Интеграционные процессы на постсоветском пространстве во многом определяются экономическими связями. Это не потому, что они базис, а все остальное – надстройка. Мы все пока еще бедны. По мере развития наших обществ будет увеличиваться роль и других интегрирующих факторов – таких как язык, культурная и духовная близость. Но пока, на переходном этапе, именно общность экономики скрепляет наше общее наследие. Поэтому мы начинаем номер разговором с Леонидом Вардомским, доктором экономических наук, профессором, руководителем Центра сравнительных исследований трансформационных процессов Института экономики РАН.

– Леонид Борисович, народно-хозяйственный комплекс у каждого из бывших субъектов после распада СССР свой. Но и старые связи не исчезли окончательно, а существующая и сегодня определенная взаимодополняемость наших экономик может служить потенциалом развития всех государственных субъектов на постсоветском пространстве. Реализуется ли этот потенциал?

– Сам переход стран к рынку – даже если бы он не сопровождался геополитическими изменениями – довольно сложная вещь. Многие виды производств становятся избыточными, неэффективными, невыгодными, их приходится выводить. Так было и в Польше, и в Венгрии, которые геополитическим потрясениям не подверглись. А в СССР на переход к рынку наложилось появление новых границ, валют, систем хозяйственного права. Но советский народно-хозяйственный комплекс – очень инерционен, он не может быть изжит так быстро. Поэтому действительно связи ослабли, но не исчезли.

И во многих случаях эти связи эффективные, полезные. Многие из них – не убыточные, а прибыльные – восстановились, стали развиваться после периода спада, вызванного хаосом, дезорганизацией. Экономический подъем в России, строительство, инвестиционный бум вызвали потребность в строительных материалах, арматуре, деталях. Железная дорога реформируется – нужны тепловозы, электровозы, маневровая техника. У нас с рядом стран – Украиной, Белоруссией – единая ширина колеи; предприятия, которые производят железнодорожную технику, фактически унифицированы. Заказы, разумеется, там размещаются. Например, доля поставок железнодорожной техники в общем экспорте Украины в Россию увеличилась с 1–2% в 2000-м до 10% в 2007-м. Идет строительство газопроводов – значительную часть труб закупаем в Украине. "Газпром" заказывает на заводе в Сумах газоперекачивающие насосы, и это довольно обширные заказы. Вспомнили про специализацию, которая была у завода в советское время: какой-то период он не был востребован, но вот появилась необходимость – восстановились связи. В основе, конечно, лежит спрос рынка. Некоторые предприятия удалось включить в орбиту наших экономических потребностей.

То же самое относится и к Белоруссии, хотя в меньшей степени, в силу специфики отраслевой – это был сборочный цех. Но если отрицательное сальдо торговли Украины с Россией в 2004 году было примерно 6 млрд. долл., а сейчас сокращается до 3 – 4 млрд., то отрицательное сальдо торговли Белоруссии с Россией, наоборот, растет. Наследие единого комплекса в разных случаях развивается по-разному.

В оборонной сфере сотрудничества с Украиной по понятным причинам происходит постепенное свертывание. Связи, которые были до 2000-х годов, – сохраняются, но новых совместных проектов нет.

– То есть нельзя говорить об общих тенденциях потери или восстановления связей?

– Все зависит от требований. Если белорусская продукция не соответствует требованиям, то можно выбрать аналогичную продукцию на мировом рынке. Это и происходит. Главный поставщик, который вытесняет Белоруссию, – Китай.

Но в целом наши компании ищут возможности широко размещать заказы, сначала на принципах аутсорсинга – у нас не хватает рабочей силы, предприятий, плюс играет свою роль ценовой фактор – там дешевле.

– Есть ли в России стремление к тому, чтобы осуществлять политику импортозамещения? Рынок рынком, но государство не безучастно к внешнеторговым балансам.

– Тут все неоднозначно. Например, автосборка: формально это импортозамещение, но мы ввозим большую часть комплектующих и собираем здесь. То есть по существу это нечто другое.

– Провозглашается политика интеграции на постсоветском пространстве. Но что реально делается? Не на уровне связи предприятий, а на уровне макроэкономической политики?

– В этом направлении сложно делать радикальные шаги, потому что все страны озабочены проблемой своего суверенитета. Кроме того, для них на России свет клином не сошелся – есть другие предложения, партнеры и проекты. Аналогичным образом – для России. У нас, скажем, большая дифференциация по уровню жизни. Если отстающие регионы вывести на среднероссийский уровень, то емкость российского рынка увеличится в два раза. Так мы можем сами заменить все эти страны СНГ.

– А кризис выбору этого варианта может способствовать?

– Чтобы углубиться в свою национальную экономику, нам не хватает человеческого капитала. В провинции людей с идеями осталось очень мало – был большой отток за рубеж, кто-то уехал в Москву. Централизация, характерная для нынешней политической системы. Собственно, идеи еще, может быть, есть, но возможности их реализации там очень ограничены.

Кризис отражает то, что финансовый сектор оторвался от реального. При этом во многих странах СНГ финансовый сектор слабо развит, то есть от падения фондового рынка они мало пострадают. Но с точки зрения доступности кредитов – это, безусловно, скажется на темпах развития, на инвестициях. И здесь возникает очень важный вопрос – торговля. Экспорт и импорт кредитуются. Следующий год покажет, сохранятся ли темпы торговли или положение ухудшится.

– Интеграция подразумевает не только торговлю, обмен инвестициями, но и политическую волю. Скажем, Россия предлагает создание таможенного союза.

– Думаю, Россия в первую очередь сама не готова к этому самоограничению. Как мы отметили, в рамках единого народно-хозяйственного комплекса СССР у стран была специализация, которая во многом сохранилась. Зачем теперь стране вводить таможенную пошлину на то, что она не производит, и наносить себе ущерб?

На мой взгляд, сейчас участники СНГ не готовы к таможенному союзу, потому что во взаимном товарном обмене очень высока доля топлива и сырья. Много дешевых товаров, полуфабрикатов, материалов – здесь таможенный союз не нужен. Мы ввозим очень много готовой продукции, технологии, новые машины, станки, оборудование – почему мы должны в рамках таможенного союза проводить это через единый таможенный кордон? Здесь будет трудно договориться. В мире очень мало примеров действующих таможенных союзов, кроме ЕС. Везде получается усеченный вариант, с изъятиями. Всегда кто-то в выигрыше, а кто-то теряет. А механизмы выравнивания – через какие-то структурные фонды, как в ЕС, где если закрыли завод, то поступают деньги на переобучение, на инфраструктуру, – не предусмотрены. Не просчитаны дивиденды и убытки. Эти противоречия неизбежно всплывут на каком-то этапе.

– Еще большее препятствие для таких форм интеграции – это разница в размерах…

– Да. И России тесновато в этих конфигурациях на постсоветском пространстве. Ей нужны большие масштабы. На ЕС приходится 80% или даже больше иностранных инвестиций, больше половины внешней торговли. А отношения со странами СНГ– это больше вопрос политики.

С другой стороны, например, Казахстан в сотрудничестве с Россией заинтересован, потому что он находится в тисках – Китай, Россия, Центральная Азия, которая не считает Казахстан своим. И со стороны Казахстана идет маневрирование. Понятно, что политические декларации о намерениях повышают геополитическую цену тех стран, которые представляют собой арену борьбы интересов. И как только возникают проблемы по прокачке казахстанской нефти через российскую территорию – тут же Казахстан начинает переговоры по альтернативным маршрутам, и Россия немедленно на все соглашается. Вот пример такого рода политики.

– Но объективно огромный российский рынок должен привлекать эти страны.

– Он и привлекает. В моем представлении – сложились неформальные связи между хозяевами, директорами, они решают вопросы уже независимо от политического уровня. Это жизнь, которая идет вне зависимости от того, что говорят по телевизору. Люди знают свой интерес и зарабатывают деньги. Только чересчур резкие движения в политической сфере могут эту систему сломать. А вообще – связи очень устойчивые. Украина так радовалась, когда доля России в ее внешней торговле после кризиса 98-го года сократилась до 20%. Но потом-то эта доля восстановилась. Это любопытно – при политической ориентации на ЕС складывается экономически совершенно другая ситуация.

– И все-таки что Россия должна сделать, чтобы ситуацию выравнять на макроуровне?

– Надо исходить из интересов страны прежде всего. В интересах России быстро развиваться, поднимать свои окраины, выравнивать уровень жизни населения, осваивать пространства. И страны СНГ надо как-то включать в эти процессы. Частично здесь помогает миграция: люди создают ВВП на нашей территории, получают деньги, вкладывают их через потребление в свои страны – идет вполне реальное взаимовыгодное сотрудничество. То же самое с поставками товаров, машин, оборудования, энергоносителей. И не надо влезать в эту естественную жизнь. Не надо вводить таможенные ограничения, неоправданные запреты, не надо препятствовать перемещениям людей – все это в конечном итоге бьет по нашей экономике. Если нет какого-то четкого выверенного курса, должна быть система мягких преференций.

У нас одно ведомство отвечает за безопасность – здесь, понятно, нужен контроль, инструкции. А те ведомства, которые отвечают за сотрудничество, – в более сложном положении: одним простым действием сотрудничество стимулировать трудно. Крен при этом в сторону безопасности. Разумеется, безопасность важна, но меры безопасности не должны наносить ущерб экономике. Да, есть угроза с юга – наркотрафик. Но это работа служб. Больше надо экономической целесообразности доверять, чем эмоциональному восприятию угроз.

– Можно унифицировать стандарты.

– Это сложно. Тогда возникнет необходимость оформлять товар в каком-то одном центре, получать документы, это большие деньги.

Сейчас важно создавать не таможенные союзы и торговые зоны, а отдельные рыночные проекты. В энергетике, в инновационной сфере, в машиностроении. И уже под эти проекты формировать механизмы. И механизмы финансирования, и таможенные режимы, и налоговые режимы. Это проще, и это отвечало бы состоянию стран на постсоветском пространстве.

– Подобные проекты неизбежно увеличивают степень вмешательства государства в экономику. А оно и так усиливается сверх всякой меры, особенно в условиях кризиса.

– В нашей политической системе без господдержки невозможно. Эти проекты, собственно, могут идти минуя российскую террторию, через офшоры – но мы тут теряем прибыль. Создать хорошие привлекательные проекты – большое искусство, надо задействовать практиков, людей из реальной экономики, бизнес, банки. От Центра нужны гарантии, финансовая поддержка. Нужно договориться и странам, политическому руководству, бизнесу и т.д. Это сложнее, чем разом ввести зону свободой торговли, а потом не выполнять этих правил.

Если две-три страны решают какой-то проект реализовать, то его надо с разных сторон оценить, просчитать, выверить ресурсы – и осуществлять. Только в транспорте этих проектов может быть миллион.

– Про транспорт как раз очень много говорится. А дело хоть немного сдвигается с мертвой точки?

– Нет, потому что интересы национальных производителей транспортных услуг расходятся. У нас тарифы для внешних перевозок выше в полтора-два раза, чем для внутренних. Только через какое-то время их собираются унифицировать. Это традиция, которая исходит из того, что у нас большие пространства, внутренний тариф должен быть пониже… Одни экономические субъекты отвечают за одно, другие за другое, поэтому глубокой внутренней координации этих шагов нет.

– Здесь опять-таки политическая воля должна все интегрировать.

– Интеграционный эффект экономически должен ощущаться всеми странами, а не одной. А над этим никто не думает.

Наше руководство стоит перед задачей консолидироваться, обозначить позиции России как лидера, заявить, что мы готовы расширять сотрудничество. При этом считается, что сам факт допуска на российский рынок товаров – уже хорошо. Но мы сейчас все переживаем наплыв китайской продукции, традиционные поставщики вытесняются, этому наплыву ведь очень сложно противостоять. Поэтому мы должны как-то финансово поддерживать партнеров, тем более что разрыв между Россией и остальными странами увеличивается. За исключением Казахстана и, может быть, Азербайджана. А раз увеличивается разрыв, значит, уменьшается возможность кооперации.

Константин Михайлов