М.Калишевский: Россия – Кыргызстан: 10 лет "вечной дружбы" 00:41 27.07.2010
Россия – Кыргызстан: 10 лет "вечной дружбы"
27 июля исполняется 10 лет с того дня, как Владимир Путин и Аскар Акаев подписали в Москве "Декларацию о вечной дружбе, союзничестве и партнерстве между Россией и Киргизией", а также договор об экономическом сотрудничестве на 2000 - 2009 годы. Вспомнить об этой декларации стоит хотя бы потому, что в отличие от множества других деклараций, подписанных за последние годы на постсоветском пространстве, она отнюдь не является чисто декларативным документом. По сути, это полноценный договор, реально определяющий характер отношений между двумя странами. А характер этих отношений стал таким, что в СНГ вообще трудно найти государство, которое можно было бы считать более "пророссийским", чем Кыргызстан. И это несмотря на двукратную "революционную" смену власти и наличие в Киргизии военной базы США. Правда, в данном случае под "пророссийскостью" понимается, прежде всего, прямая политическая, экономическая и военная зависимость от Москвы.
"Россия дана нам Богом и историей!"
Такой результат может показаться несколько странным. Ведь Россия довольно длительный период не прилагала особых усилий, чтобы сильнее "привязать" к себе Киргизию. В первой половине 1990-х к ней в Москве относились как к самой "периферийной" из всех бывших союзных республик Средней Азии. И это при том, что после краха СССР вся Центральная Азия воспринимались в Москве как удачно сброшенная обуза. Правда, 10 июня 1992 года между Россией и Киргизией был подписан Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, однако в Москве не слишком спешили наполнять его конкретным содержанием. Оно и понятно – маленькая и бедная страна, к тому же не имеющая значительных природных, а главное, энергетических ресурсов. Своего рода символом уровня российского "внимания" к далекому центральноазиатскому государству может служить ложечная дробь, которую выбил раздухарившийся Борис Николаевич на лысине президента Акаева во время одного из саммитов СНГ.
Ельцины и Акаевы. Фото Estb.msn.com
Впрочем, примерно с середины 1990-х Москве пришлось усилить свое внимание как к Центральной Азии в целом, так и к Кыргызстану в частности. Причина носила чисто внешний характер – нарастание угрозы "мягкому подбрюшью" России со стороны Афганистана. А потому усиление внимания выразилось, прежде всего, в наращивании российской военной активности в регионе. Причем именно Киргизия предоставляла для этого наиболее благоприятные возможности: в силу объективных обстоятельств у Бишкека не могло быть таких амбиций и вытекающей из них строптивости, как у гораздо более сильных и богатых Узбекистана, Казахстана и Туркмении.
С обретением независимости киргизское руководство просто не знало, что с этой независимостью делать и как жить дальше. Общее социально-экономическое положение в стране было катастрофическим. При этом почти все, что еще хоть как-то продолжало функционировать в киргизской экономике, оставалось "завязанным" на Россию в рамках сохранившихся с советских времен хозяйственных связей. В общем, в Бишкеке изначально самые большие надежды возлагали на помощь бывшей метрополии, а потому весьма лояльно откликались на все интеграционные проекты, довольно вяло предлагавшиеся Москвой. Киргизия в числе первых приняла участие во всех инициированных ею интеграционных объединениях: СНГ (март 1992 г.), ДКБ (май 1992 г.), "первый" Таможенный Союз между РФ и Белоруссией (Кыргызстан присоединился к нему в 1995 г.), Шанхайская "пятерка" (1995 г.) и др. Она стала одной из немногих стран СНГ, где русский язык на государственном уровне был признан вторым официальным (первоначально указом президента Акаева в 1994 г., а затем специальным законом от 24 декабря 2001 г.).
Правда, в политическом истеблишменте Киргизии все-таки пытались найти некоторую альтернативу ориентации на Россию, по-прежнему как бы "не замечавшей" Кыргызстан. Такой альтернативой должна была стать доктрина "Шелкового Пути", принятая 17 сентября 1998 г. Основной ее смысл заключается в том, что Киргизия будет действовать, исходя из принципов многовекторной внешней политики. Заметим, что принципа многовекторности придерживаются большинство из государств Центральной Азии, каждое из них с определенной долей успеха. Действия же Кыргызстана сводились, по большей степени, к подписаниям различного рода деклараций, но до практической реализации хотя бы одного проекта дело не дошло.
Тем же стремлением к "многовекторности" можно объяснить появлявшиеся в местных СМИ довольно многочисленные публикации на тему "нежелательности пребывания в стране" российских пограничников. Но когда в 1999 году пограничники ушли, буквально через несколько дней в горный Баткенский район вошел первый отряд базировавшихся в Афганистане боевиков из Исламского движения Узбекистана. Киргизские силовики спасовали перед террористами, и они были разгромлены, в основном, с российской помощью. К тому же слабость военного потенциала по сравнению с соседями, имеющими территориальные споры с Кыргызстаном, тоже подталкивала Бишкек к еще большей ориентации на Россию.
Все это совпало с изменением российского отношения к Центральной Азии, связанным с приходом к власти Путина. Начавшееся нефтедолларовое изобилие возродило имперские амбиции Кремля, вознамерившегося вернуть себе роль "гегемона" в центральноазиатском регионе. Нашлось в этих амбициозных планах и место для "периферийной" Киргизии, результатом чего и стала Декларация 2000 года. Но Киргизия интересовала Москву, прежде всего, в военно-политическом и геостратегическом плане. Поэтому в подписанном Путиным и Акаевым документе, при всей его многословности, ключевыми являются два кратких положения: 1) "В случае совершения акта агрессии против любой из Сторон Россия и Киргизия окажут друг другу необходимую помощь, включая военную…"; 2) "Россия и Киргизия вновь подчеркивают приоритетность военно-политических отношений между государствами-участниками ДКБ…".
Владимир Путин и Аскар Акаев. Фото К2kapital.com
СМИ, касаясь закрытой части тогдашних переговоров Акаева с главами силовых ведомств РФ, сообщали, что российские силовики обещали руководителю Киргизии всемерную помощь и поддержку в деле обеспечения стабильности и безопасности взамен на абсолютную лояльность Бишкека. Поговаривали даже, что от Акаева ждут вступления Киргизии в так называемое российско-белорусское "союзное государство".
В Бишкеке же особые надежды возлагали, прежде всего, на договор об экономическом сотрудничестве на 2000 – 2009 гг. Основная часть киргизской промышленности, особенно предприятия бывшего советского ВПК, могли работать только с помощью российских технологий, а обслуживать это производство в Киргизии были в состоянии только квалифицированные специалисты из числа местного русскоязычного населения. Несмотря на толерантную политику Акаева в отношении русскоязычных, из имевшихся на 1989 год 915 тысяч русских к 2000 году в Киргизии осталось только 615 тысяч. Причем большинство оставшихся не имели работы. А тут подписали пакет экономических соглашений, суливший Киргизии 30 тысяч новых рабочих мест в промышленности.
Добавим, что Декларация 2000 года создавала более благоприятный фон для трудовой миграции из Кыргызстана в Россию, значение которой для населения республики трудно переоценить. В общем, вроде бы открывались весьма благоприятные перспективы. Акаев даже провозгласил девиз: "Россия дана нам Богом и историей!"
Дружба "узко-специальная"
Результаты не заставили себя долго ждать. Прежде всего, в военно-технической области. С каждым годом наращивалась помощь России в деле перевооружения и повышения боеспособности киргизской армии. В России проходили капитальный ремонт киргизские боевые вертолеты и самолеты. В российских военных вузах выросло число курсантов из Киргизии (всего за 2000 – 2005 годы для киргизской армии было подготовлено около 700 высококвалифицированных специалистов). Киргизия укрепляла свои внешние границы, используя при этом уникальные электронные системы, разработанные российским Минатомом. С российской помощью началась модернизация киргизской системы ПВО. Кроме того, Россия предоставила свои военные полигоны для проведения боевых стрельб подразделениям ПВО Киргизии. (Впрочем, ряд военных экспертов скептически относятся к актуальности модернизации ПВО именно для Киргизии – как известно, у боевиков-исламистов ВВС нет.) Впрочем, такая помощь не была особо обременительной для России, чем во многом и объяснялась российская щедрость.
Появление в Центральной Азии западных военных баз после начала в 2001 году операции США и НАТО в Афганистане было воспринято в Москве как покушение на ее исключительное право доминировать в регионе. Несмотря на то, что западное военное присутствие в Центральной Азии, обслуживая операции против талибов, объективно служит российским интересам (потому-то оно и получило санкцию России), российская военно-политическая активность в регионе приобрела четкую антизападную направленность. Особо и не скрывалось, что созданная в 2002 году ОДКБ, вроде бы изначально предназначавшаяся для отражения угрозы "с юга", теперь мыслится как некий противовес НАТО. При этом Москва прямо-таки с маниакальным упорством стала превращать Киргизию, вступившую в ОДКБ, но одновременно предоставившую свою территорию для американской базы, едва ли не в главное поле российско-западного "противостояния". Именно в Бишкеке была размещена штаб-квартира Коллективных сил быстрого реагирования ОДКБ, а в Канте - российская авиабаза.
Стремления не допустить усиления западного влияния, а также пресечь вполне объяснимые попытки Запада (в свете рассуждений Путина об "энергетической сверхдержаве") найти альтернативу российскому пути транспортировки энергоресурсов, отразились и на экономических отношениях России с Центральной Азией. И здесь Москва стала еще брутальнее позиционировать себя как "старшего брата". Все это в полной мере относится и к Кыргызстану.
Безусловно, Декларация 2000 года и создание ЕврАзЭс с участием Киргизии дали весьма сильный импульс развитию российско-киргизских экономических связей. Что, понятное дело, способствовало некоторому улучшению экономической ситуации в стране. Взаимный товарооборот увеличился с 191 миллионов долларов в 2000 году до 1832,4 миллиона в 2008 году. В том числе экспорт Кыргызстана в Россию составил 316,4 миллиона долларов (увеличился в 4,5 раза), импорт из России - 1516 миллионов (увеличился в 13,8 раза). Удельный вес России в общем объеме товарооборота Киргизии увеличился с 17 до 34 процентов. Россия заняла первое место в торговле Кыргызстана с зарубежными странами. При этом сальдо торгового баланса Киргизии складывалось стабильно отрицательно в пользу России, что объясняется, в первую очередь, огромной разницей потенциалов. Вместе с тем, как отмечалось рядом киргизских аналитиков, Москва, декларируя установление взаимозависимых отношений, на деле стремилась поставить Киргизию в еще большую зависимость, сознательно создавая "существенный крен в сторону бывшей метрополии".
В то же время сумма прямых инвестиций из России в киргизскую экономику, а именно в них наиболее заинтересована Киргизия, составила всего 5,2 процента от общей суммы прямых инвестиций, поступивших в Кыргызстан с 1999 по 2008 годы. Характерно, что российскую сторону больше всего привлекали такие инвестиционные проекты, как приватизация ОАО "Кыргызгаз", приобретение акций Кара-Балтинского горнорудного комбината, участие в международном консорциуме по строительству и эксплуатации китайско-киргизско-узбекской железнодорожной магистрали. На основе последнего примера можно с уверенностью сказать, что Москва старалась контролировать двусторонние и многосторонние проекты, заключавшиеся Кыргызстаном в обход России. В целом же российская экономическая активность в Киргизии находилась в русле общей экономической стратегии Москвы в Центральной Азии, направленной, в первую очередь, на то, чтобы установить контроль над трубопроводами и прочими элементами энергетической и транспортной инфраструктуры, вклиниться в другие сектора энергетики и добывающую (прежде всего, алюминиевую и урановую) промышленность.
Такая "узкоспециальная" нацеленность Москвы не вызывала восторгов Бишкека. Отсюда многочисленные заявления киргизских официальных лиц о том, что "несмотря на приоритет в развитии двусторонних отношений, подтвержденный на самом высоком государственном уровне, социально-экономический потенциал наших стран до сих пор используется далеко не полностью". Правда, почти никакого отклика, кроме благих пожеланий, подобные сетования в Кремле не получали. Это было обусловлено самой природой российской "экономики вывоза", которая ориентирована на глобальный рынок и объективно не заинтересована в интеграции с соседними странами на базе единого регионального рынка. Ведь российская экономическая политика в Киргизии призвана обслуживать глобальные потребности экономики России, то есть укреплять ее позиции на мировом рынке энергоресурсов. Все остальное, в том числе и первостепенные нужды экономики Кыргызстана, для Москвы имеет лишь подчиненное значение.
Разумеется, вина за то, что "социально-экономический потенциал наших стран использовался далеко не полностью", лежит не только на Москве. Некомпетентность, а главное - коррумпированность и клановость акаевского режима тоже создавали немало препятствий для полноценного развития российско-киргизских экономических связей. Это, впрочем, в полной мере относится и к общему социально-экономическому развитию Киргизии, что в конечном итоге и привело к "революции тюльпанов". Так что лично для Аскара Акаева самым главным последствием "Декларации о вечной дружбе" стал вывоз его "по дружбе" российскими военными из охваченной волнениями страны.
Дружба дружбой, а…
Поначалу создавалось впечатление, что Москва реагирует на киргизскую "тюльпановую революцию" в том же параноидальном ключе, что и на предыдущие "цветные" революции: дескать, это переворот, идеологически подготовленный, "проплаченный" и прямо организованный западными спецслужбами (в первую очередь, ЦРУ). Естественно, с целью "вытеснения" России. Однако очень быстро выяснилось, что новые власти в Бишкеке разворачивать свою страну на Запад вовсе не собираются – практически сразу после "революции" Курманбек Бакиев и Роза Отунбаева заявили о своей приверженности всем прежним российско-киргизским договорам и соглашениям.
К тому же появились данные, что Москва гораздо лучше Акаева знала о готовящемся в Киргизии перевороте. И даже вела переговоры с представителями киргизской оппозиции, где Москве были предоставлены гарантии неизменности внешнеполитической ориентации Кыргызстана после свержения Акаева. Вслед за этим, судя по всему, от всех обязательств Москвы в отношении первого киргизского президента, принятых ею на себя еще в 2000 году, остались только эвакуация Акаева и предоставление ему убежища в России.
Со временем становилось все очевиднее, что к власти в Бишкеке пришли вовсе не проамериканские силы. Выходило, что после переворота не Россия лишилась существенной доли своего влияния в Кыргызстане, а, напротив, США утратили многие свои позиции. Бакиев повел себя как еще более пророссийский президент, чем его предшественник. В Москве не нарадовались: Кыргызстан едва ли не самым первым откликался на все кремлевские интеграционные инициативы, прежде всего в военно-политической области, активизировалось военно-техническое сотрудничество двух стран, Бакиев явно сделал ставку на участие России в строительстве крупных инфраструктурных проектов (Камбаратинских ГЭС).
Дмитрий Медведев и Курманбек Бакиев. Фото Vesti.Kz
Апофеоз "вечной дружбы" наступил в феврале 2009 года, когда Бакиев вручил военной базе США уведомление о выселении – всего через несколько недель после того, как Россия предоставила Кыргызстану заем на 2 миллиарда долларов и помощь на сумму 150 миллионов долл. Москва отрицала связь между этими событиями, но Вашингтон сразу дал понять, что знает, откуда ветер дует. И при этом попытался вразумить Кремль, указав на явную иррациональность и нелогичность его действий, особенно в свете начавшейся "перезагрузки". 5 марта 2009 года в интервью "Time" представитель администрации Обамы заявил: "База "Манас" в Кыргызстане - наше большое достижение. Россия никак не хочет с этим смириться. Они пожертвовали 2 миллиарда долларов, чтобы выдворить нас оттуда. Обама несколько раз очень откровенно разговаривал с Медведевым. Он сказал ему: вы верите, что у нас с вами в Афганистане есть общий враг? А эта база помогает нам сражаться с этим общим врагом. Если мы ее потеряем, это будет для нас большой удар".
А потом последовала известная операция Бакиева с переименованием базы в "транзитный центр" в обмен на утроение американцами ежегодной арендной платы до 60 миллионов долларов. В устроенном Бакиевым "кидалове", по большому счету, ничего уникального не было – такие вещи издавна характерны для "восточной" политической традиции. Руководство постсоветского Кыргызстана всех "созывов" никогда не отказывалось от активного использования чужих интересов для собственной пользы, научившись извлекать выгоду из противоречий между крупными международными "игроками". Однако история с закрытием-открытием американской базы была во многом предопределена еще и самим контекстом российской политики на постсоветском пространстве.
С первых же своих шагов после краха СССР Москва фактически сделала ставку на советский запас прочности во взаимоотношениях с новыми государствами. Сохранение статус-кво стало главной целью российской стратегии. А основным средством для достижения этой цели - сосредоточенность исключительно на контактах с оставшимися у власти в новых государствах представителями бывшей советской партхозноменклатуры. Эта последняя особенность отчасти носит идеологический характер, отражая приверженность Москвы ценностям "стабилизации" власти и номенклатурной солидарности. Однако российские лидеры не смогли усвоить простую истину, что между бывшим первым секретарем республиканского ЦК и президентом нового национального государства пролегает дистанция огромного размера. Ресурс, заложенный в общем советском прошлом, быстро изнашивается.
Тем более что Россия не сделала никакой убедительной заявки на преобразование совместного прошлого в тот или иной проект совместного будущего. При этом необходимым условием для выдвижения такого проекта, а стало быть, для сохранения и усиления влияния России на постсоветские страны является образцовое решение проблем собственного развития. Иными словами, полноценное лидерство равнозначно способности служить эталоном развития для исторически близких стран. Однако претензии Москвы на лидерство, помимо эксплуатации ностальгии по общему прошлому, опираются лишь на чисто количественное ресурсное могущество. Привлекательного образа будущего или успешной модели модернизации Москва предъявить просто не способна. При этом главным инструментом поддержания российского влияния стала политика "энергетического империализма", единственной целью которой является установление контроля над энергетическими системами и трубопроводами постсоветских стран. Такая политика может обеспечить России какие-то тактические успехи, но в стратегическом плане не притягивает соседние страны, а отталкивает их.
Вот и получается, что России трудно что-либо противопоставить активизации США, ЕС и Китая в той же Центральной Азии. Элиты центральноазиатских государств все чаще исходят из понимания, что источником их легитимности является Вашингтон и Брюссель, альтернативой которым в международном масштабе может быть Пекин, но уже никак не Москва. Подчеркнутый пиетет центральноазиатских лидеров к России вовсе не отменяет усиления их приоритетной ориентации на другие мировые центры силы.
Россия приобретает "киргизский опыт"
Правда, как раз в отношении Киргизии можно заметить попытки несколько модернизировать российскую политику. Прежде всего, это относится к контактам с местными политическими элитами. Прежде Москва совершенно не работала со вторым и третьим эшелонами политического истэблишмента в постсоветских государствах, а значит, лишала себя страховки на случай внезапной смены высшего руководства и теряла перспективных союзников. Однако, как показал опыт "тюльпановой революции", Кремль нашел в себе силы поступиться номенклатурной солидарностью и заблаговременно наладить связи с оппозицией, заручившись ее лояльностью.
Примерно то же самое, похоже, произошло и после "измены" Бакиева Москве. Причем представители бакиевского режима, а вслед за ними и западные СМИ прямо говорили, что Бакиев был свергнут по приказу и при непосредственном участии Москвы. Так, бакиевский премьер Данияр Усенов на одной из своих последних перед переворотом пресс-конференций заявил, что представители оппозиции встречались с Путиным и получили "добро" на открытый мятеж.
Сам Путин на пресс-конференции в Смоленске, естественно, отрицал эти обвинения, говоря, что переворот в Кыргызстане застал его врасплох. Причину событий российский премьер увидел в том, что Бакиев "наступил на те же грабли", что и Акаев, то есть развел семейственность и коррупцию. Правда, вплоть до того момента, как Бакаев провернул свою операцию с американской базой и российским кредитом, Путина абсолютно не беспокоило, что он "наступает на те же грабли". Хотя трудно представить, чтобы в Кремле были не в курсе. И лишь после перехода Бакиева на "другую сторону" в официозных российских СМИ появились сетования, что в Киргизии при Бакиеве творятся еще худшие безобразия, чем при Акаеве. Тогда же, кстати, в российской прессе вновь стали муссировать подзабытые было версии об американском спонсорстве "тюльпановой революции". Почти одновременно уже на официальном уровне Бишкеку дали понять, что больше он кредитов не получит, а в Совете Федерации РФ зазвучали призывы поприжать киргизских "гастарбайтеров" в России.
На этом фоне оперативная поддержка, оказанная Москвой новому правительству Кыргызстана, выглядела вполне объяснимой. Так же, как и заявления новых киргизских лидеров о том, что Россия "навсегда останется стратегическим партнером Бишкека и крупнейшим союзником, с которым мы близки во всех отношениях". Надо думать, эта близость будет самой тесной за всю историю отношений России и Кыргызстана, прежде всего потому, что ни одно предыдущее киргизское правительство не находилось в столь безысходном положении и в то же время в столь сильной зависимости от Москвы. В общем, у Кремля есть все основания быть довольным. Западные аналитики считают, что российское руководство, убедившись в своей способности организовывать собственные "революции" на постсоветском пространстве, питает надежды распространить "киргизский опыт", в частности, на Белоруссию и Грузию.
Для Киргизии "путь в Европу начинается с России"?
Что же до Киргизии, то здесь Россия, судя по всему, продолжает следовать прежним приоритетам. Об этом говорит активизация контактов вокруг планов создания второй российской военной базы. Причем актуализация этой темы произошла одновременно с началом переговоров о списании внешнего долга Кыргызстана России. На таком фоне от новых киргизских властей трудно было бы ожидать чего-либо другого, кроме выраженной Розой Отунбаевой готовности пойти навстречу российским пожеланиям. Следует отметить, что вторую базу предполагается создать не где-нибудь, а в Оше или Джалал-Абаде. То есть в районе недавней межэтнической резни, во время которой Москва хоть и не откликнулась на просьбу Бишкека прислать в район беспорядков войска, но как бы совсем не заметила весьма пристрастного поведения киргизских силовых структур во время конфликта. То же самое можно сказать и о нетолерантных, мягко говоря, заявлениях некоторых новых киргизских лидеров в адрес нацменьшинств.
Между тем против планов создания российской военной базы на юге Киргизии неоднократно высказывался президент Узбекистана Ислам Каримов. По мнению экспертов, Узбекистан вообще рассматривает многие российские стратегии по выдавливанию Запада из Центральной Азии в качестве подготовки к действиям по дестабилизации самого Узбекистана. И примером этого считает последний переворот в Киргизии. Межэтнические столкновения в Оше и Джалал-Абаде, сопровождавшиеся массовым бегством этнических узбеков в Узбекистан, лишь усилили такие подозрения и, соответственно, напряженность на узбекско-киргизской границе.
Не исключено, что в Кремле намерены извлечь определенные выгоды из данной ситуации, действуя в духе старой доброй политики "разделяй и властвуй". В этой связи, похоже, не лишена оснований точка зрения американского аналитика Питера Зейхана, считающего, что российская политика в Киргизии опирается "на необходимость поддерживать определенный уровень уверенности и страха – уверенности в том, что русские защитят Киргизию в критический момент, и киргизских страхов по поводу того, что с ними сделает Россия, если они не войдут в российскую сферу влияния" (Stratfor, 16.06.2010). В целом же, по мнению Зейхана, "русским, на самом деле, все равно, что происходит в Киргизии – не считая того, как это влияет на российские интересы в других местах".
Такая политика, конечно же, имеет свою логику. Однако эта логика имеет слишком конъюнктурный характер. Невнимание Москвы к тому, что действительно "происходит", уже принесло и еще принесет России немало проблем. Никто не спорит – Россия имеет право и должна бороться за усиление своего влияния в Центральной Азии, в том числе и в Киргизии. Как ни банально прозвучит, но для этого нужна, прежде всего, пресловутая модернизация – подлинная модернизация России, способная превратить ее из бюрократического обрубка советской империи в привлекательный эталон развития для постсоветских стран.
Составной частью этого процесса должна стать модернизация российской политики в Центральной Азии. "Энергетический империализм", вернее, энергетический супер-эгоизм, и борьбу с мифической угрозой Запада необходимо отбросить. Нужно просто понять, что подлинная угроза - царящая в регионе жуткая нищета, коррумпированность и неадекватность здешних режимов. Рано или поздно все это может привести к грандиозной социально-политической катастрофе. И бороться с этой угрозой нельзя с помощью строительства геополитических конструкций в духе Realpolitik из позапрошлого века. Превращать ту же Киргизию в простой геополитический форпост крайне недальновидно. Гораздо дальновиднее усиливать российское влияние здесь прямыми инвестициями в экономику, развитием здравоохранения и образования, а также "настоятельными советами" местному руководству сосредоточиться на борьбе с коррупцией, а не с образом мыслей своих граждан. То есть России надо заниматься приблизительно тем же, чем в основном занимаются в своих бывших колониях Великобритания и Франция. В противном случае альтернативным России внешнеполитическим ориентиром может стать не Вашингтон и даже не Пекин, а какие-нибудь "яростные муллы" из Кандагара или из Тегерана.
Роза Отунбаева сказала недавно: "Киргизия, как и многие страны, стремится к европейским ценностям, но для нас путь в Европу начинается с России". Хотелось бы, чтобы эта красивая фраза действительно стала реальностью. Но зависит это, в первую очередь, от самой России.
Михаил Калишевский
26.07.2010 Михаил Калишевский
|