Ермек Турсунов: когда меня ругают , я говорю: да

Презентация книги "Мамлюк" кинодраматурга и режиссера Ермека Турсунова (на фото) подтвердила то, что и так не требовало доказательств: еще одному творению Турсунова уготована отнюдь не легкая судьба. Впрочем, судя по всему, он к этому готов.

- Во-первых, я уже от- боялся, - объясняет Ермек Турсунов. - Я уже услышал о себе все, что можно. И еще больше, чего нельзя. Когда-то мне пришлось покинуть страну, думая, что навсегда. Однако вернулся и теперь никуда уезжать не собираюсь. Это во-первых. А во вторых, я не знаю, кто как работает, но я, например, работаю не для того, чтобы получать призы. Я просто делаю то, что мне интересно. Вот вчера я, допустим, писал мультфильм для Тимура Бекмамбетова - и это было мне интересно. А позавчера я писал для Сатыбалды Нарымбетова "Мустафу Шокая". А еще раньше я писал "Мамлюк". И я ни разу не задал себе вопроса: "А что будет потом? Как это воспримут?". Просто если ты даешь себе установку: "Вот сейчас я сделаю это, и это воспримут именно так, а после дадут какой-то "самовар" или медаль", то это все, кранты! Когда я снимаю кино или пишу книгу, я не могу знать, как ее воспримут: я снимаю и пишу то, что чувствую, что думаю, что хочу сказать. А что я хочу сказать - я иной раз и сам не знаю:

- Думаю, "Мамлюк" - это не тот случай.

- Однозначно. Здесь я знал, что хочу сказать, задолго до того, как начал писать. Помнишь, был такой Морис Давыдович Симашко, писатель, ныне покойный? Как-то у нас с ним зашел разговор о национальном герое. У каждой нации есть свой герой. Должен быть. Александр Невский, Махатма Ганди, Джордж Вашингтон: А у нас кто? Махамбет? Абулхаир? Абылай? Конечно. Но кто еще? Особняком. И Симашко мне говорит:

- Бейбарс.

- А кто это? - спрашиваю.

- Вот - казактын надандыгы (казахское невежество. - Г.Т.), - сказал мне Морис Давыдович и начал рассказывать абсолютно голливудскую историю. О рабе, который стал царем.

Потом я стал эту тему копать. А еще позже пришло осознанное понимание долга - перед своим народом, перед казахами. Понимание того, что за свою жизнь я должен успеть рассказать, как минимум, о троих: Аль-Фараби, Бейбарсе и Мустафе Шокае. Великий философ, великий воин, великий политик. И эти три величины, на мой субъективный взгляд, - самые большие величины в нашей истории. И знаешь, что их объединяет? Все они похоронены на чужбине. Берлин, Дамаск: И пусть у каждого из них была своя причина оказаться не здесь, а там, все равно подтверждается все та же истина о пророке в своем отечестве.

- Не проводя параллели, но констатируя факт. В начале нашего разговора ты сам вспомнил о том, как лет 17 назад тоже оказался не в своем Отечестве.

- Да, потому что меня все достало. И после командировки в Неваду (по линии антиядерного движения "Невада - Семипалатинск". - Г.Т.) я решил: все, надоело, ну его на фиг, останусь в Америке. И я вернулся домой, подал документы (помню, их еще Серик Абдрахманов подписывал, кажется, он тогда был секретарем горкома партии) и уехал. У меня был one way ticket, билет в одну сторону - в Солт-Лейк-Сити, это штат Юта, рядом с Невадой:

- Что делал в Америке?

- Выживал. Я английского языка тогда не знал вообще. Не мог сказать даже "Дай хлеба, есть хочу". Только через год начал как-то изъясняться и что-то делать на каких-то подсобных работах: ассистент режиссера, помощник:

- И чихали там на твой диплом режиссерских и сценарных курсов.

- Ну да. Задевало, конечно. Выпускник режиссерских и сценарных курсов при Госкино СССР снимает в Америке социальные ролики для мормонской церкви... Я даже прочел их Библию, и что мне понравилось в ней, так это пункт о разрешенном многоженстве. Но мормоном я все-таки не стал:

- Американцем ты тоже не стал.

- Мне там быстро все надоело. Америка - не моя страна. Может быть, слишком поздно туда поехал. Если бы я поехал лет в 20, может, и остался бы. А в 30 с лишним человеку, выросшему в ауле, у которого нутро другое: Я просто органически не вынес. И что делать? Поехал домой. А здесь как раз начинались дикие времена, кооперативы: И я опять начал выживать. Но теперь выживание было совсем другим: я конкретно зарабатывал! Я же из Америки на "Понтиаке" приехал - первый "Понтиак" в Алма-Ате у меня был, ездил, понты колотил: Полный придурок, короче. Доходило до того, что я оптом водкой торговал на базаре, "Галлиной Бланкой":

- И почему в бизнесе не остался?

- Потому что: Ты знаешь, чем бы я ни занимался, я всегда писал. Всегда писал. Что писал - не знаю, сейчас у меня архивы лежат - папки толстые, желтые уже от времени, такие, помнишь, на которых "Дело NN" написано - я даже подходить к ним боюсь. Придет время - и я полезу туда:

- И напишешь об Аль-Фараби.

- К Аль-Фараби нужно подойти. Я еще не готов. Я же занимаюсь штучными вещами. Я не занимаюсь мейн-стримом - потоком. А когда ты занимаешься штучными вещами, то понимаешь, что тебе уже поздно размениваться. Вот смотри: "Мамлюк" - это шесть лет, "Келин" - два года плюс три года сценарий, то есть еще пять лет в целом. И если расценивать каждый фильм или книгу как одно слово - а оно так и есть на самом деле, - я и успел-то сказать пока всего пару слов.

- А сколько хотелось бы?

- Если за остаток отпущенной мне активной жизни смогу сказать десять, но самых главных, этого достаточно.

- Тогда озвучь уже сказанные первые два.

- "Келин" - это гимн женщине, это "мать свята". "Мамлюк" - "Мы были рабами, но стали царями".

- Не "мы", а он - Бейбарс.

- Ну да. Вопрос о том, сможем ли мы следом за нашим национальным героем стать царями, до сих пор открыт. С рабским, плебейским сознанием очень трудно бороться:

- Во время обсуждения твоего фильма художница Сауле Сулейменова, защищая "Келин", очень правильно, на мой взгляд, сказала о нашем комплексе неполноценности.

- Перефразируя Сауле, хочу сказать: иногда у нас случается путаница. Не надо путать национальную гордость с национальными комплексами. Это разные вещи. Знаешь, что мне удивительно? Я уже побывал с "Келин" где-то в 10 странах. Причем фильм смотрели зрители, скажем так, полярных национальностей: японцы и американцы, канадцы и южнокорейцы, итальянцы и турки: Они смотрят фильм, а я смотрю на них. И вижу, как они забывают о своих поп-корнах и полтора часа смотрят фильм, не отрываясь. И я понимаю: да, мы разных национальностей, но история выживания у нас одна - общечеловеческая:

- Ты хочешь сказать, что японцы и американцы воспринимали "Келин" одинаково?

- По-разному. Везде воспринимают по-разному, но в целом - хорошо.

- А у нас одинаково плохо?

- Мнения разделились. Кто-то ругает картину, кто-то хвалит. Но те, кто ругает, случается, не особо следят за своей лексикой. Иногда перегибают палку. Хотя и к этому я уже привык. И когда меня ругают, я не спешу вступать в полемику. Зачем?

- Больше всего мне надоели разговоры о твоей козе.

- У меня на это была одна реакция: "Это единственное, что вы вынесли из этой картины?". Нигде в мире никто не говорил об этой несчастной козе. Об этом говорят только у нас. Не знаю почему. Наверно, задело за живое:

- Как думаешь, что скажут о Бейбарсе? Что у него бельма не было?

- Не знаю. Могу лишь сказать, что я взялся за эту тему с полной ответственностью - понимал, за что берусь. Потом шесть лет пешком по арабским пустыням: Египет, Сирия, Иордания, Израиль: Случалось, ночевал в пустыне в бедуинском шатре, у развалин мамлюкских крепостей, бродил по местам военных сражений - я шел по следам Бейбарса. Изучал первоисточники в библиотеках и мечетях. Потом мою рукопись в Сирии анализировала комиссия из 13 человек: ученые, богословы, духовенство - те, кто реально занимается изучением Бейбарса. Потому что у них, в отличие от нас, есть мамлюковеды и бейбарсоведы. Так вот, они смотрели книгу четыре месяца. Потом сделали свои замечания, поправки, рекомендации: какие-то я внес, что-то смог отстоять, все это тянулось еще месяцев восемь. Только потом эта комиссия допустила книгу к изданию в Сирии на арабском языке.

- И теперь замечания "made in KZ" тебе не страшны.

- Я тебе уже сказал: я свое отбоялся. Ты меня сто лет знаешь - я всю жизнь так живу. "Под стрелой". Мне слишком долго приходилось объяснять, что я хотел сказать, что нет: Ребята, вы меня не так поняли, я ничего не имел против вас: Сколько можно? Я же не могу быть вечным адвокатом самого себя. Но попрошу заметить: в отличие от многих наших с тобой сограждан я никогда не был и ничьим прокурором:

Гульнар ТАНКАЕВА, Алматы
№ 240 (16871) от 25.12.2009