Примером для подражания в сфере государственного строительства для нас может стать Япония. Страна Восходящего солнца является одним из двух государств планеты, доказавших реальность перехода из третьего мира в первый. Нам бы очень хотелось, чтобы Казахстан стал третьим таким государством. Тем более что шансы есть. Например, культуролог Мурат Ауэзов видит очень много общего между казахами и японцами. По его словам, японцы полагают, что их далекие предки пришли на Японские острова с территории нынешнего Казахстана, где они проживали предположительно южнее Балхаша и на Алтае.
– Сейчас Япония становится нам еще ближе. Нам необходимо присмотреться к японскому опыту. Понять, за счет чего становится возможной консолидация нации, когда во имя интересов народа тебе приходится переступать через какие-то очень важные для тебя вещи, – считает Мурат Ауэзов.

В начале двадцатого столетия в Центрально-Азиатском регионе именно среди казахов оказались наиболее распространены революционные настроения, связанные с ожиданием независимости. Что в более позднее время привело, как мы знаем, к страшным сталинским репрессиям по отношению к казахскому народу, когда под вопросом оказалось само существование нации.
И вот здесь возникает вопрос: "Почему в стандартном наборе обвинений, предъявляемых в тридцатые годы сотрудниками НКВД представителям казахской интеллигенции, присутствует обвинение в сотрудничестве с японской разведкой?" Ведь, казалось бы, где мы, а где Япония?
Ответить на него мы попросили известного у нас в стране культуролога Мурата Мухтаровича Ауэзова.

– И все-таки, почему Япония? Что связывает нас с далеким островным государством?

– Я дважды побывал в этой стране. Причем обе мои поездки финансировались по линии фонда, существующего в Японии, наделенного более широкими полномочиями, чем министерство культуры. Лично мне хотелось узнать, на чем основывается интерес японцев к нашей стране. Конечно, существует масса интересов в области политики, экономики, но самое главное – японцы хотят знать, откуда они пришли на эти острова. Откуда они вообще взялись? Этот вопрос волнует практически любого японца, поскольку археологические раскопки датируются в основном VI – VII веками до нашей эры, в то время как артефактов более раннего периода не обнаружено. И вот об этом мы говорили. Сами японцы полагают, что их далекие предки пришли на Японские острова с территории нынеш-него Казахстана, где они проживали, предположительно, южнее Балхаша и на Алтае. И тому есть множество подтверж-дений.
И второй вопрос, интересовавший меня, это феномен выхода Японии из двух наиболее крупных для нее кризисов XIX и XX столетий.
Вспомните, после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, принудившей Японию к капитуляции во Второй мировой войне, страна оказалась разорена. Она была вынуждена выплачивать огромные контрибуции и репарации. Но, несмотря на это, уже к концу пятидесятых годов Япония выходит из кризиса. Поэтому вопрос с моей стороны звучал так: "Как сумела в столь непростых условиях консолидироваться нация и сохранить себя на плаву?" И потом меня интересовал конец девятнадцатого века, когда вся Азия, весь Восток были колонизированы и только Японии удалось буквально чудом сохранить свою независимость.

– Я понимаю, что данный факт имеет самое непосредственное отношение к нам. Насколько я знаю, в начале двадцатого века все, что было связано с Японией, вызывало необычайно живой интерес среди представителей казахской интеллигенции?

– Да. Но при этом надо помнить, что эта ренессансная волна казахской интеллигенции начала XX века была просто поразительной по своей состоятельности и духовности. И это вовсе не преувеличение, не любование жертвами тоталитарного режима, не дань уважения покойным. Нет, они на самом деле были системными людьми.
Потом, это был двадцатые годы. Ситуация складывалась драматическая. Революция в России. Одновременно с этим рушилась прежняя конно-кочевая цивилизация. Происходили тектонические изменения. Представители казахской интеллигенции, объединенные в партию "Алаш-Орда", разумеется, все это видели и жили болями той эпохи. Они искали свои пути, отвечая на вызовы того времени. Они были поставлены в рамки, когда возникла необходимость вести борьбу за независимость и вооруженным путем, и путем просвещения народа. В это время большой интерес проявляет к Японии Миржакып Дулатов. Увлекается данной темой Ахмет Байтурсынов. Появляется глубокая статья моего отца, тогда еще молодого Мухтара Омархановича Ауэзова, которая так и называется – "Япония". Это статья о реформах Мэйдзи, раскрывающая события последней трети девятнадцатого века в Стране восходящего солнца. В то время к берегам Японии подтягиваются английские канонерки и французский военно-морской флот, с северо-запада нависает Российская империя. Ближайший сосед – Великий Китай – уже поставлен на колени. Китай сломлен. Причем положение островной страны усугубляется тем, что сама феодальная Япония на тот момент оказывается раздробленной. Власть в ней принадлежит феодалам-сегунам, не подчиняющимся императору.
И вдруг происходит почти невероятное. Самый могущественный из сегунов, Токугава, находит в себе силы подняться над суетой и дрязгами текущего политического момента, придя на службу к императору. Так формируется национальная идея этого народа, озвученная в трех коротких фразах: император, японский народ, Японские острова. Нация консолидируется. Стремительными темпами идет ее развитие от феодализма к капитализму. Нация модернизируется. Это вообще – феномен. Ведь уже вскоре, через какой-то короткий исторический промежуток времени, японская броненосная эскадра, оснащенная к тому времени самыми современными кораблями, в сражении под Цусимой наносит катастрофическое поражение русскому флоту. Что такое может случиться, никто себе даже представить не мог. Это был шок для той же России. Весь мир ахнул.
Поэтому понятен интерес казахского общества начала прош-лого века к Японии. Тем более что в то время казахская интеллигенция лучше знала свою прошлую историю, чем мы сейчас. И версия о том, что казахи и японцы – кровные братья, имела широкое хождение в казахском обществе. Алашординцы ставили при этом японцев себе в пример.

– Выходит, сотрудники НКВД имели некоторые основания для надуманного обвинения представителей казахской интеллигенции в связях с японской разведкой?

– Здесь уместней вести разговор о духовном тяготении казахов к Японии, о влюбленности в Японию, о восхищении этим народом, а не о шпионаже.

– В японском языке много слов, похожих на казахские слова: кайт, кой, самурай? Мне это представляется необычайно интересным. Скажите, а какое еще существует сходство в культуре наших народов, в обычаях и традициях?

– Тут накладываются друг на друга несколько уровней. Ну, скажем, один уровень – это когда люди замечают сходство отдельных слов, несущих одинаковый смысл. Или, скажем, то же самое "азиатское" пятно на попке у новорожденного ребенка. Оно есть у тюрков, у монголов, у корейцев, у японцев. Кстати, у китайцев его нет. Но, если говорить всерьез, существуют совершенно неоспоримые факты, подтверждающие очень глубокую в историческом времени связь японцев с протоказахами, скажем так. Взять, к примеру, любого казаха, знающего о культуре своего народа, о тенгрианстве, об отношениях кочевников к природе, такой казах будет чувствовать себя как дома в любом японском синтоистском храме. Конечно, в современной Японии немало различных верований, но можно сказать, что в глубине души каждый японец остается синтоистом. Эта вера имеет три постулата, о которых вам скажут в любом синтоистском храме: поклонение природе, поклонение духам предков и чистота во всем. Это то же самое тенгрианство. И в данном отношении мы с японцами оказываемся намного ближе по мировосприятию, чем с некоторыми нашими братьями-мусульманами.
В том же краеведческом музее в Осаке показан огромный по размерам макет насыпного кургана, датируемого VI–VII веками до нашей эры, точного аналога наших сакских "золотых" курганов. А взять хотя бы те же каменные скульптуры – балбалы, которые есть и у нас, и в Японии. И здесь уже случайных совпадений быть не может. То есть проникновения людей с материка на острова предпринимались на протяжении многих тысячелетий. Достаточно вспомнить того же Шынгысхана, пытавшегося завоевать Японию.

– Я думаю, можно говорить и о некоторых обычаях, схожих у казахов и японцев. Например, казахский традиционный сундеттой (празднование новорожденного) фактически один в один напоминает существующий обряд у японцев.

– Да, но я бы хотел здесь сказать о другом. О трагических страницах нашей истории, в чем-то перекликающихся с историей японского народа. О Хиросиме и Нагасаки в Японии и ядерных испытаниях у нас, на Семипалатинском полигоне, проводившихся с 1949 по 1989 годы. И это, конечно, трагическое родство. В 1957 году Мухтар Омарханович Ауэзов в течение сорока дней ездил по Японии, в рамках проводимой международной акции против распространения ядерного оружия. Он в это время выступал по два-три раза в день перед самой разнообразной аудиторией, чувствуя, что он выполняет свой сыновний долг перед Казахстаном, где громыхают взрывы ядерных бомб. Он фиксирует в своих дневниках весь ужас происшедшего с людьми, которые оказались облучены радиацией. Эти дневники лежали втуне. И вот сейчас я сообщаю с огромной радостью казахстанцам, что эти записи сохранились. Они написаны на арабском и только недавно были переведены. Мухтар Омарханович не мог их опубликовать в советское время, поскольку тогда у него не было возможности. Ни одно издательство за это не взялось бы. Поскольку это означало бы в условиях тоталитарного общества мгновенное уничтожение. В дневниках звучит выстраданная писателем боль вместе с проклятиями ядерному чудовищу.
– Потом, я еще хотел сказать. Вы говорите, в начале двадцатых годов у лидеров "Алаш-Орды" была идея, глядя на Японию, консолидировать свой народ, чтобы создать свое независимое государство. Я полагаю, подобный тезис и в наши дни не теряет своей актуальности. Я вижу, как сегодня у наших людей просыпается чувство любви к своему народу, к своей земле, на которой они живут. К примеру, я уважаю свой флаг, я уважаю свой герб, уважаю свой народ. И я хочу что-то сделать для народа, внести хотя бы какую-то крупицу в общее дело.

– Да и это чувство мне тоже очень дорого. Я много ездил по Казахстану. Люблю казахскую песню. Я вернулся к казахскому языку. Я не такой трибун, хотя и могу выступать на родном языке. Но что мне больше всего нравится, так это неторопливо беседовать в юрте с аксакалами. Я понимаю, что это огромное наше богатство – чувство сопричастности к своему народу. При всех сложностях, которые у нас есть, это чудесные плоды независимости и свободы.

Но раз в нас такое чувство родины пробуждается, Япония становится нам еще ближе. Нам необходимо присмотреться к японскому опыту. Понять, за счет чего становится возможной консолидация нации. Когда во имя интересов народа тебе приходится переступать через какие-то очень важные для тебя вещи. Взять хотя бы того же сегуна Токугаву, осознавшего, что если ты идешь на отказ от чего-то во имя достижения высокой цели, ты уже не потерян для общества и истории. Напротив, ты восходишь на новую ступень в осознании себя как личности. И это для нас очень важно. Потому что многие из нас держатся за свой статус-кво вместо того, чтобы попытаться войти в новое измерение. В высокое бытие своего духа.

Серик МАЛЕЕВ, Алматы