Никто не хочет перемен
Неолиберальный порядок удивительным образом повторяет историю брежневского "застоя"

Что-то у нас не сходится с кризисом. Вроде бы уже побежден и преодолен, но не кончается. Недавно кто-то из официальных экспертов внес ясность, заявив, что мы находимся "в начале середины конца кризиса". Видимо, говорящего вдохновляли знаменитые слова Уинстона Черчилля, который после Сталинграда сказал: "Это еще не начало конца, а только конец начала". У Черчилля, впрочем, получилось изящнее.

Если уж следовать логике детальной периодизации, то правильнее было бы сказать, что мы переживаем "конец начала середины". Вернее - паузу, вызванную сочетанием готовности правительства тратить любые деньги на борьбу с симптомами кризиса с упорным нежеланием признать необходимость структурных преобразований – и, тем самым, попытаться действительно преодолеть кризис.

В бытовом плане можно только радоваться, что развитие кризиса приостановлено. Особенно приятно это осознавать в сезон отпусков, когда к бездействию располагает все - и погода, и настроение, и накопленная за год усталость. С точки зрения стратегии, передышка может быть полезна, если речь идет о накоплении сил для нового рывка. Беда в том, что ни о каком новом рывке речи не идет. Никто не собирается куда-то двигаться, что-то менять. Идеальное положение дел состоит в том, чтобы спокойно стоять на месте. В России это называется модернизацией.

Впрочем, вопреки нашей уверенности в собственной уникальности и особости, приходится констатировать, что большинство правительств и элит мира перед лицом кризиса ведет себя примерно одинаково.

В совпадении своих действий - вернее, своего бездействия - они видят аргумент, неопровержимо доказывающий собственную правоту. Ведь не могут все ведущие правительства мира ошибаться одновременно и одинаково. Увы, могут. И, если бы дело обстояло иначе, то и нынешнего кризиса не было бы. Вернее, он не принял бы столь масштабный характер и столь драматическую форму.

Облеченные властью лекари дают пациенту все возрастающие дозы болеутоляющего, отказываясь не только лечить, но даже диагностировать саму болезнь. Все большие суммы общественных денег закачиваются в крупные корпорации, неэффективность которых как раз и является главной причиной проблем. Закономерно, что все выделяемые средства тоже тратятся неэффективно, а, как следствие этого, для продолжения борьбы с кризисом требуется все больше и больше финансовых ресурсов, которые кончаются. Другая сторона вопроса состоит в том, что ведущие частные компании мира уже давно и по нескольку раз национализированы, если стоимость их акций сравнить с масштабами общественных средств, в них вложенных. Однако на практике такая национализация оборачивается грандиозной приватизацией, поскольку государство, по большей части, не решается взять давно выкупленную им собственность, а в тех немногих случаях, когда акции все же переходят в руки правительств, последние клятвенно обещают отделаться от них при первой же возможности. Абсурд "дикой приватизации", типичной для России и других постсоветских стран 1990-х годов, сегодня становится, хоть и в несколько иной форме, реальностью западного мира.

Структурные изменения не только не производятся, напротив, все усилия правящих кругов направлены на то, чтобы подобных изменений не допустить, все оставить по-старому. Неудивительно поэтому, что кризис, вместо того, чтобы заканчиваться, воспроизводится, углубляется и переходит в хроническую форму, превращаясь в долгосрочную депрессию, из которой нет и не будет выхода до тех пор, пока не будет осознана необходимость изменить правила экономической жизни. Но и менять никто ничего не собирается.

Консерватизм правящих кругов легко объясним. Зачем что-то менять тем, кому и так хорошо? Но ведь не только верхи консервативны. Низы отнюдь не горят желанием совершить революцию. Что касается левых, то они делятся на две части. Одни насквозь прониклись либеральной идеологией - настолько, что оказываются в своем стремлении сохранить существующий порядок консервативнее самых отчаянных "буржуазных" консерваторов. Другие, наоборот, продолжают бубнить старые сектантские лозунги, заявляя о верности своим сталинистским или троцкистским идеалам, не проявляя ни малейшего желания изменить что-то в реальной жизни. Ведь любые действия, направленные на практические перемены в сегодняшних условиях, это "реформизм", а следовательно, величайший грех с точки зрения правоверного троцкистского идеолога. Левые сектанты чувствуют себя даже более комфортно, чем идеологи существующего порядка, поскольку им не нужно ни перед кем оправдываться и ничего объяснять - все ответы и объяснения у них уже есть, раз и навсегда. Главная проблема, однако, состоит не в идеологах, правых и левых, а в глубоком и всестороннем консерватизме общества, включая даже те его слои, к которым современная жизнь не слишком благосклонна.

Крушение коммунистической системы и последующий опыт разрушительных "реформ" вызвали у большинства наших сограждан негативное отношение к любым переменам. И общие слова о том, что перемены будут к лучшему, людей не убеждают.

Кризис, который мы переживаем сегодня, начавшись как финансово-экономический, очень быстро превратился в идеологический и мировоззренческий. Общественное сознание не желает ни анализировать, ни понимать происходящие процессы, ни, тем более их прогнозировать. Откровенный разговор о сложившемся положении дел становится невозможен, ибо пугают неизбежные выводы. Выйти из кризиса можно лишь путем радикальных перемен, а их не хочет никто.

Возможность кризиса первоначально вообще не укладывалась в мозгу людей, верящих в идеальную непогрешимость рынка и "естественные законы" либеральной экономики. Разумеется, речь шла о типичной идеологической иллюзии, ведь уже с XVIII столетия известно, что периодически повторяющиеся кризисы и социальные потрясения как раз являются естественной частью либерального хозяйственного порядка. Но каждый раз кризис застигает врасплох. И каждый раз повторяется одно и то же. Принципиальное отличие нынешнего кризиса от предыдущих, однако, состоит в том, что он носит системный характер, подводя конец всей эпохе неолиберализма. Накопившиеся за несколько десятилетий противоречия требуют разрешения. В этом смысле неолиберальный порядок удивительным образом повторяет историю брежневского порядка в советском лагере. Тогда, вместо того, чтобы путем преобразований попытаться исправить имеющиеся экономические и социальные диспропорции, просто тратили все большие и большие ресурсы для искусственного поддержания стабильности. Чем дольше проводится такая политика, чем больше затягивается неопределенность, тем драматичнее развиваются события, когда ресурсы заканчиваются. А то, что финансовые ресурсы большинства правительств мира близки к исчерпанию, видно было уже во время последней встречи "группы двадцати".

Можно, разумеется, печатать деньги, но тогда они очень скоро превратятся в бумажки, не имеющие никакой цены. Это уже прекрасно понимают в зоне евро, это осознает и министерство финансов России. Американская Федеральная резервная система же делает вид, будто не понимает этого - только потому, что в Вашингтоне уверены: "в случае чего" другие страны вынуждены будут бросить свои ресурсы на поддержание падающего доллара. Расчет верен, "зеленый" пока еще незаменим и нужен всем, но беда в том, что свободных финансовых ресурсов у основных стран мира практически не остается - в решающий момент доллар спасать будет некому и нечем.

В общем, пауза явно подходит к концу. Ее можно продлить еще на некоторое время, загоняя болезнь вглубь. Но ничто не длится бесконечно. Тем более, если мы имеем дело с конечными ресурсами, к числу которых, увы, относятся и деньги.

Бежать от истории некуда. Она рано или поздно настигнет всех нас. Остается выбор - участвовать в истории своими активным действиями или быть жертвой стихийного развития событий.

Идеологический кризис, переживаемый современным миром, оборачивается отсутствием "положительного героя". Но драма все равно будет сыграна, даже если никто из главных действующих лиц не торопится выйти на сцену. Роль героев возьмет на себя рок - объективный ход социально-экономического процесса, ломающий планы и судьбы. Политические институты и хозяйственные структуры, которые сегодня кажутся незыблемыми, могут зашататься и рухнуть в одночасье. Мы уже наблюдали, как это произошло с Советским Союзом. Во время текущего кризиса мы видели, как рассыпались в прах грандиозные корпорации в Америке - ведущие инвестиционные банки, "Дженерал моторс" и множество других, менее знаменитых игроков.

Можно только надеяться, что процесс разрушения не окажется слишком быстрым. Тогда у общества хватит времени на то, чтобы осознать происходящее, выработать ответы и выдвинуть новых лидеров. Однако случится это лишь при одном условии: если время, которое выигрывают правительственные лекари, сжигая в топке кризиса финансовые ресурсы, будет использовано обществом для честной и радикальной дискуссии о причинах происходящего и на поиск альтернатив. В этом случае мы сможем сказать, что затягивание кризиса сыграло позитивную роль, создав возможность для постепенной адаптации массового сознания к новой реальности.

Пауза рано или поздно закончится, так же, как закончится сезон отпусков.

Но пока у нас есть такая возможность, мы гоним от себя неприятные мысли. Ведь в жизни есть столько замечательного, столько интересных тем и сюжетов помимо кризиса! А к кризису мы вернемся осенью, когда, вернувшись из отпуска и потратив за лето деньги, обнаружим, что реальность повседневной жизни оказывается куда более суровой, чем хотелось бы.

То же самое обнаружат и наши руководители.

Специально для Столетия
Борис Кагарлицкий
15.07.2010