МАРГИНАЛЬНОСТЬ, "УТВЕРЖДАЮЩИЙСЯ СУВЕРЕНИТЕТ" И ДИСКУРСИВНАЯ СИММЕТРИЯ

Особенности взаимоотношений центра и периферии сейчас являются одной из наиболее часто затрагиваемых тем в исследованиях, посвященных современным международным отношениям. К подобным исследованиям относится новая книга американского эксперта Жоржеты Пуршо "Подъем Евразии: Демократия и независимость на постсоветском пространстве" (Eurasia Rising: Democracy and Independence in the Post-Soviet Space, Praeger, 2008). В ней содержится подробный анализ событий, происходящих в обширном регионе, часто называемом "ближним зарубежьем России", - странах, которые, перестав принадлежать России, превратились в постоянный источник проблем для нее. Наибольший научный интерес в данной работе вызывают рассуждения автора о том, что для понимания процессов, развивающихся сейчас на постсоветском пространстве, уже недостаточно традиционных/классических геополитических концепций. Напротив, по утверждению Жоржеты Пуршо, здесь нужен комплексный подход, базирующийся на конструктивистской теории, с ее фокусом на национальную идентичность, особенности формирования национального самосознания и другие социальные феномены. Подобный подход приобретает все большую популярность в научном мире Европы под общим названием "критическая геополитика". По крайней мере, два аспекта этой концепции прослеживаются в книге Ж.Пуршо "Подъем Евразии". Первый из них связан с конструктивистской/пост-структуралистской идеей окраин, второй – с реактуализацией региональных идентичностей через историческую память, что на практике очень часто вызывает конфликты.

Периферия или окраина?
В своей книге Ж.Пуршо отвергает "обычные аргументы баланса сил", приверженцы которых сосредотачивают свое внимание на роли России или Запада в определении формата развития стран Центральной Европы, Балтии и Средней Азии. По мнению автора, данные государства уже не "разменные пешки в противостоянии двух сверхдержав" (с. 1). Отвергая традиционный подход "центр-периферия", Ж.Пуршо предлагает концепцию "утверждающегося суверенитета", во многом схожую с идеей "маргинальных государств", разработанной, в частности, британским ученым Ноэлем Паркером. По мнению Н.Паркера, подобные государства могут, при определенном стечении обстоятельств, вырабатывать собственную стратегию, фокусируясь на открывающихся для них возможностях в качестве региональных акторов. Он утверждает, что территории, расположенные на стыке различных политических и национальных культур способны на более эффективное использование собственных ресурсов благодаря тесному сотрудничеству с соседями. Маргинальные государства – важный компонент разного рода политических конструкций, так как у них обычно есть пространство для маневра и значительная степень свободы в использовании своего расположения. В политической сфере они неохотно соглашаются с ролью, отводимой им центром, более того, они могут принимать непосредственное участие в определении облика того или иного центра[1]. У маргинальных государств всегда есть варианты выбора, и "государства-ядра" нередко борются друг с другом за их лояльность – именно это мы видим сейчас на Украине, в Грузии и других постсоветских государствах. Ж.Пуршо даже утверждает, что государства Центральной Европы и Балтии смогли оказать определенное давление на центры силы в Брюсселе и Вашингтоне при рассмотрении вопроса о расширении ЕС (с. 122).

В своих многочисленных трудах Н.Паркер указывает на то, что маргинальные территории могут пользоваться большей свободой просто благодаря возможности существовать вне сферы влияния центра, и Пуршо во многом разделяет данное мнение. Напряжение между центрами силы и маргинальными государствами неизбежно, однако последние вполне могут извлекать выгоду из своего положения, заставляя "ядра" (центры) идти на уступки в обмен на то, что маргинальные государства будут оставаться в их сфере влияния[2]. Дискурс маргинальности в идеале подразумевает использование не только сопоставимых, но и совместимых сил двух вовлеченных центров, а иногда даже некоторое распределение ролей между ними. Поиск выгодных решений путем подобного лавирования – неотъемлемая черта "маргинальных стратегий", которые пытаются реализовывать некоторые постсоветские страны. Наиболее ярким примером подобного подхода, пожалуй, является польский проект "Восточное Измерение".

Пуршо утверждает, что традиционная схема "центр-периферия" уже не подходит для объяснения происходящих на постсоветском пространстве событий, потому что находящиеся там страны пытаются выйти из-под влияния "восточного" (российского) центра силы, но при этом не автоматически присоединяются к альтернативному "полюсу" (с. 59). Я не уверен, что это всегда правомерно. Возможно, пример Польши лучше всего подходит для иллюстрации аргументов Пуршо. Стоит отметить, что политика Варшавы в конце 2006 года во многом повлияла на приостановление переговоров между Москвой и Брюсселем и вызвала значительную критику со стороны таких стран, как Франция и Германия. Россия, в свою очередь, также недовольна поведением Польши и постоянно заявляет, что та отказывается принимать "общие правила игры", предложенные ЕС всем соседям. Варшава, по мнению Москвы, хочет выделить Украину (а в перспективе – Беларусь и Молдову) среди своих восточных соседей и пытается быть излишне избирательной в поиске партнеров.

Но концепт "утверждающегося суверенитета" (assertive sovereignty) не всегда работает даже в случае с Польшей. Можно сказать, что претензии этой страны на особую роль в рамках ЕС были дезавуированы симметричными действиями Москвы и Брюсселя в рамках их противоборства. Россия не соглашалась с этой ролью Варшавы, мотивируя это географической близостью данной страны к СНГ. В то же время, Брюссель также не торопился делегировать Польше эксклюзивное право формулировать интересы Евросоюза на востоке. Вдобавок амбиции Польши были поставлены под большой вопрос соглашениями России и Германии по проекту "Северный поток". Между тем, обе стороны – Россия и ЕС – умело использовали польское вето на их двусторонние договоры в качестве повода для таймаута и официального объяснения причин замедления хода диалога Россия – ЕС.

Эта ситуация может помочь пролить свет на то, как Россия реагирует на "утверждающийся суверенитет" Польши. Москва старается иметь дело непосредственно с Брюсселем, избегая контактов с польской дипломатией. Случай с Польшей демонстрирует, что появление государств, выполняющих в качестве региональных акторов функции посредников между двумя центрами силы для продвижения диалога между ними, пока нельзя считать повсеместным феноменом. Это обусловлено рядом факторов, в первую очередь, необходимостью признания подобных стран обеими сторонами. Без легитимизации этой роли самостоятельные попытки отдельных стран занять данную нишу между двумя центрами силы, играя на своем маргинальном положении, обычно обречены на провал.

Актуализация давних противоречий
Вторая важнейшая идея, высказываемая Жоржетой Пуршо в ее книге, – возвращение актуальности конфликтов прошлого. "Российские лидеры полагают, что жителям Центральной Европы не дает покоя их история, и они правы" (с. 39), - отмечает автор, комментируя действия Эстонии и Польши в этой сфере.

Обусловленное историей столкновение идентичностей – отличительная черта отношений между Россией и странами Балтии. Москва кардинально расходится с этими странами в интерпретации событий 1940 года. "Словесные баталии" включают в себя ряд ключевых вопросов – "добровольное членство" в Советском Союзе или "аннексия", "освобождение" стран Балтии от фашистов или "оккупация", и так далее. Согласно Пуршо, именно эти "конфликты интерпретаций", обусловленные "играми слов" и противоречащими друг другу историческими концепциями, осложняют отношения ядра и периферии в регионе (с. 48). Таким образом, эти отношения не полностью обусловлены геополитическими факторами, а имеют, скорее, социальный подтекст.

"Словесные баталии" ведутся параллельно с тем, что автор называет "войной памятников" (с. 49). Отношения России и Эстонии служат прекрасным примером разрыва между преследованием нормативных целей и отсутствием нормативных результатов. Действительно, в своих отношениях с Таллинном Москва базируется на двух основополагающих принципах, позиционируя себя, таким образом, как защитника "истинно европейских ценностей", которым Эстония, якобы, бросает вызов. Во-первых, Россия настаивает на непоколебимости принципа международного осуждения фашизма, указывая на недопустимость попыток определенных политических сил в Эстонии поставить знак равенства между советским и фашистским режимами. Во-вторых, Россия требует защиты интересов национальных меньшинств, выражая протест по поводу отсутствия избирательных прав у значительной части русскоговорящего населения в государствах Балтии. Эти два фактора, по мнению Москвы, не позволяют называть государства Балтии полноценными демократиями. Об этом было открыто заявлено в ходе дебатов вокруг реакции России на попытки переписать историю второй мировой войны. Москва возложила на правительства трех балтийских государств ответственность за то, что, ставя под сомнение освободительную роль советских войск в 1941-1945 годах, они реабилитируют внешнюю политику фашисткой Германии. Эстония подверглась обвинениям в нежелании признавать исключительную роль СССР в победе над фашизмом и спасении от него стран Восточной Европы. Символические жесты, направленные на приравнивание Сталина к Гитлеру и подрыв консенсуса в вопросе интерпретации событий второй мировой, были встречены в Москве с явным раздражением и названы подтверждением нежелания Эстонии соглашаться с установившимся после войны миропорядком. Данная ситуация была использована Россией для того, чтобы проиллюстрировать попытки некоторых представителей "новой Европы" извратить "европейскую идею".

Пуршо отмечает, что своей реакцией на подобную "антироссийскую" и "дискриминационную" политику эстонских властей Москва открыто апеллирует к европейским нормам и, таким образом, приветствует вмешательство ЕС в отношения России с соседями. Тем не менее, как заметил Вячеслав Морозов, "тот факт, что Россия считает себя вправе судить государства Балтии с точки зрения "европейских ценностей", еще не приводит российскую внешнюю политику к европейским стандартам. Россия апеллирует к европейским нормам, но не спешит применять их к себе"[3].

Более того, России не удалось достичь поставленных нормативных целей: отношения между Москвой и Таллинном полны конфликтов, усугубляемых недавним решением эстонских властей убрать памятник советскому солдату из центра города. Россия не смогла предотвратить аналогичные шаги Латвии, предпринятые в августе 2007. Кроме того, ЕС занимает позицию, косвенно поддерживающую действия правительства Эстонии.

Между тем, одним из результатов жесткой полемики Москвы и Таллинна стала попытка Москвы судить о дружественности или враждебности стран Восточной или Центральной Европы в зависимости от того, как они относятся к памятникам второй мировой войны. Складывается впечатление, что Россия остро нуждается в "позитивных" примерах взаимоотношений, дабы использовать их как "эталон" дружбы. Например, Австрия и Словакия представляются Россией как страны, оказывающие должное внимание и уважение к могилам погибших во время войны советских солдат, и называются "хорошими" и "конструктивными" членами европейского сообщества.

Однако, если Москва собирается продолжать измерять отношение к себе в подобных критериях, ссылаясь на историю, данный подход может оказаться очень уязвимым, по крайней мере, из-за трех факторов. Во-первых, и состояние памятников второй мировой, и – что гораздо важнее – положение ветеранов оставляет желать в России много лучшего и часто подвергается критике в средствах массовой информации. Недостаточное количество средств, выделяемых на это властями, сильно ослабляет российскую позицию. Во-вторых, Москве не удалось добиться поддержки от других стран СНГ в данном вопросе, несмотря на то, что в составе советских войск были люди разных национальностей. То, что ни одна бывшая советская республика не солидаризировалась с Россией в данном вопросе, указывает на изоляцию Москвы и несостоятельность ее нормативных требований к ближнему зарубежью. В-третьих, ситуация усложняется тем, что вновь стал очевиден раскол в российской идентичности. В случае со второй мировой, русские четко позиционируют себя как правопреемники Советского Союза и наследники его боевой славы. Однако выражения идентичности могут носить и другой характер, как, например, в Одессе (населенной, по большей части, русскоязычными), где в августе 2007 года муниципальными властями был убран памятник команде броненосца "Потемкин" (символ революционного прошлого) и поставлен памятник Екатерине II (символизирующий имперские традиции). Таким образом, невозможно выработать универсальную формулу российской политики по отношению к разного рода попыткам пересмотра истории.

Дискурсивная симметрия и асимметрия
Самым парадоксальным выводом рассматриваемой книги можно назвать утверждение, что, несмотря на большое количество противоречий, Россия и Запад могут говорить на одном языке, но при этом наполнять одни и те же слова разными значениями. Ниже приведены несколько самых ярких примеров этого парадокса дискурсивной симметрии/асимметрии.

Пример 1. Пуршо утверждает, что отход от концепции "центр-периферия" положительно скажется на отношениях России со странами Восточной и Центральной Европы (с. 63). И Москва часто соглашается с подобными утверждениями. Парадокс заключается в том, что Россия уверена, что ее соседи, выйдя из сферы влияния Москвы, непременно попадают под влияние евро-атлантических структур. В качестве примера можно вспомнить жалобы Кремля на то, что Литва не может обсуждать с Россией вопросы, связанные с Калининградской областью в двустороннем порядке, или многочисленные заявления Владимира Путина о том, что некоторые европейские страны "служат интересам безопасности Америки, а не своим".

Пример 2. Пуршо считает, что бывшие советские республики вправе "самостоятельно выбирать союзников" и "стратегическую позицию" (с. 119). Самое удивительное, что Россия указывает именно на это, критикуя перспективу вступления Украины в НАТО. По логике Москвы, если это решение будет принято не на всенародном референдуме, а правительством страны, оно будет недемократичным. Пуршо отмечает, что "без Ющенко Украина не стала бы сближаться с евро-атлантическими институтами, и степень влияния России на эту страну осталась бы высокой". Опять же, Кремль имеет схожую точку зрения, заключающуюся в том, что Ющенко – досадное исключение из украинской политической элиты, в основном, уважающей интересы России.

Пример 3. Пуршо утверждает, что "российские политики забывают признавать, что принцип невмешательства во внутренние дела – это право суверенных стран" (с. 137). Я не думаю, что они забывают это делать, наоборот - именно Россия неоднократно требовала от мирового сообщества соблюдения этого принципа с 1999 года, когда начались бомбардировки Югославии, по февраль 2008 года, когда была признана независимость самопровозглашенной республики Косово. Радикальное изменение политики России в августе 2008 года – отдельная тема и выходит за временные рамки книги "Подъем Евразии".

Пример 4. Пуршо полагает, что создание Россией "альтернативной реальности" негативно сказывается на отношениях России с соседями. Думаю, что российские власти согласились бы с этим утверждением. Именно об этом говорил Сергей Лавров, указывая на противоречие между спонсированием США "виртуального проекта Саакашвили" и "реальной кооперацией" между Москвой и Вашингтоном по целому ряду вопросов и проблем безопасности.

Таким образом, стратегия России не подразумевает изобретения каких-то "особых российских" норм и принципов международных отношений. Она скорее предполагает особую интерпретацию некоторых общеизвестных аргументов. С некоторым допущением можно говорить о том, что Россия сейчас общается с ЕС на том же языке, на котором Евросоюз отчаянно пытался коммуницировать с Москвой немногим ранее. Жесткая критика Эстонии за ущемление прав национальных меньшинств и отрицание освободительной роли Советской армии можно расценивать как ответ России на концепт общих ценностей и прав человека. Требования об экстрадиции Ахмеда Закаева, Бориса Березовского и других политических эмигрантов – как понимание Москвой коллективной ответственности мирового сообщества в "войне с терроризмом". Концепты "демократической многополярности" и "суверенной демократии" являются российской версией демократии, в то время как повышение цен на нефть и газ для соседей – российская интерпретация принципа рыночной экономики.

Проблема Европы заключается в том, что ей приходится сталкиваться не с открытой оппозицией своим "заветным" концепциям свободы, демократии и прав человека, но с другой интерпретацией этих понятий. Действительно, Россия не ставит под сомнение ни одну из основополагающих европейских норм, но предлагает альтернативную версию каждой из них. Россия серьезно настроена на то, чтобы стать "субъектом коммуникации" с Европой и готовится к "битве за интерпретацию" адресованных ей посланий.

Одной из немногих сфер, где Россия и Запад расходятся в терминологии – это вопросы энергетики. Большинство западных стран уверены, что за решениями Кремля о повышении цен на энергоносители "стоят политические, а не экономические мотивы" (с. 80). Кремль, напротив, утверждает, что именно предоставление скидок было элементом политизированной стратегии, оставшейся в прошлом. Отвергая привилегированные условия соглашений по ценам на газ и нефть с "ближайшими соседями", Россия демонстрирует свое намерение строить свою внешнюю политику на деполитизированной логике, но эта логика интерпретируется Европой как политизированная. Есть и еще один аргумент в подтверждение экономических мотивов внешней политики России по отношению к странам с "утверждающимся суверенитетом": Владимир Путин заявлял, что запрет на ввоз польского мяса в Россию обусловлен не только его плохимо качеством, но и необходимостью защиты российского сельскохозяйственного сектора от конкуренции со стороны субсидируемых ЕС фермеров[4].

Подводя итог, можно констатировать, что главный вопрос в отношениях Москвы и Запада заключается в том, готов ли последний признать легитимными отличия России от него, или же собирается и дальше объяснять их в категориях "норма-отклонение". Существует широкий круг спорных вопросов – от российских пищевых стандартов (с. 125) до интерпретации истории. Вопрос в том, насколько правомерно рассматривать политику России только с западной "колокольни" (с которой она может показаться глубоко "порочной") (с. 130), или все же можно принять тот факт, что Россия может легитимно отличаться от Европы, при условии, что эти отличия не угрожают устоям европейской идентичности.

9 октября 2008 г.

----------------------------------------

[1] Parker, Noel (2000), Marginal Manoeuvres: Danish and British Postures in Europe, in Danish Foreign Policy Yearbook 2000. Ed.by Bertel Heurlin and Hand Mouritzen. Danish Institute for International Affairs, p. 6.

[2] Parker, Noel (2004), The Problematic of the Marginal Identity in Poststructuralist Theory. Paper for PSA "Post-Structuralism and theorizing space" Workshop, Manchester, September.

[3] Viacheslav Morozov. The Baltic States in Russian Foreign Policy Discourse: Can Russia Become a Baltic Country? Copenhagen Peace Research Institute: COPRI Working Paper, 2004.

[4] Официальный сайт Президента РФ, 29 мая 2007 г. - http://www.kremlin.ru/text/appears/2007/05/131976.shtml

АНДРЕЙ МАКАРЫЧЕВ,
Доктор исторических наук, профессор Волго-Вятской академии государственной службы, Нижний Новгород