И в хвост, и в гриву

Непродуманные решения "верхов" могут оставить "низы" без мяса

На серию публикаций в "Литере" ("Кто мясо съел?" 13.02.2010, "Рога и копыта" 23.02.2010, "Убойный от дел" 26.02.2010) получен ответ: в начале марта постановлением правительства № 131 снят запрет на так называемый "крестьянский забой скота". Пока до 1 июня.
Хотя аким Костанайской области Сергей Кулагин предлагал отсрочить этот запрет на 1,5–2 года. Обоснованно предлагал: принуждение владельцев частных подворий сдавать выращенный ими скот на убойные пункты может вызвать обратную реакцию: селяне откажутся от подворий, на которых сегодня содержится более 80 процентов поголовья. И не только в Костанайской области – по всей стране.
Села и аулы выживают за счет личных подсобных хозяйств (ЛПХ). Их владельцы, как "самозанятые", лакируют статистику по безработице. Ликвидация ЛПХ чревата массовым исходом сельских жителей в города с вытекающими отсюда социальными и прочими проблемами. Тогда уж точно цены на мясо не удержать.
Сегодня по стране насчитывается около 2,5 млн личных подсобных хозяйств. В сараях и загонах мычат, хрюкают и блеют миллионы голов. Не нужно быть доктором математических наук, чтобы просчитать, какие деньги прячутся в убойных пунктах. В Костанае, например, за забой свиньи берут 1500 тенге, голова КРС – в два раза дороже. Плюс субпродукты. Десятки миллиардов по стране набегают. Существует версия, что в доле этих пунктов уже "сидят" бастыки разного калибра. Иначе для чего было нужно загонять всех поголовно на промышленный забой? Официальная версия: забота о здоровье народа, будущее членство в ВТО и экспортные амбиции аграрных генералов.
Но с какого боку тут ЛПХ, которые не претендуют на экспорт – они насыщают внутренний рынок? Причем под присмотром ветслужбы, которая документирует скотинку, проводит плановые обработки на предмет выявления инфекций, при забое исследует внутренние органы на тот же предмет, и если все благополучно, выдает справку. Перед мясными прилавками рынков – экспресс-анализ ветеринарной лаборатории. Крестьянский забой существовал всегда, начиная с пещерных жителей, которые забивали камнями и дубинами мамонтов. Ветеринаров тогда не существовало. Другое дело, когда заботой о здоровье народа прикрывают не совсем богоугодные дела.
Мини-рынок в центре Костаная существует с незапамятных времен: народ из окрестных сел распродает здесь продукцию своих подворий. Здесь можно было купить свежие продукты по ценам на порядок ниже, чем на большом рынке или в магазине. Два месяца назад мини-рынок навестила городская ветинспекция, взяла пробы и установила, что из 16 проб молока половина показала положительную реакцию на бруцеллез, одна проба – с подозрением на туберкулез, в твороге обнаружили кишечную палочку. Шокирующую информацию по местным телеканалам запустили в сознание покупательских масс. Рынок снесли. Теперь селяне снова торгуют с картонных ящиков, а ветинспекция третий месяц безуспешно ищет бруцеллезных коров. А скорее всего, не ищет: в сельских округах близ Костаная ветслужбы работают на совесть, и за справки, которые выдают торговкам, отвечают, что называется, головой. Чего добилась власть, народ так и не понял. Но в очередной раз озлобился: в Костанае десятка два таких мини-рынков и их не сносят.
Напрашивается аналогия с убойными пунктами, только уже в масштабах страны. В наших законах они прописаны еще три года назад, но никто палец о палец не ударил, чтобы сделать законы былью. Зато в последний месяц минувшей осени шарахнули дубиной постановления, запрещающего крестьянский забой с 23 ноября. С первого января ударили системы залпового огня новой редакции закона "О ветеринарии". С криками "банзай!" в атаку на крестьянские подворья пошли все кому не лень. Начальник ветинспекции Костаная Толеген Иманбаев докладывает: его бойцы в день изымают и утилизируют до 100 килограммов мяса, не прошедшего через убойные пункты. Дорожные полицейские шмонают на автотрассах багажники и прицепы машин, едущих в сторону города. Из вагонов поездов, следующих в направлении Алматы, изымаются куски мяса, которые родители везут своим студентам в другие города – у несчастных нет справок убойных пунктов. Такой активностью ошарашен заместитель акима области Нуралы Садуакасов, который публично заявил: "Понятно – ветинспекция, но кто полиции давал такие права?"
Вопрос интересный, но запоздалый: уже в начале февраля цена килограмма мяса подскакивает в сравнении с ценой январской на 20–30 процентов. Продавцы мясных рядов самого крупного в области рынка объявляют двухдневную забастовку: они обвиняют убойные пункты в резком повышении отпускной цены – их торговля становится убыточной. Исчезло парное мясо – пункты отпускают только замороженное. Требование одно: вернуть крестьянский забой. Вот только вернется ли он? Прежде в мясные ряды главного рынка области 90 процентов мяса поставляли ЛПХ и только 10 – товарные фермы крупных сельхозпредприятий. Сегодня все наоборот.
Пора расцвета ЛПХ – времена совхозов и колхозов. Корма – почти даром. Заболела буренка – совхоз заменит здоровой из ремонтного стада. Цыплят-утят-поросят – по символической цене из совхозных инкубаторов и ферм. Готовую продукцию хоть в живом, хоть в убойном весе заберут заготконторы, которые имелись в каждом районе.
С развалом совхозов в 90-х проблемы появились с земельными наделами и имущественными паями, но терпимые. 20–30 гектаров сельхозугодий одного надела можно было сдать в аренду под 10 процентов от урожая. Арендаторы расплачивались по осени кормами, углем, мукой. А вот скот, молодняк птицы и многое другое приходилось покупать по рыночным ценам. И думать, как продать выращенное. Вместо заготконтор появилась одиозная фигура перекупщика, очень удобная для власти: его называли главным виновником роста цен на мясо. Хотя он всего лишь занял освободившуюся нишу. И занял далеко не случайно. Я хорошо знаю одного из них, долгое время он работал главным зоотехником совхоза, в котором только КРС насчитывалось 10 тысяч голов, затем рулил животноводством района. А когда его знания и опыт оказались невостребованными, стал тем самым перекупщиком, перед которым селяне и продавцы рынка снимали шапки. Он организовал конвейер, который работал буквально по часам: мясо с подворий поступало на рынок парным по заказу торговцев. Пишу в прошедшем времени потому, что события последних трех месяцев поставили крест на его бизнесе, в который он уже не вернется – предпочитает не играть с государством в азартные игры.
Мощный удар по ЛПХ уже в новом веке нанесла 170-я статья Земельного кодекса. Государственные мужи вдруг обнаружили, что при их попустительстве на селе образовался класс рантье, беззаботно живущий на 10 процентов от урожая арендаторов. Ату его! Земельные наделы миллионов перешли в долгосрочную аренду сотням, и класс сельских "рантье" перестал существовать. А статистика зафиксировала всплеск внутренней миграции населения из сел и аулов в города. У людей не оказалось денег, чтобы содержать ЛПХ. А денег не оказалось потому, что другой работы в селе нет.
Но их нет и по другим причинам. Например, молокоперерабатывающий завод в райцентре Федоровка сегодня должен ЛПХ Карабалыкского и Федоровского районов более 5 млн тенге. Основная его продукция – сухое молоко – уступает в качестве и цене порошку из Беларуси и Украины. Завод в предбанкротном состоянии, и его руководство предлагает своим поставщикам возврат долгов… сухим молоком. Поставщикам не остается ничего другого, как сокращать число коров и прочей живности на подворьях. Ибо стоимость тонны сена сомнительного качества доходит до 12 тысяч тенге, а одной буренке на 7 месяцев зимовки нужно как минимум 3 тонны. Фуражное зерно дороже продовольственной пшеницы. Заморские чудо-комбайны и современные технологии оставляют народ без зерноотходов и соломы. Пастбища распахиваются под пшеницу. Пастухи вымирают как класс: попробуй удержать стадо на пятачке среди пшеничных полей, хозяева которых за потравы три шкуры дерут. И закон на их стороне.
Кстати, о законах. Лет 5 назад появился проект закона о ЛПХ. Несколько лет он гулял по столичным кабинетам, где благополучно сгинул. Получается, что 2,5 млн подсобных хозяйств страны вне закона. Они кормят страну, но прав на субсидии не имеют. В них трудятся миллионы наших сограждан, но их пенсионное будущее более чем туманно. С ними не церемонятся во имя светлого завтра. Эпопея с убойными пунктами тому подтверждение.

Владимир КАТКОВ, Костанайская область

17.03.2010