"New York Times": Уйгурский вопрос как головная боль для руководства Китая

В западном Китае закипает негодование

Урумчи, Китай. Пятизвездочные отели переполнены, бульдозеры в быстром темпе приводят в порядок наводящие тоску трущобы и щиты, рекламирующие "виллы фанцузского стиля" и призывно обращающиеся к нуворишам. На следующий год после того, как в ходе беспорядков между ханьцами и уйгурскими этническими группами были убиты почти 200 человек в этом городе на крайнем западе Китае, жизнь, как видится, возвращается в нормальное состояние.
"Не волнуйтесь, все теперь утихомирилось", сказал бойкий коридорный в отеле в квартале города, в котором преобладает ханьское население. Но перед тем, как уйти восвояси, он поменял свое мнение. "Вам бы лучше не ходить в уйгурскую часть города ночью", сказал он.
Под блеском и коммерческим гулом Урумчи - столицы провинции Синьцзян - скрывается явно ощущаемый дискомфорт, который не могут полностью приглушить ни десятки тысяч камер наблюдения, ни команды патрулирования из одетых в черные рубашки полицейских.
С июля 2009 года, когда неистовствовавшие уйгурские толпы устремились на китайцев-ханьцев с железными прутьями и кирпичами - эта сцена изменилась на противоположную через несколько дней, когда ханьские линчеватели жаждали мщения - китайские власти арестовали сотни человек и попытались успокоить издерганные нервы населения, израсходовав финансовый пакет на сумму в 1,5 миллиардов долларов, сменив местное руководство и развесив частокол из призывных лозунгов в общественных автобусах и вдоль шоссейных переходов.
Но пропаганда, направленная на подъем духа, и набирающая обороты экономика до настоящего момента обеспечили немногое для того, чтобы восстановить взаимное доверие. И эксперты говорят о том, что кампания правительства под лозунгом "бить без жалости", которая привела к секретным задержаниям подозреваемых нарушителей спокойствия и к казням, по крайней мере, девяти человек, обвиняемых в соучастии в кровопролитии, усилила напряженные отношения.
"Я не думаю, что найдется хоть один уйгур, убежденный в том, что правительство действует в их интересах", сказал Дрю К. Гладни - профессор азиатских исследований в Помона-Колледже в Калифорнии, который занимается изучением региона. "В действительности, враждебное окружение заставляет людей чувствовать себя в состоянии боевой готовности и обиды".
Учитывая присутствующее здесь усиленное наблюдение, не так уж и легко вызвать на откровенность как уйгур - говорящее на тюркском языке мусульманское меньшинство, так и ханьцев, которые составляют 96% населения Китая. Но при проявлении терпеливости и обещании анонимности, неприкрытое негодование прорывается наружу.
Возьмите, например, ханьца-владельца небольшого ресторана, который вначале отозвался об уйгурах как "части нашей семьи", но позже признал, что начал считать подавляющее большинство из них устрашающими, не заслуживающими доверия и "дикими".
Мужчина, который назвал только свою фамилию, Жоу, сказал, что прекратил ездить на автобусах в Урумчи прошлой осенью после того, как по городу распространились истории об уйгурах, укалывающих ханьцев шприцами для подкожных инъекций, зараженными СПИДом. Полиция первоначально задержала более дюжины человек в ходе нападений, но позже отвергла предположения о том, что иглы были инфицированы.
Как и сотни тысяч ханьцев, которые мигрируют в Синьцзян каждый год, Жоу, который прибыл из провинции Сычуань в 2004 году, сказал, что он был в частности вдохновлен видением о том, что он помогал "открывать" западный Китай. Хотя он рос под влиянием того, чему его учили – убеждением о том, что уйгуры были китайцами и частью счастливого калейдоскопа страны, состоящего из 56 этнических групп - в то же время, по его словам, он быстро обнаружил противоположную ситуацию. "Просто мы имеем мало чего общего", сказал он, осторожно оглядываясь по сторонам. "И что еще хуже, они не ценят того, что мы сделали для них".
В значительной степени, как оно поступило в Тибете, чтобы умиротворить еще один своенравый этнический регион, правительство потратило огромные суммы, чтобы попытаться помочь экономике Синьцзяна догнать уровень развития в восточном Китае, где доход и производство в среднем в два раза выше. В мае Коммунистическая партия объявила о первом этапе своей инициативы под названием "Люби великую родину, построй прекрасное отечество", которая будет включать строительство шести новых аэропортов и еще 5000 миль железной дороги, связывающей города, находящиеся на окраинах этого региона размером с Аляску, содержащем пустыни и горы.
Подчиняясь недовольству народа, Пекин также выгнал с должности руководителя региона Ван Лекуэна, чей 15-летний срок пребывания был отмечен бескомпромиссным подходом, который привел к отчуждению многих уйгур и в конце концов, оказался не в состоянии предотвратить беспорядки, вызвав уличные акции протеста со стороны ханьских жителей, требующих его отставки.
Уйгуры, которые составляют чуть меньше половины из 22 миллионов человек населения Синьцзяна, что представляет собой сокращение в сравнении с более чем 90% в 1949 году, скрывают свою глубоко ощущаемую враждебность. По их словам, Пекин намерен растворить уйгурскую культуру, в то время, как ханьские мигранты часто принимаются на лучшие рабочие места, особенно среди правительственной бюрократии или на фабриках процветающих "бингтуан" - во многом сегрегированных форпостов ханьцев, отвоеванных у пустыни Народной освободительной армией Китая в 1950 гг.
Хотя неспособность говорить на китайском закрывает доступ некоторым из уйгур в находящиеся под контролем ханьцев компаний, многие говорят, что гораздо большей силой, стоящей за их экономической маргинализацией, является неприкрытая дискриминация. "По обыкновению, государственные предприятия придерживались политики найма только ханьцев, но в эти дни они ведут себя более изощренно", сказал уйгурский экономист Ильхам Тоти, который изучает рынок занятости в Синьцзяне. "Они отказывают Вам после того, как Вы пришли на интервью и они разглядели Вас в лицо".
Хотя те, у кого нет образования и высокой квалификации, больше всех пострадали от безработицы, даже двуязычные уйгуры, которые закончили китайские университеты, говорят, что им приходится нелегко в поиске хорошей работы.
Разочарование, которое испытывают многие уйгуры, усугубляется ощущением того, что они оказались в ловушке, ограничены в действиях предубежденностью и строгими правилами проживания от переезда в более богатые прибрежные города и жесткими паспортными ограничениями от выезда из Китая.
Политика, в частности сформированная опасениями правительства в том, что уйгуры, которые ездят за границу, вполне могут стать радикалами и вернуться в качестве террористов, приводит к невозможности для них работать за границей, заниматься академическими исследованиями и воссоединяться с семьями. Это также вызывает недовольство уйгурских владельцев бизнеса, которые ищут большего участия в торговле Китая со своими соседями в Центральной Азии. "Как мы можем конкурировать с ханьцами, если мы не можем встретиться с нашими клиентами в их собственных странах?" спросил торговец текстилем в Кашгаре - южном городе-оазисе. "Только то, что мы являемся мусульманами, не означает, что все мы заинтересованы стать террористами".
Беспокойство правительства по поводу радикализующего влияния ислама оборачивается в уйму религиозных ограничений, включая строгие лимиты на численность уйгур, которые могут поехать в Мекку в Саудовской Аравии для совершения ежегодного паломничества, и правила, которые принуждают студентов и правительственных работников есть во время месячного поста Рамадана.
Страхом также пронизана светская жизнь. Сотовые телефоны и обмены сообщениями по электронной почте часто отслеживаются, и даже умеренная критика китайской политики, выставленная онлайн, может иметь катастрофические последствия. В июле четыре уйгура - три менеджера по веб-сайту и журналист - которых обвинили в том, что они причинили угрозу государственной безопасности, были приговорены к длительным тюремным срокам в ходе закрытых судебных процессов.
Аспирант из города Хотан сказал, что он не осмелился посещать веб-сайты, принадлежащие уйгурским группам в изгнании, которые можно просматривать лишь путем обхода интернет-ограничений, установленных правительством и известных в качестве "Большого брандмауэра". "Они найдут Вас", сказал он о правительстве. "Иногда я ощущаю себя так, будто живу в гигантской тюрьме".
Ану Култалахти - исследователь "Amnesty International" в Лондоне, которая взяла интервью у свидетелей насилия, происшедшего в прошлом июле - сказала, что страх охватил и тех, кто теперь проживает в Европе и Соединенных Штатах. "Это граничит с паранойей", сказала она. "Если Вы обещаете им конфиденциальность, то они смеются и отвечают: "Это Вы так думаете. Правительство уже знает о том, что мы с Вами беседуем"".

Эндрю Джейкобс
"New York Times", 4 сентября 2010 года
Перевод – "Zpress.kg-UVU"