Мусульмане не будут играть друг с другом

Мы можем насмехаться над идеей о том, что Олимпийские игры имеют какое-то отношение к "стремлению сделать так, чтобы спорт служил на пользу человечества, и тем самым для продвижения мира", как это выгравировано в Олимпийской хартии в качестве ее идеала. Но страны всего мира, по крайней мере, были в состоянии позабыть о своих противоречиях в течение двух недель дружественных соревнований в Ванкувере.
Вполне возможно, что это обыденное достижение, но в то же время оно недостижимо для исламского мира. Игры Исламской Солидарности, представляющие собой Олимпийские игры мусульманского мира, которые должны были состояться в Иране в апреле, были отменены арабскими государствами, потому что Тегеран выгравировал "Персидский залив" на официальной эмблеме турнира и медалях.
Это небольшое противоречие, однако, говорит о многом. Оно превращает в неправду идею исламского мира как блока, объединенного религиозными ценностями, враждебными к Западу. Это также дает подсказки относительно того, как Соединенные Штаты и их союзники должны иметь дело с двумя из своих самых неотложных проблем во внешней политике: иранской ядерной программой и израильско-палестинским конфликтом.
Арабы не впервые бросают вызов принятому на международном уровне названию водного пути, который отделяет Персию (или Иран, как он стал называться с 1935 года) от Аравийского полуострова. Панарабистская идея, которая доминировала в арабской политической жизни на протяжении большей части XX столетия, настаивала на создании объединенной обширной империи "от Атлантического океана до Арабского залива", провоцируя острые конфронтации с Ираном с конца 1960 гг.
Исламский режим в Тегеране, который пришел к власти в 1979 году, отвергая национализм как империалистический заговор, нацеленный на ослабление международного сообщества мусульман (или уммы), первоначально проявлял меньше интереса к персидской идентичности залива в сравнении с распространением своей исламистской повестки. "Иранская революция не является исключительно революцией Ирана, потому что ислам не принадлежит какому-либо специфическому народу", утверждал аятолла Рухолла Хомейни. "Борьба продолжится до тех пор, пока призывы о том, что "не существует бога, кроме Аллаха и Мухаммед является посланцем Аллаха", не будут эхом отражаться по всему миру".
В то же время как Сталин, который ответил на нацистское вторжение в Советский Союз в 1941 году, призывая свой народ бороться за родину, а не за коммунистические идеалы, которыми он был пропитан, Хомейни обратился к националистической риторике, чтобы сплотить своих субъектов после иракского вторжения в 1980 году. Он также использовал войну для оправдания ряда военных действий и дипломатических акций против меньших по размерам арабских государств наподобие Катара и Кувейта, нацеленных на утверждение превосходства Ирана в Заливе.
В этой истории одного и того же водного пути каждый видит идеальный пример так называемого "исламского парадокса", который уходит корнями в VII столетие. Несмотря на то, что пророк Мухаммед предпринимал много усилий к тому, чтобы подчеркнуть равенство всех верующих независимо от их этнической принадлежности, категорически запрещая любую борьбу среди своих сторонников, его предписания постоянно и со всей очевидностью нарушались.
Потребовалось лишь 24 года после смерти пророка, чтобы глава универсального исламского сообщества халиф Утман был убит политическими конкурентами. Это открыло шлюзы для непрерывной борьбы внутри "дома ислама", которая никогда не затихала. Аналогично, там не было всеобъемлющей исламской солидарности, доминирующей над множеством узких привязанностей к чьему-либо клану, племени, деревне, семье или нации. Тем самым, например, мало того, что арабы считают себя выше всех других мусульман, но и жители Хиджаза - северо-западной части Аравийского полуострова и места рождения ислама - расценивают себя единственно настоящими арабами и имеют тенденцию проявлять крайнее пренебрежение по отношению ко всем другим сообществам, говорящим на арабском.
В этом отношении "дом ислама" также не сумел когда-либо вообще сформировать объединенный фронт против "дома войны" (как мусульмане называют остальную часть мира). Даже во время "крестовых походов" - предполагаемого апофеоза "столкновения цивилизаций" - христианские и мусульманские правители свободно сотрудничали через границы религиозного раздела, часто обнаруживая себя связанными с членами конкурирующей религии против своих единоверцев. В то время, как сам легендарный Саладин был, например, поглощен задачей уничтожения Латинского королевства Иерусалима, он в то же время был тесно связан с Византийской империей - самым передовым представителем, выставляющим претензии на универсализм со стороны христианского мира.
Этот образец прагматического сотрудничества достиг своего пика в XIX веке, когда Османская империя полагалась на экономическую и военную поддержку Запада, чтобы выжить. (Атака легкой кавалерии в 1854 году* была, в своей сущности, частью французско-британских усилий, направленных на создание препятствий для оттоманцев на пути под российскую гегемонию.) Это также стало главной особенностью ближневосточной политики в XX и XXI столетиях.
Мусульманские и арабские правители в своих интригах всегда искали поддержку и защиту "неверных" держав, которых они так сурово критикуют. Глашатай панарабизма, президент Египта Гамаль Абдель Нассер, который построил свою репутацию на противостоянии "западному империализму", импортировал более 10000 советских военнослужащих в Египет, когда его "война на истощение" против Израиля в конце 1960 гг. пошла под откос.
Точно так же аятолла Хомейни покупал оружие даже от "Великого Сатаны" - Соединенных Штатов. Саддам Хуссейн использовал поддержку Запада, чтобы пережить свою войну против Ирана в 1980-годах. Осама бин Ладен и остальная часть афганских моджахедов в своей борьбе против советской оккупации принимали оружие и деньги от Соединенных Штатов при посредничестве исламского государства Пакистан.
В то же время, так как намного легче объединять людей через общую ненависть, чем через общую лояльность, призывы к исламской солидарности неоднократно использовались в качестве инструмента для достижения корыстных целей теми, кто к этому призывал. Неудивительно, что в уставе ХАМАСа утверждается, что "когда наши враги узурпируют некоторые из исламских земель, джихад станет обязанностью, объединяющей всех мусульман".
Поэтому, если мусульманский блок столь же капризный, как и любая другая группа кажущихся объединенными в союз стран, то что это означает для политики Соединенных Штатов в исламском мире?
С одной стороны, это должно создать нам больший стимул для того, чтобы проводить более жесткую линию против Ирана. Так же, как и мусульманские правительства не смогли проявить минимальное чувство общности в деле проведения всеисламского спортивного турнира, так же они вряд ли помчатся на помощь Ирану в случае санкций, или даже нанесения военного удара.
Помимо общепринятого пустословия о западном империализме и "крестовых походах", большинство остальных мусульманских стран без особого шума могут успокоиться, увидев укрощение экстремистского режима. Стоит отметить, что два доминирующих арабских государства - Египет и Саудовская Аравия - находились во главе недавних международных усилий по сдерживанию ядерных амбиций Ирана.
Что касается палестино-израильского конфликта, то идея о том, что обеспечение мира между этими двумя сторонами вызовет расцвет сотрудничества в регионе и устранит одно из первичных раздражителей "Аль-Каиды" против Запада, неправильно истолковывает историю и современную политику. Мусульманские государства угрожают существованию Израиля по существу не из-за беспокойства о палестинцах, а скорее всего как часть священной войны по предотвращению потери части "дома ислама".
При этих обстоятельствах можно только приветствовать последние изменения в ближневосточной политике администрации Обамы, которые объединяют более жесткую позицию по ядерным отговоркам Ирана с менее властным подходом к арабско-израильскому конфликту.
План госсекретаря Хиллари Клинтон с двумя направлениями - проведением переговоров с Тегераном, наряду с выстраиванием в линию имеющих смысл санкций - представляется прекрасной идеей, когда дело касается этого. Но нанесение военного удара должно оставаться под серьезным рассмотрением: не существует мирного способа по обузданию ядерных амбиций Ирана, на самом деле исходящих из его империалистической разновидности национал-исламизма.
Аналогично, не существует возможности для администрации Обамы прекратить 100-летнюю войну между арабами и евреями до тех пор, пока все стороны не придут к убеждению, что достижение мира входит в число насущных интересов каждого из них. Любое соглашение между Израилем и палестинцами является намного менее важным в сравнении с региональным соглашением, в котором каждая исламская страна сможет примириться с идеей об еврейской государственности в "доме ислама".
И это, к сожалению, будет намного более сложно осуществить в сравнении даже с Играми Исламской Солидарности.

(Эфраим Карш, руководитель программы исследований Ближнего Востока и Средиземноморья в королевском колледже Лондона, является автором книги "Исламский империализм: история" и выходящей скоро в свет книги "Преданная Палестина").
*катастрофическая атака британской кавалерии против русских войск во время битвы за Балаклаву 25 октября 1854 года в ходе Крымской войны.

Эфраим Карш
"New York Times", 28 февраля 2010 года
Перевод –