Спрос на реальное
Николай Кузьмин, автор "Эксперт Online", "Эксперт", "Эксперт Сибирь", "Эксперт Казахстан"

Казахстанцы начинают смотреть на политику с позиций прагматизма и реализма и ждут того же от правительства и других государственных институтов

Нурлан Еримбетов

О том, как в кризисное время меняется социальное самочувствие населения, самооценка и общественные ожидания, мы беседуем с Нурланом Еримбетовым, политологом, руководителем дискуссионного клуба "Айт-парк".

– Нурлан, как экономический кризис отразится на политическом процессе в Казахстане? В какую сторону будет меняться общественное самосознание?

– Казахи, по моим наблюдениям, начинают понимать, что приходит конец краснобайству – как в большой политике и экономике, так и в быту, в частной жизни. Я думаю, что кризис нам был нужен, он стал своего рода школой, раскрыл нам глаза на реальное положение дел. Прежде мы все жили в состоянии некоей эйфории, которую порождал избыток нефтедолларов, сегодня наступило отрезвление. И мы увидели, что многое в нашем восприятии мира было похоже на макет какого-то промышленного или культурного объекта. О нем можно много рассказывать, можно даже представлять себе, каким он будет. Но в реальной жизни его нет, это не более чем образ. Последние годы нам реальную жизнь заменяли такие вот образы. Нас окружали фантомы – нашей успешности, нашего профессионализма, всевозможных достижений. Нам предлагали взглянуть на них, нам рассказывали о них, а мы верили, что это и есть наша жизнь. Сегодня мы вдруг увидели реальную жизнь. Она неприятна, но она настоящая, не нарисованная кем-то.

Мы давно говорим о необходимости национальной идеи. Я считаю, что национальная идея приходит тогда, когда всем плохо. Возможно, именно сегодня эта национальная идея и рождается.

Во всяком случае, сегодня все, с кем я встречаюсь – акимы разного уровня, министры, руководители компаний, – резко изменили свое отношение к кадровой политике. Если раньше можно было брать на работу любовниц, друзей, племянников, то сегодня нужны только специалисты, профессионалы. При этом абсолютно не интересуют их политические взгляды. Пусть это будет оппозиционер по убеждениям – лишь бы он был классным специалистом.

– То есть профессиональная компетентность ценится выше личной и политической лояльности?

– Да, именно так. Но, кроме того, само представление о политической лояльности существенно изменилось. Настоящие диссиденты сегодня – это не сторонники Булата Абилова или Жармахана Туякбая, а люди, готовые выйти на площадь, чтобы защищать свои права, а не выступить в поддержку какой-то партии или политической платформы.

Я думаю, что еще одним положительным для нашего общества эффектом кризиса будет то, что начнет складываться некая культура протеста. Жаль, что прежде власть никогда не уделяла этому внимания, считая, что оптимальный вариант – это полное отсутствие акций протеста.

– Как вы думаете, эти протесты будут носить профсоюзный характер, то есть ограничатся преимущественно социальными требованиями или же будут иметь определенную политическую окраску?

– Думаю, что они, по крайней мере на начальном этапе, будут носить чисто тред-юнионистский характер. Людей объединят не политические взгляды, а насущные бытовые проблемы. Это будут родители учеников, работники закрывающихся предприятий, возможно, бюджетники. Но постепенно акции протеста все же будут включать в себя политические требования. Они необязательно будут адресованы высшим эшелонам государственной власти, даже наоборот, скорее всего, обращаться будут к тем, кто ближе всего.

И еще, мне кажется, что я вижу намечающееся единение народа и власти. Власти нужен народ, который осознает и понимает ее проблемы, народу нужна власть, которая видит и понимает проблемы народа. И это обеспечивает их взаимное сближение.

– Сближение? Если под властью понимать огромную армию управленцев, то они в массе своей на самом деле ничем не отличаются от народа в материальном плане. А если взять топ-менеджмент нацкомпаний, банковского сектора, добывающих компаний, то они от народа бесконечно далеки.

– Это так, но и здесь тоже происходит переоценка ценностей. Работа на малопонятной, но высокооплачиваемой должности утрачивает былую привлекательность. Во многом, конечно, из-за того, что сами эти профессии и должности демонстрируют свою ненужность или, как минимум, необязательность.

Разные маркетологи и менеджеры по персоналу – все те, кто оказался не нужен реальной экономике, разом утратили привлекательность в глазах людей. Родители снова захотели, чтобы их дети имели в качестве профессии что-то более реальное, чем эйч-ар менеджер, пусть и с американским образованием.

Один из моих друзей, который еще недавно с гордостью говорил мне, что его сын учится в Лондоне на менеджера по персоналу, недавно сказал: "Лучше бы он учился на технолога мясо-молочной промышленности". Мы создали в нашей стране праздную жизнь, и теперь наступает разочарование и недоверие к тому, что было с ней связано.

– Вы считаете, что избыток нефтедолларов наполнял нашу жизнь фикциями, понятиями, за которыми ничего не стояло, а теперь возникла тяга к чему-то пусть простому и грубому, но подлинному?

– Да, конечно, ведь мы скопировали у европейцев лишь внешнюю сторону их жизни – как политической, так и экономической. И мы решили, что этого достаточно для того, чтобы стать европейцами. Без учебы, без труда, без работы над собой, просто за счет заимствования терминов, используемых в развитых странах. Мы решили, что развитость можно просто купить. И употребляя слова, которые произносят в Америке или Швейцарии, мы сами станем такими же, как американцы или швейцарцы. Нынешний кризис показал нам наше настоящее место. То место, на которое из-за политкорректности и по разным другим причинам нам не указывали наши западные партнеры, нам показала сама жизнь.

Мы увидели, что у нас крайне мало грамотных экономистов, финансистов, вообще плохо с профессионалами. Это грубо и неприятно, но это, я считаю, полезно для нас. Судьба испытывает нас на прочность, и я надеюсь, что мы достойно выйдем из этого испытания. Давайте получать зарплату, соответствующую нашей квалификации и эффективности, а не уровню зарплат в той же Швейцарии.

Но при этом я оптимист. Когда увидел встречу премьер-министра с экспертным советом по экономике, когда увидел, как Карим Масимов разговаривает с Канатом Берентаевым, человеком абсолютно неформатным – от одежды до своих взглядов, которые до недавнего времени появлялись почти исключительно в оппозиционной прессе, я подумал: мы все-таки меняемся. А если мы способны меняться, значит, еще не все потеряно и есть надежда на то, что кризис пойдет нам на пользу.

– Хорошо, власть сближается с народом, Масимов беседует с Берентаевым, все объединяются. А политический плюрализм оказывается невостребованным и однопартийный парламент – вполне естественным и уместным?

– Нет, совсем наоборот. Однопартийный парламент – порождение тех времен, когда поток нефтедолларов примирял с тем, что многие вещи в нашей жизни существуют лишь в виде вывесок, названий, за которыми – пустота. А сегодня возник спрос на реальность. Не на формальную, декоративную многопартийность мажилиса, а на дискуссии, на откровенный и честный диалог. И сегодня казахов уже не испугаешь тем, что у нас будет такая же анархия и нестабильность, как у украинцев. Столкновения в украинском парламенте начинают казаться казахам привлекательнее единодушия нашего мажилиса. Пусть будет драка, но честная драка. Люди хотят, чтобы политический процесс превратился из декоративного в реальный. Чтобы министры и акимы не ссылались постоянно на поручения президента и на президентский курс. Чтобы они сами отвечали за свои действия. Чтобы политический и экономический курс вырабатывался в ходе общенациональной дискуссии. Сегодня президент является заложником своего собственного величия, необсуждаемости своей политики. А политическая оппозиция не без злорадства фиксирует все трудности, с которыми сталкивается наше правительство. Хотя для всех было бы лучше, если бы оппозиция участвовала в обсуждении и принятии решений и делила ответственность за них.

– Где-то через месяц президент выступит с посланием к народу Казахстана. Как вы думаете, каким будет основной посыл этого выступления? И что от него ждет казахстанское общество?

– Я думаю, что это послание будет принципиально отличаться от прошлогоднего. В последние годы президент обращался не к народу, не к широким слоям общества, а к правительству и парламенту. Содержание посланий сводилось в основном к поручениям правительству. А сегодня требуется обращение к народу, ко всему казахстанскому обществу.

Людям не нужен очередной набор программ, большинство из которых так и не выполняется, подобно программе компьютеризации школ, которая должна была завершиться еще лет пять назад. Им нужен честный разговор. Да, конечно, нужен и заряд оптимизма, но больше всего люди нуждаются в откровенном обсуждении ситуации, им нужна правда.

№1-2 (198)
19 января - 26 января 2009