Любой международный экономический кризис причиняет страдания различным странам по-разному, но есть отдельные неудачники, которые испытывают каждое болезненное его измерение. В ходе текущего кризиса Россия противостоит фактически всем негативным явлениям одновременно - резкому снижению доходов от экспорта энергоресурсов и металлов, корпоративным бухгалтерским балансам с чересчур большой долей заемных средств и хору обращений о спасении, кредитному кризису и банкротству банков, лопающемуся пузырю, связанному с недвижимостью и неплатежам по закладам, ускорению оттока капитала, и неизбежным давлениям в пользу девальвации.

Российский фондовый рынок снизился на 70 % с конца весны. С августа месяца правительство потеряло более чем 20 % своих золотовалютных резервов. Отток капитала в одном лишь октябре составил 50 млрд. долларов. Бюджет на следующий год основан на спроектированной средней стоимости нефти в 95 долларов за баррель; теперь планировщики бюджета должны работать с прогнозами в 50 долларов или ниже. С момента объявления министром финансов Алексеем Кудриным о том, что российские правительственные расходы входят в зону дефицита при 70 долларах за баррель, давление в пользу сокращения расходов начинает нарастать. Уже было объявлено о серьезных сокращениях по жилищным и образовательным программам.

У русских, как кажется, по крайней мере есть ответ на вопрос, который они задавали начиная с экономического краха 1998 года: Может ли что-либо похожее на тот кризис случится снова? Колоссальные валютные резервы, которые они накопили в течение многих лет высоких цен на нефть и газ (и благодаря консервативной налоговой политике) не дают возможности им представить, что Москва могла бы не выполнить своих обязательств по своим долгам в какое-то ближайшее время. В то же время сам факт, что этот кризис охватил страну в момент высокой уверенности в будущем, сделал его в некотором отношении даже еще более шокирующим. Дебаты о том, как это осуществляется, как далеко это пойдет, и что можно ожидать от всех этих перемен, становятся интенсивными и намного более открытыми.

Русские помнят, в конце концов, что 1998 год явился не только экономическим бедствием, но и политическим кризисом – возможно, самым низким моментом всего президентства Бориса Ельцина. Он привел к свержению правительства, окончанию политической карьеры ключевых либеральных высших чиновников, и фактически возвращению коммунистов в кабинет. Он предоставил возможность услышать протекционистские требования по изоляции России от колебаний международной экономики. Он оживил разговоры о важности приверженности коллективистским традициям России, нежели чем чуждым западным идеям о рынках и главенстве индивидуала.

В ответе России на кризис 2008 года была малая толика [обвинений, повторяющихся] как эхо 1998 года, включая щедрую долю антизападной риторики. Президент Дмитрий Медведев и другие неоднократно критиковали Соединенные Штаты и призывали к сокращению их глобального влияния. Также были намеки на дальнейшее усиление авторитарного правления. Многие российские комментаторы интерпретировали предложение Медведев по удлинению президентского срока правления как свидетельство того, что премьер-министр Владимир Путин планирует раннее возвращение в Кремль - возможно, чтобы править с усиленными полномочиями.

Наряду с этим, наиболее отличительной особенностью совокупного ответа российского руководства на кризис был их акцент на важности дальнейшего проведения реформ и сотрудничества с другими странами. Там не последовало отречения от либеральных высших чиновников, сделано очень считанное число предложений о том, что Россия должна пойти по "Третьему Пути", и гораздо меньше [мыслей было высказано] об отгораживании себя от мировой экономики. Если есть одна тема, которая объединяет многие программные заявления Медведева, так она заключается в том, что нужно избежать любой ценой восстановления государственного контроля над экономикой. "Правительство", говорит Аркадий Дворкович, главный экономический советник президента, "не может заменить частный сектор, рынок, и бизнес, и при этом оно не собирается этого делать". Для Медведева государственная бюрократия и так уже является слишком сильной и руководствуется недоверием советской эры к "свободным людям и свободному предпринимательству". Единственный способ стабилизации экономики и поддержания роста, как он неоднократно и публично заверял, заключается в прозрачности, соревновании, подотчетности и защите прав собственности. Когда Медведев и другие призывают к изменениям в международном финансовом регулировании, их сообщение заключается в том, что Россия должна попытаться усилить свое влияние на глобальные процессы, не уйти из них, и соблюдать международные нормы, не точить лясы о создании альтернатив.

Многие российские комментаторы отметили, что, если цель состоит в том, чтобы удерживать подавленную российскую экономику в главном русле международного развития, то следует ожидать, по всей вероятности, также изменений в российской внешней политике. Они не предсказывают полную смену направления, но появление менее конфронтационного, менее идеологического, более благоразумного, более ограниченного в плане ресурсов подхода к отношениям с Западом. Потребность в таких поправках является особенно очевидной там, где это связано с ресурсами. При бюджетных расходах на жилье, образование и инфраструктуру находящихся под жестким давлением, трудно предположить, что расходы на вооружение могли бы остаться совершенно нетронутыми.

Военные, которым Путин пообещал в сентябре, что они получат увеличение финансирования на 50 % в течение следующих трех лет, могут оказать сильное сопротивление предложениям президента Медведева о том, что их бюджет теперь будет заморожен. В то же время у аргументов о насущной необходимости в военной модернизации может едва ли быть та же самая сила, которую они имели ранней осенью. Уже вооруженные силы должны были принять план по сокращению численности офицерского состава почти на 60 % за последующие три года. Желание российского правительства придержать большие увеличения расходов на вооружение, конечно, также способствует его очевидному интересу к новому раунду соглашений по контролю над вооружениями с новой администрацией США.
Учитывая трудности, которые возникли в отношениях России с Соединенными Штатами и Европой за последние несколько лет, желание снизить напряженность - и расходы – можно понять. Но этим не исчерпывается воздействие глобального экономического кризиса на российскую внешнюю политику. Лидеры России неоднократно повторяли, что они рассматривают кризис как часть большого сдвига в международном балансе сил. Экономически растущие страны, особенно в Азии, должны будут "взять на себя задачу выхода из мирового экономического кризиса", сказал Медведев в выступлении, опубликованном перед началом встречи на высшем уровне Азиатско-Тихоокеанского форума Экономического сотрудничества в конце ноября 2008 года в Перу. Эти экономики, говорит он, "станут лидерами в посткризисный период". Россия хочет быть на победившей стороне в ходе этого преобразования.
Одно дело, конечно, хотеть быть членом группы растущих держав, и другое, чтобы к тебе относились как таковой. Россия обнаружила, что достижение соглашения с Китаем может быть столь же трудным, как и с западом. Российские бизнесмены и высшие чиновники, надеясь, что доступ к китайскому капиталу мог бы ослабить их собственные экономические проблемы, недавно начали обсуждения с Китаем возможности предоставления ссуды на сумму в 25 млрд. долларов, чтобы оказать содействие в строительстве трубопровода и позволить Роснефти, государственной нефтяной компании, заплатить за долги, срок выплаты которых истекает в этом году. Переговоры были приостановлены, когда китайцы упомянули о том, что один российский участник переговоров назвал "весьма абсурдными условиями кредитования", включая доступ к одному из крупнейших дальневосточных месторождений нефти России.
В отличие от большинства других стран, Россия может всегда использовать свой экспорт вооружения как средство подслащивания коммерческих сделок. Однако в то время, когда российская экономика нуждается во многом, ее клиенты, вероятно, будут усиливать стремление получения себе преимуществ в более совершенном оборудовании, чем им предлагалось в недавнем прошлом. Китай, чьи собственные военные закупки из России недавно снизились, является одним из таких российских клиентов, который, вероятно, будет стремиться к такого рода модернизациям. Иран и Венесуэла представляют собой двоих других, представляющих особенный интерес для Соединенных Штатов. Многие считают, что Россия, наряду с устойчивым ростом ее продаж оружия Ирану, отказалась продавать Тегерану свои самые усовершенствованные системы ПВО. Затяжной экономический кризис, конечно же, вдохновит многих в российской военной промышленности - и вероятно внутри правительства также – на то, чтобы потребовать пересмотра этой политики.
Все эти стратегические поправки - в расходах на оборону, контроле над вооружениями, строительстве трубопроводов, экспорте оружия - представляют собой для руководства России вопросы высокой политики. При всем при этом, так как всякая политика является по сути местной, некоторые из наиболее логически вытекающих проблем, созданных экономическим кризисом, как может оказаться, будут теми проблемами, которых обычно рассматривались бы вопросами низкой политики. Когда производство сокращается и безработица в России растет, многие из гастарбайтеров, или приезжих рабочих, которые были необходимы для того, чтобы обеспечивать бум, обычно отсылаются домой. Для стран Кавказа и Центральной Азии, которые предоставили большую часть этой огромной переходной рабочей силы (по некоторым оценкам более чем один миллион рабочих в одной только Москве), это будет огромным потрясением. Моментально Россия превратится из функционирования в качестве важного предохранительного клапана, предотвращающего социально-экономическое недовольство, в его источник. В ближайшей перспективе соседи России будут, несомненно, видеть этот отток своих собственных граждан как причину для поддержания хороших отношений с Москвой, в надежде на победу скоординированного регулирования потенциально опасной проблемы. Однако в дальнейшей перспективе они могут рассматривать ее в качестве меры их продолжающейся и неприятной уязвимости к колебаниям в российской экономике - и потребности уменьшить эту уязвимость, если они смогут это сделать.
До момента поражения текущим кризисом, лидеры России полагали, что быстрый экономический рост смещал глобальный баланс сил в их сторону. Кризис, как они опасаются, может оказать даже большее воздействие на международную иерархию - и лишить их того фундамента, который они создали за это десятилетие.

Стивен Сестанович

Стивен Сестанович является старшим научным сотрудником по вопросам российских и евразийских исследований имени Джорджа Кеннана. Во время Администрации Клинтона был Послом по общим поручениям и специальным советником Государственного секретаря США по вопросам стран бывшего Советского Союза.
http://www.cfr.org/publication/17844/russia_and_the_global_economic_crisis.html?breadcrumb=%2Fregion%2F323%2Feurope
25 ноября 2008 года,
Перевод –