Растление Фемиды

Почему казахстанское правосудие бездействует в отношении отца, насиловавшего своих несовершеннолетних дочерей?

Эта семья из Енбекшиказахского района Алматинской области была в поселке на хорошем счету: крепкий дом, небольшой, но собственный бизнес, обихоженные дети. Глава семейства, хоть и бывший сиделец да к тому же и выпить не прочь, в сельские понятия о приличии вполне вписывался: не скандалист и не дебошир, во всяком случае, не больше, чем другие.
Вспыльчивый, но отходчивый здоровяк, рукастый, в помощи не откажет, одним словом, хороший мужик, а то, что сидел, так кто ж не ошибается. Вот такую примерно характеристику дают односельчане Максуту – назовем его так. По понятным причинам все имена в этой истории изменены.
Ах, если бы они только могли представить, что творилось за дверями этого тихого дома и какой зверь живет в этом "хорошем мужике".
Максут и Гульнара женаты уже 25 лет. И все эти годы, не считая семи лет, когда муж сидел в тюрьме, можно охарактеризовать одним словом – страх. Она покорно сносила жестокие побои днем и сексуальные истязания ночью. Терпела. Муж есть муж. Старалась не давать ему поводов для недовольства. Всегда была занята: готовила, убирала, стирала, гладила. Искала ему оправдание, а себе утешение в религии. За совместную жизнь она родила ему шестерых детей – четырех сыновей и двоих дочек.
Детей он тоже бил. Учил жизни. Где ремнем, где подзатыльником, но все больше кулаками. А рука у кряжистого Максута, бывшего спортсмена, нелегкая, от простой пощечины полдня звон в ушах стоит. Старшие сыновья, не задерживаясь, покинули отчий дом, как только окончили учебу.
Когда ему дали девять лет, Гульнара, несмотря на то что оставалась с тремя детьми на руках, а четвертой, Алией, была беременна, вздохнула с облегчением. Надеялась, что долгие годы в неволе заставят мужа перемениться к лучшему.
Кстати, срок Максут получил за соучастие в похищении человека, удерживании в неволе и вымогательство. Человек был иностранцем. Задолжал своему земляку крупную сумму денег, и Максут с тем самым земляком таким образом долг хотели вернуть: держали пакистанца в погребе того самого крепкого дома, требуя у родственников похищенного выкуп.
Но еще до этого случая Максут дважды попадал в поле зрения Фемиды: один раз за непреднамеренное убийство – маленькая девочка попала под задние колеса машины, второй – насмерть сбил женщину. Оба раза как-то обходилось без длительных сроков заключения: следственные разбирательства, смягчающие вину обстоятельства, амнистия. Может быть, это непонятное снисхождение судьбы укрепило в нем чувство вседозволенности – кто знает.
Из тюрьмы он писал длинные душевные письма, в которых обещал ей другую, счастливую жизнь – только дождись. И она верила. И, конечно, ждала, мысли о разводе даже не возникало. Не по-божески это, да и не по-людски бросать человека в беде.
Девять назначенных лет он так и не отсидел, вышел раньше на два года. И все началось сначала. Только было еще хуже, появилась особая жестокость, нередко граничащая с садизмом. Тем не менее она родила ему еще двух мальчишек.
– Вы, наверное, спросите, зачем я стольких рожала при такой жизни… Бог давал – рожала. Аборты делать рука не поднималась, – оправдывается Гульнара, хотя я молчу и ни в чем ее не обвиняю.
К девочкам он стал придираться все чаще и все мелочнее: то пыль под кроватью найдет, то увидит их, как ему казалось, праздно сидящими и болтающими о пустяках. И снова бил. Гульнара пробовала заступаться, но сама получала такие тумаки, что отлетала в другой угол комнаты. А девочки плакали и просили: "Мама, не надо. Папочка, не бей ее!" В редкие минуты его расположения она снова пыталась начинать разговор о том, что девочек нельзя так сильно бить, он отвечал, что все это только на пользу для самих же девочек. Дочек она просила лишний раз не провоцировать отца – вовремя и тщательно делать требуемую им работу по дому.
Конечно, девчонки как праздника ждали любой возможности вы-рваться из дома и с радостью уезжали на каникулы погостить у родни, где, кстати, тоже работали, только с удовольствием, на сельском поле да еще и за деньги. Гульнара понимала, что возвращаться им не очень хочется, поэтому, когда старшая Динара сказала, что не хочет ехать домой и заплакала в трубку, услышав, как подвыпивший Максут закричал: "Скажи ей, пусть возвращается, нечего бездельничать!", слезам дочери особого значения не придала. Но когда и на второй день Динара, рыдая, наотрез отказалась возвращаться и отвечать, в чем дело, а только сказала: "Спроси у Алии, она все знает", Гульнара заподозрила неладное.
Динара гостила у старшего брата, Алия была у бабушки, их разделяли сотни километров. Но сестры как сговорились – Алия тоже плакала в трубку и просила: "Мама, отдай меня бабушке". С тех пор сердце у Гульнары было не на месте. Алию родственники все-таки привезли домой, и, улучив момент, когда отец ушел с гостями прогуляться по поселку, Гульнара кинулась к дочери, умоляя ее рассказать правду, какой бы она ни была.
Четырнадцатилетняя девчушка истерически рыдала и сквозь слезы говорила, что отец сделал с ней это, и что это мерзко, и что она не хочет об этом говорить, не хочет думать, она хочет все забыть, она хочет умереть. Гульнара все поняла, обняла дочку, сказала, что ни в чем ее не винит, что они обязательно уйдут из дома, а пока ей нужно успокоиться, иначе отец вернется, увидит ее заплаканное лицо и сразу обо всем догадается. Быстро стали мыть голову, чтобы скрыть следы слез. Поднимать скандал Гульнара при родственниках не стала, потихоньку собиралась, чтобы уйти из дома, как только они уедут. Выяснять отношения с Максутом было страшно, да и не было смысла.
Она забрала детей – Алию и сыновей, шестилетнего и четырехлетнего, – и убежала. Ее спрятали добрые люди. Динара тоже приехала чуть погодя. Выяснилось, что Максут сначала приставал (на языке юриспруденции это называется растлением), а потом стал насиловать девочек, пригрозив им, что, если расскажут матери, он ее убьет. Первой он изнасиловал Алию, тогда ей было 13. Пятнадцатилетняя Динара, поняв, что ей не избежать такой же участи, предпочла потерять девственность с понравившимся ей парнем. Ее Максут потом насиловал особенно жестоко, вымещая зло за этот проступок.
Алия согласилась пойти с матерью в полицию, Динара заявление писать отказалась. Видимо, Максуту удалось растоптать девочку окончательно, убедить ее в собственной порочности и вине.
Гульнара написала заявление в РОВД о факте растления и изнасилования ее несовершеннолетней дочери. Алия прошла две экспертизы. Одну судебно-медицинскую, в которой говорится, что девственная плева девочки повреждена. Другую – судебно-психиатрическую, в которой говорится, что ребенок психически здоров, к фантазиям не склонен и говорит правду.
Все, что происходило дальше, не поддается никакому сколько-нибудь вразумительному объяснению. Заявление у Гульнары вроде бы приняли, даже зарегистрировали. Однако уголовное дело по столь серьезному мотиву возбуждено не было, мера пресечения, разумеется, тоже избрана не была. Никакая. Даже подписку о невыезде не оформили.
Впрочем, следователь, двадцатидвухлетний старший лейтенант, Гульнаре о том, что уголовное дело он возбуждать не собирается, не сказал. Более того, назначил очную ставку, на которой он сам, инспектор по делам несовершеннолетних, Максут и его адвокат допытывали 14-летнего ребенка, замордованного и забитого, о том, как выглядит фаллос отца… Да, так оно и было. Максут сказал: "Если ты говоришь, что я тебя насиловал, то опиши, какой у меня фаллос". Девочка смутилась, а отец, усмехаясь, сказал: "Вот видишь, значит, ты врешь". И Алие пришлось, мучаясь и краснея, тщательно подбирая слова, описывать то, от чего ее тошнило, а четверо мужиков, трое из которых профессиональные юристы, сидели и, по сути, снова насиловали беззащитного подростка. Такое впечатление, что в РОВД слыхом не слыхивали о ювенальной полиции и особенностях допросов несовершеннолетних.
Вдобавок ко всему уже фигурировавший в нашем рассказе инспектор по делам несовершеннолетних совершил такое, последствия чего очень сильно осложнили жизнь девочек. Он пошел в школу, где учились сестры, и запросил на них характеристику, а когда завуч спросила о поводе запроса, он как на духу ей все рассказал, впрочем, не ей одной. Излишне говорить, что теперь вся школа в курсе этого пакостного дела. Все это происходило, напомню, в рамках так называемых доследственных мероприятий, уголовное дело заведено не было. Случайно или нет, но почти сразу же после того, как Гульнара обратилась в РОВД с заявлением об изнасиловании дочери, ее муж продал машину.
Уголовное дело было заведено полтора месяца спустя под давлением общественного защитника, к помощи которого прибегла Гульнара. Защитник, что называется, наехала на старлея, забросав его вопросами, на которые он отвечал совершенную нелепицу, с точки зрения юридической науки. И полицейский сам это понимал. Поняв, что дело принимает совсем другой оборот, следователь уголовное дело завел, однако меру пресечения в постановлении не указал.
Через три дня после того, как уголовное дело возбудили, Максут исчез, и где он теперь находится – неизвестно.
Между тем Гульнаре с детьми приходится сейчас весьма и весьма непросто. Они продолжают оставаться в доме приютивших ее добрых, но все-таки чужих людей. У них нет средств к существованию. Вернуться домой они не могут по двум причинам: это очень рискованно, пока Максут на свободе, и психологически невыносимо, когда весь поселок в курсе событий. Идти в школу девочки не решаются, их можно понять.
Гульнара мечтает продать дом и переехать в другой какой-нибудь поселок, где о них не знают. Но это, увы, невозможно. Дом – совместно нажитое имущество, и продать его без согласия мужа она не сможет. Как ни печально, и здесь Максут под сенью закона, даже нарушая его.
Чем закончится эта история – неизвестно, хочется надеяться, что все-таки каким-никаким хеппи-эндом. Во всяком случае, редакция "Литера" готова предоставить прокуратуре и другим заинтересованным органам, а также профильным общественным организациям настоящие имена фигурантов и географические координаты.

Ирина САВЕЛЬЕВА, Алматы