"Foreign Policy": Месть географии или Макиндер в XXI веке. Часть III
18.05.2009 15:20

Месть географии

Часть III

Индийский субконтинент представляет собой одну из таких зон разрушения. Она определяется на своих обращенных к суше сторонах жесткими географическими границами Гималаев на севере, бирманскими джунглями на востоке, и в некотором смысле более мягкой границей реки Инд на западе. Действительно, граница, идущая на запад, проходит в три стадии: Инд; непокорные скалы и каньоны, которые выдвинуты вверх в направлении оголенных неудобий Центральной Азии, мест обитания пуштунских племен; и, наконец, гранитные, покрытые снегом горные массивы Гиндукуша, пересекающие Афганистан непосредственно. Поскольку эти географические препятствия не совпадают с юридическими границами, и поскольку вряд ли какой-либо из соседей Индии представляет собой функциональное государство, существующая политическая организация субконтинента не должна считаться самим собой разумеющимся. Вы видите это сразу же, как только приближаетесь и проходитесь вокруг любой из этих сухопутных границ. Самыми слабыми из них, по моему опыту, являются официальные границы – в виде одних лишь коллекций столов, где раздраженные бюрократы осматривают Ваш багаж. Особенно на западе, единственной границей, которая соответствует названию, является Гиндукуш, заставляя меня думать о том, что на протяжении нашей собственной жизни все это подобие порядка в Пакистане и юго-восточном Афганистане могло бы развалиться, и вернуться, фактически, к расплывчатым элементам большой Индии.

В Непале правительство слабо контролирует сельскую местность, где проживает 85 процентов его населения. Несмотря на ауру, источаемую Гималаями, почти половина населения Непала живет в сырых и влажных долинах вдоль слабо охраняемой границы с Индией. Когда проезжаешь по этому региону, он кажется во многих отношениях неотличимым от равнины Ганга. Если маоисты, в настоящее время правящие в Непале, не смогут усилить эффективность функционирования государства, то само государство может распасться.

То же самое справедливо в отношении Бангладеш. Даже в большей степени, чем у Непала, у него отсутствует географическая защита для того, чтобы функционировать в качестве государства. Вид из моего окна во время недавней автобусной поездки представлял того же самого властелина - низинный, водный пейзаж рисовых полей и кустарников по обе стороны границы с Индией. Пограничные посты находятся в состоянии дезорганизованности и полуразвала. На фоне ураганных сил региональной политики, мусульманского экстремизма и самой природы непосредственно этот искусственный прыщ территории на индийском субконтиненте может вновь претерпеть изменения.

Как и в Пакистане, ни одно бангладешское правительство, будь оно военным или гражданским, никогда не функционировало даже отдаленно хорошо. Миллионы бангладешских беженцев уже перебрались нелегально через границу в Индию. С населением в 150 миллионов человек – превышающим таковое в России – набитым как "селедка в бочке" на уровне моря, Бангладеш уязвим для малейшего климатического изменения, не говоря уже об изменениях, вызванных глобальным потеплением. Лишь из-за своей географии, десятки миллионов людей в Бангладеш могут оказаться наводненными соленой водой, вызывая к необходимости принятия гуманитарных мер по оказанию помощи в невиданном масштабе. В процессе, само государство может разрушиться.

Конечно, самым страшным кошмаром на субконтиненте является Пакистан, чье нарушение нормального функционирования является непосредственно результатом чрезвычайного отсутствия у него географической логики. Инд должен быть своего рода границей, но Пакистан оседлал оба его берега, так же, как плодородная и изобилующая равнина Пенджаба разделена пополам индо-пакистанской границей. Только пустыня Тар и болота к югу от нее действуют в качестве естественных границ между Пакистаном и Индией. И хотя все они являются огромными барьерами, все же их недостаточно для того, чтобы создать государство, составленное из несопоставимых, основанных на географии, этнических групп – пенджабцев, синдхов, белуджей и пуштун, для которых ислам предоставил недостаточно клея, чтобы держать их вместе. Все другие группы в Пакистане ненавидят пенджабцев и армию, которую они контролируют, также, как группы в бывшей Югославии ненавидели сербов и армию, которую они контролировали. Причиной для существования Пакистана является то, что он возможно является родиной для субконтинентальных мусульман, но 154 миллиона из них - почти то же самое число, как и все население Пакистана - живет через границу в Индии.

На западе скалы и каньоны Северо-западной пограничной области Пакистана, граничащие с Афганистаном, являются совершенно пористыми. Каждый раз, когда я пересекал пакистано-афганскую границу, я никогда не делал это легально. В действительности эти две страны неотделимы. По обе стороны живут пуштуны. Широкий пояс территории между горами Гиндукуша и рекой Инд в действительности является Пуштунистаном - образованием, которое угрожает появиться в случае распада Пакистана. Это, в свою очередь, приведет к исчезновению Афганистана.

"Талибан" составляет просто последнее воплощение пуштунского национализма. Действительно, большая часть борьбы в Афганистане сегодня происходит в Пуштунистане: южном и восточном Афганистане и племенных областях Пакистана. Север Афганистана вне Гиндукуша меньше вовлечен в борьбу и находится в самом разгаре восстановления и налаживания более тесных связей с бывшими советскими республиками в Центральной Азии, населенных теми же самыми этническими группами, которые проживают в северном Афганистане. В этом виден окончательный мир Макиндера - мир гор и мужчин, где факты географии утверждаются ежедневно, к огорчению руководимых США сил, и Индии, чья собственная судьба и границы являются заложниками того, что исчерпывает себя в окрестностях 20000-футовой стены Гиндукуша.

Другой зоной разрушения является Аравийский полуостров. Обширная полоса земли, управляемая саудовской королевской семьей, является синонимом с Аравией тем же способом, как Индия является синонимом с субконтинентом. Но в то время, как Индия в большой степени населена по всей территории, Саудовская Аравия составляет географически призрачную сеть оазисов, отделенных друг от друга массивными безводными пространствами. Шоссе и внутренние воздушные связи крайне важны для единства Саудовской Аравии. В то время, как Индия основана на идее демократии и религиозного плюрализма, Саудовская Аравия основана на лояльности к расширенной семье. Но в то время, как Индия фактически окружена вызывающей беспокойство географией и дисфункциональными государствами, границы Саудовской Аравии исчезают в безвредной пустыне на север и ограждены крепкими, хорошо управляемыми, автономными эмиратами на востоке и юго-востоке.

Место, в котором Саудовская Аравия действительно уязвима, и где зона разрушения Аравии является самой угрожающей, находится в очень густонаселенном Йемене на юге. Хотя он имеет только четверть земельной площади Саудовской Аравии, население Йемена почти такое же, в силу чего крайне важное демографическое ядро Аравийского полуострова втиснуто в его гористый юго-западный угол, где растянувшиеся базальтовые плато, возвышающиеся над формациями замков из песка и вулканических пробок, охватывают сеть плотно населенных с древних времен оазисов. Поскольку турки и британцы никогда по существу не контролировали Йемен, они не оставили за собой сильные бюрократические учреждения, которые унаследовали другие бывшие колонии.

Когда я путешествовал в районе саудовско-йеменской границы несколько лет назад, она была переполнена пикапами, заполненными вооруженными молодыми людьми, лояльными тому или другому шейху, в то время, как лояльность правительству Йемена была незначительной. Зубчатые стены из глинобитного кирпича скрывали лагерные стоянки этих непокорных шейхов, некоторые со своей собственной артиллерией. Оценки количества огнестрельного оружия, находящегося в Йемене, различаются, но любой йеменец, который хочет заиметь оружие, может сделать это без проблем. Тем временем, запасы грунтовой воды просуществуют на протяжении не более, чем одного-двух поколений.

Я никогда не забуду то, что военный эксперт США сказал мне в столице страны, Сана: "Терроризм представляет собой предпринимательскую деятельность, и в Йемене Вы располагаете более 20 миллионами агрессивных, и хорошо вооруженных людей с коммерческим нравом, которые все чрезвычайно трудолюбивы по сравнению с саудовцами по соседству. В этом заключается будущее, и оно вызывает сотрясание поджилок у правительства в Эр-Рияде". Будущее изобильного, племенного Йемена будет долго играть роль для определения будущего Саудовской Аравии. И география, а не идеи, располагает всем для решения этого.

Часть IV

Плодородный Полумесяц, зажатый между Средиземным морем и иранским плато, составляет другую зону разрушения. Страны этого региона - Иордания, Ливан, Сирия и Ирак – являются расплывчатыми географическими названиями, которые практически не имели значение в начале XX столетия. Если убрать официальные линии раздела на карте, то мы столкнемся с грубым рисованием пальцами суннитских и шиитских групп, которые противоречат национальным границам. Внутри этих границ правящие власти Ливана и Ирака едва существуют. Таковая в Сирии является тиранической и фундаментально нестабильной; та же, что в Иордании - рациональна, но находится под тихой осадой. (Главная причина существования Иордании после всего состоит в том, чтобы действовать в качестве буфера для других арабских режимов, которые боятся наличия сухопутной границы с Израилем.) В действительности, Ливан характеризуется усталыми авторитарными режимами и неэффективными демократическими государствами.

Из всех географически нелогичных государств в Плодородном Полумесяце ни одно не превосходит в этом Ирак. Тирания Саддама Хуссейна, безусловно, наихудшая в арабском мире, была сама по себе географически предопределена: каждый иракский диктатор, начиная с первого военного переворота в 1958 году, должен был быть более репрессивным, чем предыдущий только чтобы удерживать воедино страну без естественных границ, которая кипит этническим и различающимся конфессиональным сознанием. Горы, которые отделяют Курдистан от остальной части Ирака, и разделение месопотамской равнины между суннитами в центре и шиитами на юге, могут оказаться более фундаментальными для стабильности Ирака, чем стремление к идеалам демократии. Если демократия не установит в довольно-таки короткий промежуток времени крепких институциональных основ, то география Ирака, вероятно, приведет его снова обратно к тирании или анархии.

Но при всем недавнем фокусе на Ираке, география и история говорят нам о том, что Сирия может оказаться в реальном сердце будущей турбулентности в арабском мире. Алеппо в северной Сирии является городом-базаром с гораздо более крепкими историческими связями с Мосулом, Багдадом и Анатолией, чем с Дамаском. Всякий раз, когда фортуна Дамаска падала с возвышением Багдада на востоке, Алеппо восстанавливал свое величие. Когда блуждаешь по базарам Алеппо, поражает, насколько кажется отдаленным и неуместным Дамаск: базары находятся во власти курдов, турок, черкесов, арабских христиан, армян и других, в отличие от базара Дамаска, который является больше миром арабов-суннитов. Как и в Пакистане и бывшей Югославии, каждая секта и религия в Сирии имеет определенное местоположение. Между Алеппо и Дамаском находится сердцевина земли, все в большей степени становящаяся суннитско-исламистской. Между Дамаском и иорданской границей находятся друзы, и в горной цитадели, смежной с Ливаном, проживают алавиты - и те и другие являются остатками волны шиизма из Персии и Месопотамии, которая пронеслась по Сирии тысячу лет назад.

Выборы в Сирии в 1947, 1949, и 1954 годах усиливали эти разделения путем поляризации выборов вдоль конфессиональных линий. Покойный Хафез аль-Ассад пришел к власти в 1970 году после 21 смены правительства в течение 24 лет. В течение трех десятилетий он был Леонидом Брежневым арабского мира, оттягивая наступление будущего, будучи не в состоянии построить гражданское общество дома. Его сын Башар в конечном счете должен будет открыть политическую систему, если он только желает идти в ногу с динамично меняющимся обществом, вооруженным спутниковыми антеннами и Интернетом. Но никто не знает, насколько стабильной может быть поставторитарная Сирия. Разработчики политики должны опасаться наихудшего. В то же время постассадовская Сирия может добиться большего успеха, чем постсаддамовский Ирак, именно благодаря тому, что ее тирания была гораздо менее жестокой. Действительно, путешествие из саддамовского Ирака в ассадовскую Сирию походило на подъем для глотка воздуха.

В дополнение к своей неспособности решить проблему политической легитимности, арабский мир неспособен обеспечить безопасность своей собственной окружающей среды. Народы, проживающие на плоскогорье Турции, будут доминировать над арабами в XXI столетии, потому что у турок есть вода, а у арабов ее нет. Действительно, для того, чтобы развивать свой собственный крайне бедный юго-восток и таким образом подавить курдский сепаратизм, Турция должна будет отводить все большее количество воды из реки Евфрат за счет Сирии и Ирака. По мере того, как Ближний Восток становится царством выгоревших городских территорий, вода будет расти в цене относительно нефти. Страны, имеющие ее, сохранят способность - и таким образом власть - шантажировать тех из них, у кого ее нет. Вода будет походить на ядерную энергию, тем самым превращая предприятия по опреснению и выработке энергии двойного использования в первичные цели ракетных ударов в будущих войнах. Не только на Западном берегу, но и повсюду становится все меньше пространства для маневра.

Финальной зоной разрушения является персидское ядро, простирающееся от Каспийского моря на севере Ирана до Персидского залива на его юге. Фактически вся нефть и природный газ большого Ближнего Востока находятся в этом регионе. Так же, как морские трассы исходят из Персидского залива, трубопроводы во все возрастающей степени исходят из Каспийского региона к Средиземноморью, Черному морю, Китаю и Индийскому океану. Единственной страной, которая оседлала обе производящие энергию области, является Иран, как Джеффри Кемп и Роберт Харкавы отмечают в "Стратегической географии и меняющемся Ближнем Востоке". Персидский залив обладает 55% запасов сырой нефти в мире, и Иран доминирует над целым заливом, начиная от Шатт эль-Араб на иракской границе и заканчивая Ормузским проливом на юго-востоке - береговой линии протяженностью в 1317 навигационных миль, благодаря своему множеству заливов, узких проливов, бухт и островов, которые предлагают много превосходных мест для того, чтобы укрывать таранящие танкер быстроходные катера.

Не случайно Иран был первой супердержавой в мире в древности. Существовала определенная географическая логика для этого. Иран является универсальным суставом большого Ближнего Востока, плотно скрепленным со всеми внешними ядрами. Его граница в общих чертах отслеживает и соответствует естественным контурам ландшафта – плоскогорий на западе, гор и морей на севере и юге, и пространства пустыни на востоке по направлению к Афганистану. Поэтому Иран располагает гораздо более почтенным послужным списком в качестве этнического государства и городской цивилизации, чем большинство мест в арабском мире и все территории в Плодородном Полумесяце. В отличие от географически нелогичных стран того смежного региона, в отношении Ирана нет ничего искусственного. Не удивительно поэтому, что благосклонности Ирана теперь добиваются как Индия, так и Китай, военно-морские флоты которых начнут доминировать над евразийскими морскими магистралями в XXI столетии.

Из всех зон разрушения на большом Ближнем Востоке иранское ядро является уникальным: нестабильность, которую вызовет Иран, будет происходить не от его имплозии, а от сильной, внутренне сбалансированной иранской нации, которая взрывается по направлению наружу от естественной географической платформы, предназначенной для разрушения окружающего региона. Безопасность, обеспеченная Ирану его собственными естественными границами, исторически была мощной силой для проецирования мощи. Все это справедливо и в настоящем. Через свою бескомпромиссную идеологию и проворные разведывательные службы Иран управляет нетрадиционной, постсовременной империей субгосударственных организаций на большом Ближнем Востоке: ХАМАСом в Палестине, "Хезболлой" в Ливане, и движением Садра в южном Ираке. Если географическая логика иранского расширения выглядит пугающе схожей с таковой относительно российского расширения в оригинальном сообщении Макиндера, так это и есть на самом деле.

География Ирана сегодня, как и география России ранее, определяет наиболее реалистическую стратегию для обеспечения безопасности этой зоны разрушения: сдерживание. Как и в случае с Россией, цель сдерживания Ирана должна состоять в том, чтобы оказать давление на противоречия непопулярного, теократического режима в Тегеране, таким образом, что он, в конечном счете, изменится изнутри. У сражения за Евразию есть многие, все больше взаимосвязанные фронты. Но первичным является сражение за иранские сердца и умы, так же, как это было за таковые среди жителей Восточной Европы во время "холодной войны". Иран является родиной наиболее искушенных жителей-мусульман в мире, и путешествуя там, сталкиваешься с меньшим антиамериканизмом и антисемитизмом, чем в Египте. Именно здесь противоборство идей встречается с диктатом географии.

***

В борьбе этого столетия за Евразию, наподобие таковой в прошлом столетии, продолжает сохранять свою актуальность аксиома Макиндера: Человек будет инициировать, но природа будет контролировать. Либеральный универсализм и индивидуализм Исайи Берлина не уходят, но становится ясно, что успех этих идей в большой мере связан и решаем географией. Это всегда имело место, и еще труднее отрицать это теперь, поскольку продолжающийся спад, вероятно, заставит мировую экономику заключать контракт впервые через шесть десятилетий. Не только богатство, но и политический и общественный строй будут разрушены во многих местах, исходя только из границ природы и мужских страстей как главных арбитров того старого вопроса: Кто кого может принудить? Мы думали, что глобализация избавилась от этого антикварного мира заплесневелых карт, но теперь это возвращается с удвоенной силой.

Все мы должны учиться думать, как викторианцы. Именно это должно вести и информировать наш недавно вновь открытый реализм. Географические детерминисты должны быть усажены за тот же самый уважаемый стол, что и либеральные гуманисты, соединяя, таким образом, аналогии Вьетнама и Мюнхена. Принятие на вооружение диктата и ограничений географии будет особенно сложным для американцев, которым нравится думать, что никакие ограничения, естественные или иные, не могут применяться к ним. Но отрицание фактов географии только открывает путь для бедствий, которые, в свою очередь, делают нас жертвами географии.

Вместо этого будет лучше, если приложить максимальные усилия для того, чтобы найти на карте оригинальные способы для нейтрализации пределов, которые она налагает, что сделает любую поддержку либеральных принципов в мире намного более эффективной. В том числе учесть месть географии, которая является сущностью реализма и затруднением мудрой политической работы на краю пропасти.

***

Автор - Роберт Каплан является национальным корреспондентом журнала "The Atlantic" и старшим научным сотрудником центра за новую Американскую безопасность).

"Foreign Policy", май/июнь 2009 г.

Перевод – "Zpress.kg"