В тылу стратегического партнера

Китай меняется быстрее, чем наше отношение к нему – полагает Адиль Каукенов

КНР считает Центральную Азию своим стратегическим тылом, и пока у нее нет оснований для пересмотра нашего статуса. В то же время Пекин стремится к тому, чтобы улучшить свой образ в глазах как ближайших соседей, так и мира в целом. Пекинская Олимпиада стала важной вехой на пути к созданию образа открытого и доброжелательного Китая. Однако настороженное отношение к Поднебесной сохраняется, и связано оно во многом с ее быстрым экономическим ростом. Но директор Центра по изучению Китая Адиль Каукенов считает, что стремительное развитие Китая порождает больше проблем для китайского общества, чем для соседей или конкурентов.

– Адиль, для такой страны, как Китай, проведение у себя Олимпиады – это событие не только и не столько спортивное. Это заявка на признание, на утверждение себя в качестве одного из лидеров современного мира. Как вам кажется, Китай справился с этой задачей? Стало ли блестящее проведение Олимпиады также и политической победой Пекина? Или акции в поддержку независимости Тибета и другие инциденты показали его уязвимость?

– Да, Китаю пришлось нелегко, поскольку в преддверии Олимпиады западные СМИ начали информационную войну против него. И акции сторонников независимости Тибета, и тенденциозное освещение событий в Лхасе крупнейшими информационными агентствами были лишь эпизодами в последовательном формировании антикитайских настроений в западном обществе. Даже нападения на спортсменов, участвовавших в эстафете олимпийского огня, сопровождались сочувственными комментариями о жертвах китайских репрессий в Тибете.

Причем сами эти акции проходили только в западных странах. У той же Индии масса проблем в отношениях с Китаем, в том числе и связанных с Тибетом, именно там находится резиденция далай-ламы. Но индийский этап эстафеты олимпийского огня прошел нормально, без инцидентов.

А в Европе, где проведение акций протеста – ежедневная рутина, уже сформировалась прослойка людей, профессионально этим занимающаяся. Там полицейские подготовлены к таким акциям протеста, знают, как в такой ситуации себя вести, но и профессиональные борцы за права человека тоже хорошо подготовлены к встрече с полицией. Их действия часто бывают агрессивными, но они вовсе не безрассудны. Они знают, как с наименьшими потерями добиться наибольшего эффекта от акции, умеют работать со СМИ, особенно с телевидением. В то же время я не вижу оснований для конспирологических выводов.

– Да, заговора тут, видимо, нет. Но видна определенная стратегия в международных отношениях – передача наиболее деструктивных функций неправительственным организациям, выбирающим целью своей атаки государство, но не вступающим в диалог с ним. Вам не кажется, что в последние годы Китай находится под пристальным наблюдением и любые слабые места, болевые точки – будь то внешняя торговля или внутренняя политика – моментально становятся объектом атаки?

– Можно сказать, что есть определенный заказ на антикитайскую пропаганду – это и шумные кампании против китайских товаров, и выступления в поддержку независимости Тибета. Китай все чаще воспринимается как конкурент западных экономик. Конкурент опасный, в борьбе с которым хороши все средства. Особенно такие специфические, как общественные организации. В США и Европе государство давно научилось использовать их в своих целях, а чувствительность общества к деятельности НПО снизилась. А у Китая нет даже опыта взаимодействия с НПО. Резистентность общества к их деятельности очень низка. Государство склонно использовать преимущественно карательные меры, а лояльная часть общества реагирует на антикитайские акции всплеском агрессивного патриотизма.

– С другой стороны, в Китае, в отличие, скажем, от Сербии или Украины, отсутствует сеть созданных американцами местных НПО.

– Разумеется, никаких проамериканских НПО в Китае нет и быть не может в силу специфики политического строя Китая.

Ограничивая и поощряя
– Даже такой специфической религиозно-спортивной организации, как Фалуньгун?

– На самом деле тут все не так просто. Фалуньгун – это не просто НПО, это секта, сочетающая буддистскую философию с восточными единоборствами.

– Что-то похожее на пропагандировавшееся у нас когда-то учение Порфирия Иванова?

– Да, в чем-то похоже. Но отличие Фалуньгуна в том, что у него явные черты секты, прежде всего строгая иерархическая структура. В буддизме или ушу как таковых никакой угрозы власти нет. Но когда вся страна оказалась покрыта сетью таких вот организаций, где десятки тысяч людей получали специфическую подготовку в области боевых единоборств, компартия Китая почувствовала реальную угрозу своей монополии на власть. Секта была разгромлена быстро и жестко, полицейскими методами.

Разумеется, были выдвинуты обвинения в зомбировании людей, воздействии на их психику. Оставим в стороне обоснованность этих обвинений, традиционных в отношении религиозных сект. Важнее то, что компартия увидела серьезного конкурента в управлении народными массами.

В силу закрытости информационного пространства Китая, ограниченности распространения Интернета, самоцензуры, характерной для всех СМИ, возможности формирования общественного мнения у власти весьма ограничены. И власть не способна конкурировать ни с сетевыми НПО по типу сербских или украинских, ни с сектами типа Фалуньгуна.

– Поэтому и Интернет в Китае контролируется?

– Да, есть технические ограничения доступа к ряду зарубежных сайтов, порнографических в первую очередь. Впрочем, китайский Интернет достаточно развит для того, чтобы удовлетворять сегодняшние потребности в разнообразных услугах, в том числе информационных. Доступ к Интернету получают все больше китайцев.

– Насколько он доступен сравнительно с Казахстаном?

– Трудно даже сравнивать, могу лишь сказать, что в Китае он намного дешевле, при этом его скорость – на порядок выше. И в этом "чайнанете" много блогов, различных форумов, которые позволяют обмениваться мнениями. Главные пользователи – это студенты, образованная молодежь. Благодаря ей Интернет занимает все более прочные позиции на медийном поле Китая. А власти, компартия Китая не могут не обращать внимания на то, как формируется общественное мнение в этой наиболее мобильной части общества. Во что может вылиться ее политическая активность, показали события на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Власть хорошо усвоила те уроки. Тем более что ей о тех событиях постоянно напоминают сохраняющиеся санкции со стороны Запада – например запрет на продажу вооружения.

Контроль начинался с борьбы с порносайтами. Их владельцы внутри страны привлекались к уголовной ответственности, а доступ к сайтам за пределами страны блокировался техническими средствами. Такой же подход применяется и в отношении нежелательных сайтов оппозиционной направленности.

С другой стороны, власти используют Интернет для целенаправленного воздействия на настроения в обществе, пытаются корректировать нежелательные тенденции. Это было хорошо заметно во время всплеска антияпонских настроений в Китае после визита бывшего премьера Коидзуми в храм Ясукуни, где похоронены военные преступники Второй мировой войны. В стране началась кампания бойкота японских товаров, японских фильмов, песен и вообще всего японского. Антияпонские демонстрации, флэш-мобы организовывались и координировались через Интернет. В результате был нанесен чувствительный удар по позициям японского бизнеса в стране.

Ответом на инциденты в ходе эстафеты олимпийского огня, произошедшие в западных странах, стали антизападные настроения, зародившиеся на интернет-форумах и быстро переросшие в митинги и демонстрации.

Поэтому сегодня власти следят за тем, чтобы, во-первых, дискуссии на сетевых форумах не достигали точки кипения, во-вторых, чтобы обсуждение проблемы не выходило за пределы виртуального пространства, не выплескивалось на улицы и площади.

Кроме того, власти уделяют серьезное внимание патриотическому воспитанию молодежи, предотвращая прозападные и антиправительственные настроения. И это воспитание приносит свои плоды. Если раньше многие из тех, кто получал образование за границей, стремились остаться там навсегда, то сегодня растет число желающих вернуться на родину, чтобы заниматься бизнесом и делать карьеру в Китае. И молодежь в целом поддерживает курс правительства на возрождение мощи страны – политической и экономической.

Расточительная экономика
– В последние годы много говорится о растущей экономической мощи Китая. Но в чем именно сила китайской экономики?

– Трудно сказать, чего больше в китайском экономическом росте – силы или слабости. Сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, Китай – мировая фабрика. По размерам экономики (3,5 трлн долларов) он практически сравнялся с Германией и вышел на третье место в мире. Магазины во всех странах полны товарами, произведенными в Китае.

Но в США, Японии и Европе уже давно существует постиндустриальная экономика, основанная на знаниях. А китайская экономика развивается экстенсивно. То есть она очень трудоемкая, энергоемкая, при этом наносящая огромный ущерб окружающей среде. Да и людям тоже, поскольку говорить о каких-то приемлемых условиях труда пока не приходится. Китайские шахты – самые опасные в мире, сообщения о гибели в связи с авариями приходят из Китая постоянно. Серьезные проблемы у крестьян, ведь размеры пахотного клина, который и так невелик, сокращаются под натиском промышленного производства.

– О какой экономике вы говорите – о госсекторе или частном бизнесе?

– Конечно, сегодня развивается именно частный бизнес, а государственные предприятия подлежат приватизации или ликвидации, просто процесс этот постепенный, он контролируется властями, чтобы не вызвать недовольства в обществе. Есть специальная программа трудоустройства тех, кто работал на закрывающихся госпредприятиях.

Но и в частном секторе мы видим не только экономический рост, но и связанные с ним риски. И проблемы, связанные с экономическим ростом, настолько серьезны, что все силы партии и правительства направлены на их решение. Китай стал больше открыт для внешнего мира, но вектор его развития направлен вовнутрь. И почти все внешнеполитические акции Китая тоже определяются внутренними процессами и внутренними проблемами. Главная задача руководства – сохранить контроль над политическими, экономическими, социальными процессами в стране. И этим, кстати, объясняется кажущееся странным молчание Китая по тем или иным острым вопросам международной жизни. При этом Китай – это огромная во всех смыслах страна, поэтому последствия ее внутренних процессов ощущаются во всем мире.

– Но компартия Китая видит все эти проблемы, судя по выступлениям на XVII съезде КПК.

– Безусловно, они были обозначены еще раньше, в 2002 году, на XVI съезде. Новый курс, взятый президентом Ху Цзиньтао и премьером Вэнь Цзябао, отличался от прежнего, направленного на развитие экономики, причем ориентированной на экспорт, то есть на внешние рынки. Сейчас в центре внимания партии и правительства находятся человек и окружающая среда. Во всяком случае, на уровне лозунгов на практике следовать новому курсу очень сложно. Высокие темпы роста сохраняются, экономика на грани перегрева, в прошлом году, несмотря на рекордный урожай зерновых, начался быстрый рост цен на продукты питания, что при низких доходах большинства китайцев сказалось на их жизненном уровне. Правительство принимает регулирующие меры, отменен возврат НДС на экспортируемое продовольствие, растет импорт. Но это не помогает.

– А создание китайских сельхозпредприятий за рубежом, в странах Африки например, не помогает?

– Да, есть такая программа, но это скорее попытка решить проблему продовольственной безопасности, нехватки пахотных земель в Китае. Австралия в этом плане выглядит наиболее привлекательно. С ней и ведутся активные переговоры. А в Африке был скорее пилотный проект создания за пределами страны традиционного для Китая сельхозпроизводства. Не дожидаясь вопроса, хочу отметить, что в Казахстане китайские фермы в обозримом будущем не появятся в силу множества причин.

– А вам не кажется, что это всего лишь вопрос правильной подачи информации? Мы же привыкли к китайскому нефтепроводу. Мы не возражаем против того, что единственная ГЭС, которую мы пытаемся достроить с советских времен, – Мойнакская – будет создаваться на китайские деньги. Китайская экономическая экспансия складывается не только из бурного развития китайской экономики, но и из почти полного отсутствия производства чего бы то ни было своего у нас в стране. За исключением нефтянки, конечно.

– Мне наша экономика не представляется настолько узкоспециализированной. А сельскохозяйственное производство – это вопрос о земле, это не трубопровод, восприятие иное, да и социальные последствия тоже. Кстати, энергоресурсы – еще одно уязвимое место китайской экономики. Растет число автомобилей, экономика остается энергозатратной, нефть импортируется из стран Персидского залива. Предпринимаются попытки создавать альтернативные виды топлива в духе идеи опоры на собственные силы, но они не слишком успешны.

– А то, что китайские компании владеют в Казахстане и нефтяными месторождениями, и трубой, по которой нефть поступает в Китай, не является проекцией идеи опоры на собственные силы? Китайские компании – самые независимые из иностранных нефтяных компаний в Казахстане. У них все свое – и добывающие мощности, и перерабатывающие, и трубопровод.

– Да, и еще нефтеперерабатывающий завод есть. Действительно, полный цикл. Но я не думаю, что это как-то связано с идеей опоры на собственные силы. Я вообще не хотел бы переводить тему китайских инвестиций в плоскость алармистских заявлений в духе "китайцы все скупили". Их и без того достаточно сегодня. В принципе, я понимаю тех, кто так говорит. Но они опираются на излишне упрощенную оценку ситуации. Ведь тот же трубопровод Атасу–Алашанькоу китайские компании самостоятельно заполнить не в состоянии. И у них еще есть обязательства по контрактам поставлять нефть на запад. Эта труба рассчитана и на российскую нефть из Сибири тоже. Это фактически трехсторонний проект.

К армии XXI века
– Хорошо, позиции Китая в экономике усиливаются. А в военной сфере? Какова сегодня китайская армия?

– Прежде всего Китай – страна, располагающая серьезным ядерным арсеналом. Это ядерный зонтик, надежно защищающий страну от внешних угроз. Кроме того, китайские ракеты, нацеленные на Тайвань, удерживают Тайбэй от провозглашения независимости. Что касается Народно-освободительной армии Китая (НОАК), то она уже давно находится в процессе модернизации. Расходы на оборону растут с каждым годом, причем зарубежные аналитики считают, что в действительности они намного превышают те, которые заложены в бюджет, и не включают расходы на погранвойска, различные производственные и сельскохозяйственные воинские части, научные проекты.

Главная преграда на пути модернизации – не недостаток средств, а то, что практически единственным поставщиком вооружения сегодня является Россия, а доступ к западным военным технологиям для НОАК закрыт. Пекин пытается проломить стену, которую после событий на Тяньаньмэне поставили на пути к западному оружию, и в этом ему активно помогают западные же компании, особенно западноевропейские.

Во время войны в Ираке Китай увидел схватку армии XX века – иракской – и армии XXI века – американской. С использованием высокоточного оружия, с минимальными людскими потерями. Из увиденного китайцы сделали определенные выводы. Поэтому их цель – приблизить, насколько возможно, свою армию к уровню американской. Это требует тотальной модернизации всех видов вооруженных сил, системы управления войсками.

Повышая привлекательность
– Как относится Китай к использованию так называемой мягкой силы?

– Китай в последние годы активно работает над созданием нового имиджа страны, особенно у своих ближайших соседей. Он хочет выглядеть более привлекательным. Старается сформировать образ доброго соседа, надежного партнера. О распространении китайской культуры речи пока не идет, Китай должен хотя бы не восприниматься как опасность. И китайские дипломаты часто говорят о взаимном обогащении, о гармоничном мире.

– Но, наверное, одних только дипломатов недостаточно? Кто еще формирует имидж нового Китая?

– Как отмечают китайские эксперты, ограниченный набор инструментов – это главная проблема. Все больше людей за пределами Китая изучает китайский язык, но по сравнению с изучающими английский это капля в море. Китайская музыка, китайская литература пока предназначены в основном для внутреннего потребления. Есть явный прорыв в области фильмов, но трудно сказать, отражается ли как-то современное китайское кино на имидже страны. За рубежом открываются институты Конфуция – китайские культурные центры, но они все же не для широкой общественности, они скорее элитарны. Группа профессиональных китаистов, или просто знающих китайский язык людей, погоды не делает.

Нет ничего подобного Голливуду, западному образу жизни, обществу потребления. Поэтому сегодня процессы глобализации вынуждают Китай скорее обороняться, чем наступать.

– А что формирует образ Китая в глазах казахстанцев? В ближайшем будущем какие тенденции будут преобладать в отношениях с Китаем?

– Хоть Китай и наш сосед, мы о нем почти ничего не знаем. Да, все больше алматинцев ездит за мебелью в Урумчи, где она на порядок дешевле и лучше, чем у нас дома. И такая вот народная дипломатия очень эффективна. После поездок в Китай исчезает чувство отторжения. Китай уже не воспринимается как что-то чужое и потому угрожающее. И бизнесмены наши настроены позитивно к работе в Китае. И наши студенты изучают китайский язык. В целом отношение к Китаю меняется в лучшую сторону. Тем не менее мы находимся в информационном поле России. Именно здесь ее традиционное доминирование особенно заметно. И если еще можно говорить о растущем влиянии Запада, то позиции Китая в области "мягкой силы" у нас очень слабы. Впрочем, это, я считаю, связано с тем, что долгое время мы были отгорожены от Китая, поэтому и его культура кажется чуждой, и настороженное отношение пока сохраняется. Конфликтный потенциал в наших отношениях есть, конечно, хотя он не так уж и велик. Но мы – соседи, поэтому лед недоверия будет таять.

Николай Кузьмин, автор "Эксперт Online", "Эксперт", "Эксперт Сибирь", "Эксперт Казахстан"
№35 (182)/8 сентября 2008