Любовь Окуваки сан

Японка в Астане – это экзотика. В многонациональном Казахстане живет всего три чистокровных японца: один мужчина преклонных лет из числа бывших военнопленных в Караганды Касыко Римура, молодая женщина – в Усть­Каменогорске и в Астане проживает 82летняя Казуко Окуваки. Причина, по которой обе женщины оказались в нашей стране, – любовь.

Эту потрясающую, невероятную, шекспировскую историю любви мы услышали из уст японки Казуко Окуваки сан и ее дочери Нажии.

БОСИКОМ К ЛЮБИМОМУ

…Казуко Окуваки родилась в семье самураев, с детских лет была окружена прислугой, училась в женском лицее, где готовили девочек к жизни в высшем обществе. Ее отец, военный железнодорожник, обустраивал станцию за станцией, семья переезжала с места на место и оказалась на китайской территории, завоеванной Японией.

Японцы чувствовали себя хозяевами в Манджурии, но после поражения в войне 1945 года власть перешла в руки китайцев, а потом пришли советские войска. И все вели себя одинаково агрессивно, вспоминает Казуко о тех далеких временах. Таков был исторический колорит 4050х годов, на этом фоне и развивались события частного характера, которым не удалось, однако, избежать политики.

В семье Казуко была младшей, две старшие сестренки также учились в женском лицее, и жизнь их в последующем прошла традиционно в японском духе. Они сейчас живут в Токио, старшей исполнилось уже 90 лет. А с Казуко "случилась" любовь, которая увела ее в далекий Казахстан, в город Акмолу.

"Моя жизнь была прекрасна, моя жизнь была ужасна", писала в книге воспоминаний Эдит Пиаф. Также можно сказать и про жизнь Окуваки сан. Она была прекрасна, потому что озарена большим красивым чувством, и ужасна изза тех мук, которые пришлось пережить.

…Все шло свои чередом, пока "русский парень Абдулла" (так выразилась Окуваки) не посмотрел в сторону красивой скромной японочки. Та его тоже приметила в группе юношей. "Русский, а говорит пояпонски!" удивилась девушка.

Абдулла, как потом выяснилось, был из рода военных. Его дед воевал в армии Деникина, и попал в Китай после разгрома белогвардейцев. Тут, в Манджурии, он познакомился и женился на забайкальской казачке по имени Наталья Гончарова, которая родила ему троих сыновей: Абдуллу, Минуллу и Татиуллу. Образование Абдулла получил в японской школе и работал продавцом в супермаркете, а потом, когда пришла Советская Армия, служил переводчиком. Знал японский, английский, татарский и русский языки.

- Сама не знаю, как я в него влюбилась, - говорит Окуваки. – Мы стали встречаться, и прознал про это отец. Однажды он схватил меня за руку, держит крепко, больно.

- Этот русский хочет дружить?

- Да, говорю, я влюбилась.

- Я не хочу, чтобы ты пошла в другую нацию. Я тебя убью.

- Что ты папа, я же его люблю!

Но в то время такое слово вообще нельзя было говорить. Не было такого, чтобы за другую нацию замуж. Позор ложился на всю семью. И сестрам будет плохо. Держит он меня за руку, а другой по карманам ищет. Нож или чегото острое. Сестра подошла и отвлекла его, а я убежала.

Босиком она прибежала в дом семьи Абдрахмана, друга Абдуллы. Они с женой встретили Казуко приветливо, а вечером пришел любимый. Не ходи, сказал, домой, здесь ночуй. Ей постелили на диване, а Абдулла домой ушел. Вместе не спали. В то время были целомудренные нравы, которые, кстати, любви не мешали. За три месяца знакомства они ни разу не поцеловались.

- В то время я не умела такого делать. Только за ручку ходили и обнимались. Он обычаи японские знал и придерживался их, объясняет Окуваки сан. – Потом я домой пошла, потому что у меня не было никакой одежды. Мама плакала. Днем с мамой, а папа приходит, я убегаю. Потом папа сказал – иди домой. Я пошла. Боялась, но пошла. Стали немножко говорить, он думал, что я отказалась от русского, на улицу меня не пускали. Держали взаперти. Абдулла приезжает каждый вечер, свистит, зовет меня. Я внутри сижу, слышу его голос, готова бежать за ним. Но двери закрыты. А он знает, что я дома. Тоскует. Однажды толкнула дверь, она открылась, вторую – тоже не закрыта… Я быстробыстро побежала в свою комнату, немножко взяла одежды, надела ботинки и убежала. С одним узелочком. Совсем из дома ушла. Туда, к Абдрахману. Неделю жила, а потом Абдулла привел меня в свой дом, к родителям. Отец спросил его: "На этой девочке жениться хочешь?" "Я ее люблю, вот и все". "Тогда веди ее домой". Так мне Абдулла рассказал.

ПАПА НАД НЕЙ ДРОЖАЛ

Родители Казуко вскоре уехали из Харбина, отца перевели в другое место. А через три года, прежде чем окончательно уехать в Японию, родные приехали посмотреть на родившуюся девочку. Мать плакала, отец просил прощения. А Казуко обещала, что как только откроются границы, она тут же навестит родителей. Тогда она еще не знала, что вскоре попадет в Советский Союз, и границы откроются, когда уже в живых не будет ни отца, ни матери, ни брата.

- Благодаря моему появлению, - рассказывает уже дочь Окуваки сан Нажия (или Надя), - мои дед с бабкой простили маму. Мне было три года, и я их не помню. Но спустя пятьдесят с лишним лет, в 2005 году, мы с мамой поклонились их могилам. Теперь уже я просила у них прощения: простите, что так все получилось.

- Страшно, страшно, как я все это выдержала, - говорит Казуко Окуваки. - Наверное, любовь была.

- Я такой любви за всю жизнь ни у кого не видела, - поддерживает этот оправдательный аргумент дочь. - Папа над ней дрожал. Он особенный был, в него все женщины влюблялись, некоторые не скрывали этого, к нам домой приходили, лишь бы возле него посидеть. Обнять, прижаться. Они его звали Гена. У него со всеми были светлые отношения.

… В 1947 году Абдулла и Казуко расписались в советском консульстве. Почему­то молодой жене не разрешили перейти на фамилию мужа. Миграновой она стала только в Акмоле. Но до этого многое еще пришлось пережить.

В 1955 году по призыву СССР многие из Харбина отправились на целину, поехали туда по настоятельному совету властей и молодые супруги с шестилетней девочкой. Казуко была беременна, в консульстве ей велено было сделать аборт. Так она лишилась мальчика. Двое суток до границы везли их с комфортом, в купейных вагонах. Потом пересадили в товарные. И сразу стало ясно, в какую страну они попали.

Обживаться в чужой среде было трудно. Из русских слов Окуваки знала только три: "здравствуйте", "спасибо", "до свидания". В семье говорили на японском. Каждый поход в магазин был настоящей драмой, японка ничего не понимала в ценниках и не могла изъясняться. Потом начала читать книги, первая книга на русском языке была об Олеге Кошевом. Не меньше страдала и девочка Нажия, особенно когда пошла в школу.

- До семи лет я разговаривала только на японском языке. В школу идти, а русского не знаю. Ничего не понимала, что учитель говорит. Буквы кривые получались. Мама начала меня учить русскому через английский алфавит. Характер у меня получился папин, миграновский, мужественный, стойкий. Папы уже нет в живых, он умер в 1998 году, и нам без него очень плохо, потому что он все брал на себя. Он перенес инфаркт, инсульт, но в тот день все было нормально, а потом он стал звать маму: "Казуко, Казуко…" Это были его последние слова.

БЫЛА ПОСЛУШНАЯ, НО ВЫРВАЛАСЬ

Папа работал в 3ей автобазе, ремонтировал радиаторы. Его звали там дядя Ваня по имени человека, который работал на этом месте до него и тоже был мастер "золотые руки". Он умел делать то, чего не могли другие, и его высоко ценили. Маму на работу долго не принимали, потом устроилась швеей­мотористкой. Она выросла в самурайской семье, с прислугой. Как нитку в иголку вдевать, не знала. Но всему научилась, всегда в передовиках ходила на фабрике Машук Маметовой. У нее два ордена за добросовестный труд. Жалею ли я, что выросла в другой стране? Наверное, нет. Хотя и жаль, что разница в культуре с Японией у нас огромная. Там живут спокойно, без шума, без крика. Я баночку изпод воды выбросила в урну для бумаги, и получила выговор от тети. Пришлось пойти и переложить в другую. Только тогда тетя успокоилась. Если ребенок упал, мать его целует, жалеет, а у нас за шиворот взяла, да еще поддала под зад. За то обидно, что мы отсталые. Мамины сестры предложили нам остаться. Но пенсий там не будет, и детей моих не возьмут, потому что в них японской крови меньше. А как я брошу своих сына и дочь, внучку Нику? Они и сами не хотят, даже если бы и предлагали.

… Последний раз все три сестры виделись в 2007 году, а первое свидание состоялось почти через сорок лет, как только открылись границы, в 1987. Сестры до сих пор переписываются. Писала Окуваки и мама, пока была жива. И еще пишут подружки – свидетели зарождения большого чувства Абдуллы и Казуко.

- Я три раза была в Токио и всегда встречалась со школьными подружками. Каждый раз все плачут и говорят: "Как ты можешь такое делать? Такая была послушная девочка, и что наделала?" - Окуваки сан смотрит на меня детскими глазами с выраженным восточным разрезом, и непонятно, жалеет ли она себя или подруг, которые не знали такой светлой сильной любви, которую познала она.

Она достала фотографию Абдуллы, Гены, дяди Вани. Показала. Да, за таким можно идти хоть на край света, и в ад, и в рай. Редкий симбиоз мужественности и доброты. "Если сотни людей умирают за любовь, если тысячи страдают за нее, то миллионы могут любить спокойно", вспомнила я сентенцию, изложенную в одной книге.

Сейчас Окуваки сан болеет, у нее проблемы с позвоночником. А про сердце врачи сказали: "У вас сердце, как у маленькой девочки".

Галина БАРОНОВА, Астана
№27 3 июля 2009 г.