Что скрывается за личиной "современного" Китая

Нынче Китай на что только не идет, чтобы выглядеть как образцовая постмодерновая держава 21-го века. Те, кто приезжает в Шанхай, видят рвущиеся к небу небоскребы и рвущуюся вперед экономику. На Давосском форуме и других международных говорильнях легионами высаживаются лощеные китайские дипломаты, из уст которых звучит не "нулевая сумма", а "обоюдный выигрыш". Встречаясь с китайскими лидерами, их западные коллеги видят перед собой воодушевленных технократов, прилежно обходящих ямы, подстерегающие любую страну на пути экономической модернизации.

Но временами из-под маски проглядывает другая сторона современного Китая. На самом деле Китай - это еще и держава 19-го века, полная националистической гордости, амбиций и несведенных счетов; никогда не упускающая из виду вопросов суверенитета; всегда готовая применить репрессии к завоеванным землям и в любой момент объявить войну крошечному острову, лежащему у китайских берегов.

Китай - это все та же авторитарная диктатура, пусть и весьма современная ее разновидность. Природа китайской власти не видна на улицах Шанхая, где любому гарантирована некая степень личной свободы - до тех пор, пока он не сует нос в политику. Но стоит кому-нибудь бросить вызов власти - как тут же проявляется грубая сила, на которой в конечном итоге держится Китай. В 1989 году это была площадь Тяньаньмэнь. Несколько лет назад это было движение Фалунь-Гун. Сегодня это протестующий Тибет. Завтра, возможно, протестующий Гонконг. Еще когда-нибудь - тоже не исключено - диссиденты с острова Тайвань, с которым Китай так хочет "воссоединиться".

В этом аспекте Китай нисколько не изменился, несмотря на то, что мы, прогрессисты-либералы, верили, что по-другому просто не может быть. В 90-е годы те, кто следил за событиями в Китае, твердили, что он обязательно "раскроется", что это лишь вопрос времени, что реформа обязательно будет, и проведет ее именно нынешнее поколение технократов, которое-де не воспитывалось в советско-коммунистической системе. Они говорили, что, даже если китайцы не захотят реформировать страну, сама природа экономической либерализации не оставит им другого выбора: либо с ростом китайского среднего класса вырастет и его потребность в политической власти, либо запросы глобализированной экономики в эпоху интернета станут таковы, что Китаю придется реформироваться, чтобы выдержать конкуренцию.

Сегодня уже понятно, что те, кто это утверждал, просто принимали желаемое за действительное - если не заставляли всех остальных принимать желаемое за действительное в каких-то собственных интересах, поскольку, по их идее, Китай должен был становиться все более и более демократичным, а тем временем топ-менеджеры западных компаний становились бы все более и более богатыми. Сегодня мы наблюдаем совершенно иную картину: чем богаче становится страна - будь то Китай или Россия, - тем легче автократам закрепиться у власти. В стране появляется больше денег - и именно поэтому буржуазия довольна складывающейся ситуацией, и именно поэтому при ее бездействии власти гораздо легче бороться с теми немногими, кто, не выдерживая, выплескивает свое несогласие в интернет. В стране появляется больше денег - и на эти деньги власть набирает больше людей в войска, которые затем направляются и внутрь - в Тибет, - и наружу - на Тайвань. А до мозга костей коммерциализированный окружающий мир думает, что завтра в стране появится еще больше денег - и поэтому, когда дело начинает пахнуть жареным, страшится слишком громко кричать о том, что видит.

Сегодня самый большой вопрос для специалистов по китайской внешней политике заключается в том, насколько сильно то, что Китай делает внутри страны, влияет на линию, которую он выбирает в международных отношениях. В 90-е годы у нас многие любили говорить о некоей корреляции "более либеральный Китай внутри страны - более либеральный Китай за границей". Именно либерализации отводилась роль смягчителя напряженности и облегчителя мирного восхода Китая на мировой арене. На этой идее и основывалась стратегия "взаимодействия"; да и сегодня многие утверждают, что целью американской внешней политики должна быть, как писал Джон Айкенберри (John Ikenberry), "интеграция" Китая в "либеральный миропорядок".

Но может ли жестко-авторитарная власть по-настоящему влиться в либеральный миропорядок? Может ли нация, душа которой осталась в девятнадцатом веке, войти в систему двадцать первого? Некоторые предполагают, что со временем государства Восточной Азии образуют единое международное нечто, похожее на Европейский Союз, в котором Китай, по их мысли, будет играть роль Германии. Но разве правительство Германии подавляет инакомыслие так, как делает это Китай? И мог бы существовать Европейский Союз, если бы правительство Германии делало это?

Китай - далеко не единственное государство мира, которому досаждают беспокойные народы, требующие независимости. Субнациональных движений, требующих автономии или даже полной независимости от национальных правительств - при значительно меньших, чем Тибет или Тайвань, на то основаниях, - предостаточно и в Европе: каталонцы в Испании, фламандцы в Бельгии и даже шотландцы в Соединенном Королевстве. Однако Барселона не живет под угрозой войны, никто не посылает войска в Антверпен и никто не гонит международную прессу из Эдинбурга. Именно в этом и кроется разница между ментальностью постмодерна 21-го века и нацией, которая все еще бьется за имперское влияние и престиж, как в далеком прошлом.

В последнее время мы все чаще слышим, что Китай должен стать "ответственным участником" системы международных отношений. Но, думаю, слишком многого ожидать не стоит. Интересы авторитарных государств нашего мира отличаются от интересов демократических. Мы хотим сделать мир безопасным для демократии, они же хотят сделать его безопасным если не для автократии вообще, то во всяком случае для своей собственной. Говорят, что китайские правители очень прагматичны. Что ж, это так: как и любой автократический режим, они очень прагматичны, если это помогает им остаться у власти. И, пытаясь включить их в свой либеральный миропорядок, мы всегда должны об этом помнить.

Роберт Каган - старший научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир (Carnegie Endowment for International Peace), автор ежемесячной колонки для The Washington Post. В апреле в свет выйдет его очередная книга "Возвращение истории и конец мечтаний" ("The Return of History and the End of Dreams").

("The Washington Post", США)

23 марта 2008