликтной ситуации в регионе. Позиция стороннего наблюдателя, занятая этими организациями во время событий в Кыргызстане и Узбекистане, существенно подорвала их имидж как авторитетных организаций, призванных заниматься проблемами региональной безопасности. Готового ответа на этот вопрос, учитывая его деликатность, нет до настоящего времени, однако искать его необходимо, поскольку ситуация в регионе далека от стабильной и условия для очередной "цветной революции" сохраняются.

Сыроежкин К.Л.

Литература
1. Мо Жун, Лю Цзюнь, Чэн Лань. Цзюе синши: гуанчжу нунминь гунн ды цзюе вэньти (Ситуация с занятостью: Проблемы трудоустройства крестьян-рабочих). - 2006 нянь: Чжунго шэхуй синши фэньси юй юйцэ (2006 г.: Анализ и прогноз положения в китайском обществе). - Пекин, 2006. - С. 108, 112.
2. Чжунго тунцзи няньцзянь. 1999. (Статистический ежегодник Китая. 1999 г.). - Пекин, 1999. - С. 111-112.
3. Internationale Politik, 2005 (ноябрь - декабрь). - №6. - С. 31.
4. Чжан И. 13 и чжи хоу Чжунго жэнькоу ды синь тэчжэн (Новые закономерности в населении Китая после достижения 1,3 млрд). - 2006 нянь: Чжунго шэхуй синши фэньси юй юйцэ. - С. 103.
5. Гао Чжаопин, Лю Чжун, Чэн Шаосюэ. Чжунго сибу да кайфа чжанлюэ яньцзю. - С. 81-82, 342-343; Ли Шаньтун. Сибу да кайфа юй дицюй сиетяо фачжань (Большое освоение Запада и гармоничное региональное развитие). - Пекин, 2003. - С. 86-87.
6. Михеев В. Внешняя политика Китая при новом руководстве. - Азия и Африка сегодня. - 2005. - №12. - С. 2.
7. Там же. С. 4.

Статья опубликована в сборнике материалов международного "круглого стола" КИСИ и ШИМИ "Казахстанско-китайское сотрудничество: состояние и перспективы". – Алматы: КИСИ при Президенте РК, 2007 г.