"Белые пятна" истории
Малоизвестные страницы Восстания 1916 года в сердце Азии

В период недавних тревожных событий в Киргизии и после в средствах массовой информации появились многочисленные публикации, авторы которых пытались провести некие прямые аналогии между восстанием 1916 года в крае и волнениями, захлестнувшими республику с середины 2010 года. Как всегда в пору политических потрясений в том или ином регионе СНГ, некоторые круги на Западе (и не только!) вновь стали муссировать тезис об "антирусской" направленности происходящего, а более ретивые даже настаивали на немедленном военном вмешательстве извне. Умышленно подбрасывались на газетные полосы и в эфир, на экраны телевизоров такие факты, которые должны были бы подтвердить этот сомнительный вывод, хотя было совершенно очевидно, что речь идет всего лишь о ставшей традиционной на постсоветском пространстве очередной попытке выбрать "самостоятельный путь" развития, на сей раз – новой политической коалицией уже давно опробованными в некоторых регионах способами.

Так что же случилось тогда, в далеком 1916-м ?..

1. Просчеты царского двора

В Туркестанском генерал-губернаторстве в 1915-1916 годы в связи с наступившим продовольственным кризисом происходили массовые волнения дехкан и рабочих, как местных, так и русских. "…Трудящиеся местного коренного населения, – пишет Х .Ш. Иноятов, имея в виду Туркестанский край, – постепенно начали понимать, что причины их невыносимо тяжелого положения кроются в самом социально-экономическом и политическом строе страны. На почве общих классовых интересов происходило дальнейшее сближение местных трудящихся с русскими, учащались их дружные выступления за сокращение рабочего дня, увеличение заработной платы, улучшение условий труда и быта, снижение цен на продукты питания и т.д.". В качестве примера автор приводит стачку рабочих озокеритовых промыслов на острове Челекен, на промыслах "Вишау", хлопкоочистительных и маслобойных заводов Намангана, Коканда, Андижана и других городов. На селе участились нападения на местные администрации, имения баев, заготовительные пункты хлопкозаводов. Эти выступления, несомненно, носили характер не вооруженного восстания, а классического гражданского протеста против непродуманной внутренней социально-экономической политики правительства, вызвавшей обострение продовольственной проблемы.

Весной 1916 года положение в Туркестанском крае ухудшилось. В Ташкенте, Коканде, Андижане, Намангане, многих других городах толпы голодающих, брошенных властями на произвол судьбы, устраивали шумные шествия и погромы, блокировали местные администрации, громили торговые лавки спекулянтов и базары, требовали принять срочные и решительные меры для улучшения распределения продуктов питания, обуздания безудержного роста цен. Так называемые бунты "пустых кастрюлей" дополнялись на селе нападениями дехканской бедноты на усадьбы земельной аристократии, экспроприацией запасов продовольствия, мелкого и крупного рогатого скота, поджогами имений, а порой и убийствами крупных баев, нажившихся на нещадной эксплуатации безземельных и малоземельных дехкан, коррумпированных представителей волостных администраций и местных чиновников, игнорировавших нужды и запросы трудящихся, беззастенчиво их обиравших. Особенно часто подобные факты имели место в областях Ферганской долины. Для усмирения мятежников власти были вынуждены привлекать полицию и войска.

В Ташкенте недооценивали остроту ситуации на рынке продовольственных товаров и возможные последствия неуклонного роста народного негодования в связи с усилением налогового гнета для максимального увеличения поставок воюющей армии продуктов и денежных пожертвований без учета реального экономического положения населения в городах и на селе. Как правило, эти налоги и поборы ложились на плечи прежде всего менее обеспеченных слоев масс – дехкан и скотоводов. В администрации генерал-губернатора края явно надеялись, что к июню, когда будет собран новый урожай зерновых, положение в Туркестанском крае с продовольствием само собой изменится в позитивную сторону. Однако эти надежды не оправдались. Высокий уровень хлопковости аграрного сектора, вызвавший сокращение площадей под главными продовольственными культурами, не позволил добиться резкого увеличения производства зерновых, прежде всего пшеницы. Цены на хлеб к 1916 году выросли в 4 раза, тогда как на хлопок-сырец, доходы от которого и обеспечивали главным образом удовлетворение потребительского спроса подавляющей части дехканских семей, – всего на 50%.

Роль своеобразного детонатора социального взрыва в Туркестанском крае сыграл указ Николая II "О привлечении мужского инородческого населения для работы по строительству оборонительных сооружений и военных сообщений в районах действия армии, а равно для всех иных необходимых для государственной обороны работ", подписанный 25 июня 1916 года. О нем в Ташкент было сообщено 28 июня телеграммой № 18991 за подписью Министра внутренних дел. В соответствии в решением Российского правительства квота по набору для края была распределена следующим образом: по Туркестанскому генерал-губернаторству, как уже отмечалось, мобилизации подлежали 250 тыс., Степному – примерно 240 тыс. мужчин в возрасте от 19 до 43 лет. Это известие всколыхнуло все общество, вызвало мощный резонанс, привело в движение различные политические силы. Даже спустя более полугода после переломных событий, потрясших обширный регион, генерал-губернатор Туркестанского края А.Н.Куропаткин в рапорте 22 февраля 1917 года Николаю II не без ощутимой тревоги признавал, что "высочайшее повеление… вызвало серьезные беспорядки в областях Туркестанского края как среди оседлого, так, в особенности, среди кочевого населения". И это вовсе не случайно.

Мобилизация изначально была задумана как демонстрация верности масс "царю и Отечеству". Однако она носила классовый характер и нацеливалась на внесение раскола в ряды освободительного движения трудящихся. Так, в соответствии с разъяснениями к указу для степных регионов, от набора освобождались чиновники волостных, сельских и аульных администраций, их вооруженная охрана, духовенство, так называемые "почетные граждане", учащиеся медресе и др. Кроме того, каждый подлежащий призыву мог нанять другого и, откупившись, послать его вместо себя. Таким образом власти намеревались "очистить" Туркестанский край от политически "вредных элементов", руководителей и наиболее видных участников антиправительственных волнений, различных оппозиционных движений и течений, вышедшим из "низов". Льготы, предоставленные представителям состоятельного сословия, занимавшим все ключевые посты в местных администрациях, учащимся медресе, в большинстве своем причастным к либеральному движению джадидов, военизированным охранам волостных и аульных управлений позволяло поднять авторитет колониальных властей, укрепить их позиции в "верхах".

Городская и сельская беднота интуитивно почувствовала "избирательность" набора на тыловые работы, дискриминационный характер зафиксированных в указе о мобилизации льгот и привилегий. Она категорически отвергла принципы призыва местного населения, освобожденного от воинской обязанности, на тыловые работы. Уже в первые дни после объявления о мобилизации начальник Туркестанского охранного отделения доносил, что "по полученным в отделении сведениям, среди туземного населения замечается сильное возбуждение вследствие распространенности слуха, что состоятельным и интеллигентным туземцам будет предоставлена возможность сделать денежный взнос взамен личной явки по набору в команды для окопных работ. В чайханах и т.п. заведениях туземцы говорят, что если не будут взяты на работу богачи, то менее состоятельный класс населения склонен к учинению крупных беспорядков и расправится самосудом с богачами". В этом не было никакого преувеличения. События вскоре показали, что у тех, кто решительно отвергал "избирательную" мобилизацию, слова не расходились с делом.

Следует отметить и то, что среди городской и сельской бедноты оказалось немало тех, кто голоду и нищете, беспросветной нужде предпочел окопные лишения. В Ташкенте, Коканде, Туркестане, Андижане, Самарканде, Петро-Александровске, русских поселениях Аулиеатинского, Черняевского, Перовского уездов, некоторых других на мобилизационные пункты вместе с русскими и украинцами приходили тысячи добровольцев из местного населения – узбеки, туркмены, киргизы, казахи, каракалпаки. Работа далеко от родных мест в тылу действующей армии – на рытье окопов, траншей, ходов сообщения и устройстве блиндажей зачастую под разрывами снарядов противника, пулеметным и ружейным обстрелом – им казалась не более тягостнее, чем гнуть спину на баев и манапов, терпеть унижения и лишения. Важно иметь в виду, что этот выбор в последующем имел огромное значение в осуществлении перелома в мировосприятии немалой части туркестанского общества. Находясь в прифронтовой полосе, общаясь с российскими солдатами и казаками – вчерашними рабочими и крестьянами, деля с ними все невзгоды окопной жизни, боль потерь и болезни, унижения со стороны офицерской касты, тыловики возвращались на родину с совершенно иными взглядами на жизнь, политически подкованными, высоким самосознанием. Из их среды выросли подлинные лидеры освободительного движения "низов", за которыми массы шли в бой за новые идеалы свободы и демократии.

Лидеры туркестанских джадидов в указе Николая II о мобилизации "инородцев" на тыловые работы увидели возможность выслужиться перед самодержавием и укрепить собственные политические позиции. В работах Х.Т.Турсунова, З.Д. Кастельской, многих других исследователей, специально посвященных истории восстания 1916 года в Средней Азии и Казахстане, приводится масса документов и материалов, свидетельствующих о том, что лидеры джадидов были в числе активных популяризаторов указа Николая II, призывали массы к повиновению, исполнению долга по "защите Отечества". Об этом же пишут и многие западные исследователи. Так, Пол Бергн акцентирует внимание на том, что после объявления набора на тыловые работы "в Самарканде, в доме автора реформ Махмудходжа Бехбуди было проведено собрание, чтобы согласовать ответные действия мусульман на указ центрального правительства. На нем присутствовали Mунаввар Кары, журналист, человек образованный, лидер движения за реформы в Центральной Азии, Палваннияз, позднее президент Хорезмской Народной Республики, Усман Ходжа, впоследствии президент Бухарской Народной Республики и Абиджан Махмад...". О том, какое решение на нем было принято, можно судить по тому факту, что 15 августа 1916 года в Ташкенте под председательством Убайдуллы Магзума Абдурасулходжаева был образован городской "комитет содействия" набору рабочих на тыловые работы, куда вошли 16 видных деятелей движения джадидов. Подобные "комитеты" по инициативе идеологов либеральной национальной буржуазии возникли почти во всех областях края.

Почти в каждом номере печатных органов джадидов помещались обращения и статьи, призывавшие местных жителей проявить патриотизм, внести свой вклад в "защиту Отечества". Так, "Туркистон вилояти газетаси" в выпуске за 24 сентября 1916 года особо подчеркивала: "Царь издал повеление, мы пойдем на работу… О, послужим нашему царю, будем помощниками армии, надо помогать отечеству". Журнал "Аль Ислох" в одном из номеров устами Абдурахмана Сайяха поучал своих читателей мусульман: "Дорогим единоверцам рекомендуется в этом отношении наряду с именитыми людьми, умеющими различать добро и зло, подчиниться указанному высочайшему повелению.., ибо защищать дорогую родину – есть дело обязательное для всего населения отечества, как русских, так и мусульман".

Мало чем уступали в "патриотическом" рвении туркестанским джадидам казахские. Выражая их точку зрения, газета "Казах" в передовой статье наставляла, что "приказ царя – истина, и ему возражений быть не может". Она подчеркивала, что "приказа мы не можем не выполнить" и призывала "аксакалов, сознательных граждан" разъяснять людям его суть и смысл. В воззвании "К киргизскому народу", напечатанном в номере газеты за 22 июля 1916 года, звучали опять-таки те же "патриотические" нотки: "Приказ царя должен быть безоговорочно выполнен. Мы так говорим и будем говорить. Царю честно служить – наш долг. Это надо разъяснять народу. Мы принимаем все меры к тому, чтобы убедить наш народ в этом". И джадидские лидеры шли в люди, чтобы увеличить ряды сторонников империалистической войны, решительно осужденной массами.

Усиление противостояния в обществе было чревато не только серьезными морально-политическими, но и вполне конкретными экономическими потерями. В этом отношении весьма примечательно признание самого А.Н.Куропаткина, сделанное им, скорее всего, для снятия с себя ответственности за восстание в Туркестане и провал мобилизационного плана. Как бы предупреждая о возможных последствиях ускоренного проведения набора рабочих в Туркестанском крае на тыловые работы, он писал, что "потери государства от крутого проведения проектированной меры были бы громадны, одного хлопка было бы потеряно на сотню миллионов рублей. Потеря скота, так нужного армии, тоже составила бы непоправимый ущерб интересам армии". Причиной тому, разъяснял он помощнику военного министра Фролову, в том, что "в России привлечение мужского населения к участию в войне в возрасте с 19 до 43 лет… проводилось в течение двух лет. Население постепенно теряло часть своих рабочих сил и к этому приспосабливалось. В Туркестане одновременное и быстрое привлечение всего мужского населения в возрасте от 19 до 43 лет было бы страшным ударом для населения прежде всего в экономическом отношении". В целом верно оценивая вероятные экономические последствия поспешного проведения мобилизации населения в Туркестанском крае на работы в тылу действующей армии, в то же время А.Н.Куропаткин не призывал отменить ее, а лишь намекал на целесообразность растянуть сроки и сократить численность призываемых.

Поляризация туркестанского общества летом 1916 года на сторонников и противников выполнения указа Николая II стала закономерным результатом дифференциационных процессов, которые шли в освободительном движении, а сами формы и методы, которыми проводилась мобилизация рабочих на тыловые работы непосредственно губернскими, уездными и волостными администрациями – в спешке, без соответствующей агитационно-пропагандистской и разъяснительной работы среди масс, в духе пресловутого служебного рвения, к тому же совпадение кампании по времени с разгаром летних полевых работ оказали огромное влияние на их ускорение. Ситуацию усугубило то, что с первых же дней начала реализации указа военно-колониальные власти края, привыкшие применять методы давления, сделали ставку исключительно на силу, решительное подавление любых форм сопротивления населения. 17 июля 1916 года царским указом в Туркестанском крае было введено военное положение, что предоставляло военным губернаторам областей широкие полномочия. В специальной инструкции, адресованной помощником генерал-губернатора края М. Р. Ерофеевым военным губернаторам, предписывалось регулярно "производить военные прогулки по туземным городам и селениям с целью ознакомления с ними и способом действия на случай применения карательных и понудительных мер, также для благоприятного воздействия на умы туземцев, не подчиняющихся распоряжениям правительства. Прогулки сопровождать тактическими учениями". Как видим, власти предвидели неизбежность эксцессов и тщательно готовились к ним. Во все области, уезды и волости дополнительно направлялись подразделения регулярных войск – казацкие сотни и солдатские роты, которым придавались орудийные и пулеметные расчеты, для оказания психологического давления и пресечения всякого сопротивления.

На противоположном фланге мобилизационного фронта обработкой общественного мнения занималась весьма пестрая коалиция правых оппозиционных сил, в котором резко выделялись активисты джадидского движения, консерваторы из среды феодально-байской элиты, родоплеменной верхушки и руководителей местных администраций на уровне кишлаков и аулов, старообрядцы из числа духовенства (ишаны, имамы и т.п.), которые представляли различные суфийские ордена, настоянные на традиционализме. Их цели и задачи не были идентичны: если джадиды главным образом призывали к демонстрации на практике патриотизма, верности царю и готовности служения "единому отечеству", то представители имущественного сословия и мелкого чиновничества – к игнорированию мобилизации, решительного требования отмены царского указа, ибо набор вел к срыву хода полевых работ, что могло отразиться на урожае, угрожал снижением доходов и, следовательно, ухудшением экономического положения и материального благосостояния феодально-байской олигархии, рьяные старообрядцы, сохранявшие приверженность панисламизму и пантюркизму, – саботированию мобилизации с тем, чтобы таким образом нанести ущерб боеспособности российской армии и оказать практическую помощь воюющей единоверной Турции в разгроме врага. Их поддерживали эмиссары зарубежных спецслужб – Германии, Турции, а также Ирана и Афганистана, с территории которых в регион засылались разведывательно-диверсионные и пропагандистские группы для общей дестабилизации политической и социально-экономической обстановки в Туркестанском крае, организации антиправительственных выступлений под лозунгами борьбы против национального и колониального угнетения, за расширение прав и свобод, полной отмены военно-колониального управления.

2. Тень "газавата" в Туркестане

Серьезные просчеты властей в организации и проведении мобилизации населения на тыловые работы, широкий диапазон воздействия оппозиции на общественное мнение стимулировали формирование устойчивого неприятия большинством масс призывной кампании, ускорение консолидации ее противников, их перехода от слов к практическим действиям. Уже 4 июля 1916 года, т.е. менее чем через неделю после начала мобилизации и почти в первый же день составления списков мужчин коренной национальности в возрасте от 19 до 31 года, что предусматривалось в указе Николая II, в городе Ходженте Самаркандской области состоялась многотысячная демонстрация городской и сельской бедноты – ремесленников и кустарей, безземельных и малоземельных дехкан. Среди них было немало женщин и детей. Заблокировав приставство, забрасывая камнями чиновников канцелярии, солдат и полицейских, местного судью и аксакалов, пытавшихся призвать их к сохранению спокойствия и порядку, они потребовали отмены составления списков и свертывания кампании. Вмешательство уездных представителей не разрядило ситуацию. Напротив, наэлектризованная масса выразила им недоверие и пыталась ворваться в здание канцелярии. Несколько подоспевших солдат караульной роты и полицейских открыли по безоружным огонь. Двое демонстрантов были убиты, один получил тяжелое ранение. Некоторые наиболее активные участники демонстрации оказались арестованы. Но это не ослабило накал противостояния. С Ходжента массовые волнения перекинулись на другие городки и поселения. Жители кишлака Костакоз единой колонной двинулись в город, чтобы вызволить арестованных товарищей. Крупные столкновения демонстрантов с полицией и солдатами произошли в Ура-Тюбе, ряде кишлаков Ганчинской волости, для подавления которых были брошены карательные подразделения.

5 июля в городе Ургуте двухтысячная колонна демонстрантов утром блокировала канцелярию волостного управителя, требуя отмены набора. Несколько человек ворвались в помещение канцелярии и, несмотря на протесты пристава, главы администрации и других чиновников, уничтожила все списки подлежащих мобилизации. В тот же день на железнодорожной станции Куропаткино толпа возмущенных напала на артиллерийский расчет. 7 июля произошли волнения в селении Дагбит, а 9 июля – кишлаке Газы-яглык Кокандского уезда. 11 июля в центр столкновения демонстрантов с полицией и солдатами превратилась старогородская часть Самарканда. Таким образом волнения за считанные дни охватили всю Самаркандскую область. "Брожение росло, – писал военный губернатор Самаркандской области генерал Н.С.Лыкошин, – драки и убийства вспыхивали то в одном месте, то в другом, уговоры и увещевания местных властей не действовали, разъяснениям не доверяли, пока, наконец, все это не вылилось в форму открытого восстания против русского правительства". Кстати, надо отдать должное Н.С.Лыкошину, который одним из немногих, выражая общее настроение коренного населения, предупреждал, что "мало надежды на то, что население где-нибудь добровольно нарядило рабочих", был убежден, что "на добровольное подчинение… вряд ли можно рассчитывать". Вопреки этому, на самаркандские события поспешили откликнуться 20 представителей элиты деловых кругов Бухарского эмирата, которые заявили, что "бухарское купечество, одушевленное чувствами искренней преданности и любви к России, выражает свое крайнее негодование по поводу мятежных действий самаркандцев". Столь явное лицемерие нельзя было объяснить ни русофобией, ни промонархистскими, точнее – процарскими поветриями при дворе эмира Бухары Сеида Алим-хана, поддерживавшего дружественные отношения с Николаем II. Они были типичны для правящих кланов и их надежной опоры – состоятельных слоев общества, приращивавших свои капитали благодаря всемерной поддержке правящего режима.

Куда пессимистичнее относился к царскому указу о мобилизации инородцев даже военный губернатор Ферганской области генерал-лейтенант А.Гиппиус, который обращал внимание на несвоевременность проводимой кампании, совпавшей с мусульманским праздником ураза (пост), что уже само по себе создавало благоприятные условия для волнений, которые, считал он, при любом исходе будут иметь и религиозный, и политический характер, Более того, А.Гиппиус, чтобы предотвратить осложнения, взял на себя ответственность внести необходимые коррективы в проведение мобилизационной кампании с учетом реальной обстановки, издал распоряжение с 27 июля приостановить ее до окончательного выяснения вопроса. Об этом он проинформировал администрацию генерал-губернатора Туркестанского края и руководство Туркестанского военного округа. В результате А.Гиппиус был снят с должности. Власти, как российские центральные, так и региональные, даже видя разрастание волны протеста против набора на тыловые работы, не предпринимали конструктивные шаги для установления диалога с населением, не желали внести необходимые коррективы в мобилизационные планы. Тем самым они в большой степени способствовали превращению в общем-то мирной кампании в нечто принудительно-реквизиционное, вызвавшее все возраставшую волну массовых протестов различных слоев населения.

9 июля массовые протесты против набора рабочих захлестнули Андижан. Здесь толпы горожан и сельчан, вооруженные кетменями, палками и камнями, напали на городскую администрацию. Полиция и казаки открыли огонь. Трое демонстрантов были убиты, 22 – ранены. 10 июля в Старом Маргилане на городской площади были убиты аксакал, три мираба и городовой. Закончилось кровопролитием и протестное выступление 11 июля в Ташкенте. Многочисленная неуправляемая толпа собралась в Бешагаче у полицейского управления, требуя отменить набор. Солдаты и казаки ответили огнем. В результате 11 человек были убиты, 15 – ранены, 34 задержаны и отданы под суд. Старогородцев поддержали в Тойтюбинской, Пскентской и Кенджигалинской волостях, население которых отказалось идти на тыловые работы.

Кровавые события в Ташкенте стали последним звеном в сложной цепи протестных демонстраций и волнений, участники которых требовали соблюдения своих гражданских прав, отмены льгот и привилегий по призыву на работы в тылу армии, предоставленных имущественному сословию, учета экономических интересов бедноты. Нередко в лозунгах демонстрантов звучали и призывы к властям пересмотреть оплату и условия труда на предприятиях, сократить налоги и поборы, осуществить перераспределение земли и воды, обеспечить их равную доступность для всех категорий земледельцев и т.п. В них нашли отражение наболевшие политические и социально-экономические проблемы, волновавшие подавляющую часть туркестанского общества. Однако они натолкнулись на консерватизм мышления официального Санкт-Петербурга, стену равнодушия представителей военно-политической и колониальной верхушки Туркестанского генерал-губернаторства, привели к таким же бессмысленным кровопролитиям, как и в центральных районах Российской империи, подавлялись с той же жестокостью силами армии и полиции, как и рабочие и крестьянские выступления в метрополии.

Представители местной правящей элиты осудили протестные выступления сельской и городской бедноты. 22 июля группа "почетных туземцев" Ташкента и гласных городской думы обратилась к генерал-губернатору Куропаткину с выражением сожаления по поводу беспорядков. "…Они, потрясенные и подавленные явным неповиновением некоторой части ташкентских горожан высочайшему повелению о привлечении туземного населения к тыловым работам, – писал А.Н.Куропаткин, – просят верить их глубокому возмущению дерзостным преступлением безумных ослушников и искреннему желанию искупить их великую вину… т.е. исполнить волю государя и дать требуемый наряд рабочих". Таким образом местная правящая элита не стала скрывать свою полную солидарность с царским самодержавием и в очередной раз продемонстрировала решительную поддержку политики колониальных властей в регионе.

В результате демарша "почетных туземцев" и гласных Ташкентской городской думы, олицетворявших идейную платформу правящих кланов, раскол в туркестанском обществе между "верхами" и "низами" не только не сократился, а, напротив, более расширился и углубился, создав тем самым конфронтационное поле для усиления противостояния и противоборства самых различных социальных и политических сил. Не будет никаким преувеличением, если скажем, что именно позиция "почетных туземцев", совпадавшая с тактикой лидеров джадидов, части национальной буржуазии, а также некоторых прослоек элиты духовенства, позволила впоследствии лишить массовые выступления городской и сельской бедноты в ряде районов Туркестанского генерал-губернаторства сплоченности и организованности, придать им привычную стихийность и свернуть с магистрального пути движения к приоритетной цели – достижения национальной независимости. Вот почему немало западных исследователей позицию, занятую лидерами либеральной демократии, расценивает как ренегатство. Так, Филипп Д. Картин, особо подчеркнув, что в 1916 году в Туркестане "протесты против мобилизации коренного населения на тыловые работы получили широкое распространение", в то же время констатирует, что несмотря на это "никакого значительного подъема движения за независимость... не наблюдалось". В итоге реальный шанс для совершения исторического скачка был упущен.

Крайне правые радикальные оппозиционные силы настойчиво стремились заполнить полосу отчужденности между властями и народом. В ряде областей, уездов, городов и сел края они энергично пробирались к руководству мирными протестными выступлениями, навязывали демонстрантам, потерявшим всякую надежду на конструктивный диалог, на достижение взаимопонимания с российскими военно-колониальными администрациями и местными органами, лозунги, вынашиваемые некоторыми крайне правыми движениями и течениями, а зачастую – собственные, нацеленные прежде всего на удовлетворение личных амбиций, приращивание политического капитала. Эти лозунги и призывы, внешне весьма привлекательные для политически неискушенной и неопытной массы, а по сути в корне противоречащие их интересам, настоянные на сепаратизме, национализме и замшелом шовинизме, уводили городскую и сельскую бедноту, ее верных союзников – кустарей и ремесленников с пути борьбы за свои права и подлинные идеалы. Наиболее контрастно это аккумулировалось в Джизакском восстании, отличавшимся от стихийных протестных волнений, мятежей и демонстраций, захлестнувших обширный Туркестанский край, как своей идейной окраской, так и организованностью.

Если просмотреть хронологию антимобилизационного движения в Туркестанском генерал-губернаторстве, динамику его подъема и спадов, то можно легко убедиться, что восстание в Джизаке, начавшееся 13 июля, падает как раз на период не апогея, а перигея, наступившего после событий в Ташкенте. Они вынудили краевые власти, напуганные не на шутку размахом волнений и мятежей, приведших к кровопролитию, чтобы не сорвать окончательно всю кампанию, все же пойти на частичные уступки: остановить набор на тыловые работы до окончания традиционного для мусульман уразы и сразу следующего за ним празднования Курбан-хаита (праздник жертвоприношения), то есть до 21 июля. Видимо, полагая, что военная администрация Туркестана не выдержала мощного давления народного движения и более не способна контролировать ситуацию, группа старообрядцев решила воспользоваться временной передышкой и массовым недовольством населения для совершения переворота и захвата власти. Ее возглавлял духовный лидер крайне правых ишан Назыр-Ходжа Абдусалямов, являвшийся, скорее всего, предводителем суфийского ордена Накшбанди, имевший многочисленных мюридов – последователей в различных районах Джизакского уезда, единомышленников среди представителей правящих кланов, бывших потомков ханов и беков.

Сообщества шахидов, которыми руководили фанатично преданные ордену ортодоксы, образовались не только в центре Джизакского уезда, но и сельских районах. В Багдадской волости одно из них возглавлял крупный землевладелец и торговец Абдурахман-Ходжи Абдуджаббаров (прозвище Джевачи), на Санзарском участке – бывший кази Туракул и его брат Ишанкул Турадбековы, Заамине – ишан Касым-Ходжа, в городе Джизаке – ишан Мухтар-Ходжа и т.д. Разумеется, в том, что на данном этапе освободительного движения в некоторых регионах Туркестанского генерал-губернаторства к руководству протестными выступлениями масс пришли представители именно крупной земельной олигархии и элиты духовенства, обладавшие организаторскими способностями, умеющие сплачивать людей и вести за собой характерными для них методами – явление закономерное. Они пользовались в общине авторитетом и сильным влиянием. Кроме того, как отмечают Рой Элисон и Лена Юнсон, региональные власти "серьезно ограничили экономическую власть исламских институтов, что оказало воздействие на подъем консервативных и радикальных исламских движений". Естественно, элита туркестанского духовенства с этим не желала смириться и хотела бы взять реванш, возвратить себе утраченные права и привилегии. Опасность заключалась даже не в этом, а в том, что радикально настроенные крайне правые ортодоксы проявляли религиозную и национальную нетерпимость, отвергали любую форму инакомыслия, навязывали другим чуждые идеи, собственные интересы неизменно ставили выше коллективных, общественных, пользуясь своим положением лидера. Это превращало движение масс в слепое, бессловесное орудие удовлетворения кастовых и групповых амбиций, придавало ему большую разрушительную силу, помноженную на безоглядной вере и фанатизме.

Исследователям на основе скрупулезного изучения документов и материалов, воспоминаний непосредственных участников событий, порой довольно противоречивых, удалось составить точную картину развития Джизакского восстания. Она не оставляет никаких сомнений в том, что его организаторы и вдохновители руководствовались отнюдь не стремлением к возрождению "национальной гордости", не идеями реанимации норм и принципов "истинного ислама", не борьбы с "колониальным гнетом", а типичной жаждой господства над массами и монопольного обладания властью. Кратко изложим события, опустив некоторые несущественные детали.

События в Джизакском уезде разворачивались стремительно. В мечети старой части города на 12 июля был назначен сход граждан для сверки списков мобилизованных на тыловые работы, но его перенесли на 13 июля. Этого времени оказалось достаточно, чтобы крайне правые ортодоксы наладили связи с ташкентскими единомышленниками и провели среди населения "разъяснительную" работу. Возмущенная толпа, узнав от ишана Назыр-Ходжи о том, что в Ташкенте набор отложен до окончания поста, тут же стала требовать не переноса сроков мобилизации, а уничтожения списков, отмены системы "откупа", распространить набор на выходцев не только из бедных, но и богатых семей. Несколько человек на базарной площади с яростью набросились на старшину Мирзаяра Худаярханова, отказавшегося выдать списки мобилизованных, и убили его. Ослепленные пролитой кровью и одурманенные призывами к газавату, толпы мятежников, провозгласив беком города ишана Назыр-Ходжу, стали расправляться со всеми, кто так или иначе был связан с властными структурами. При этом ни национальность, ни вероисповедание во внимание не принимались. Они устроили самосуд и над прибывшими в старый город без охраны для ведения переговоров начальником уезда полковником Рукиным, старшим аксакалом Юлдашевым, приставом штабс-капитаном Зотоглавовым, переводчиком Мирзой Хамдамом и сопровождавшим их джигитом Камилом Саиббаевым. То было пока только началом разыгравшейся кровавой трагедии.

Подоспевший на место стычки немногочисленный отряд помощника начальника уезда подполковника Афанасьева так же подвергся нападению и ответил огнем. Было убито 11 человек. Восставшие отступили, но отряд не стал их преследовать и перекрыл дорогу в новый Джизак, где имелись склады вооружения и боеприпасов. Тем временем мятежники под предводительством ишана Назыр-Ходжи двинулись к линии железной дороги, уничтожая все на своем пути. Они обрывали провода, подожгли на станции баки с нефтью, устроили погром рабочих казарм, других жилых и производственных построек. Затем, разбившись на мелкие группы, разгромили станции Ломакино, Обручево, Куропаткино и Ростовцево, разобрали железнодорожное полотно. В стычках было убито несколько железнодорожных рабочих и служащих. Около трех тысяч мятежников, отделившись от основной группы, повернули к Самарканду. По пути они сожгли железнодорожные мосты, полностью разрушили путь между станциями Урсатьевская и Джизак, прервали телеграфную связь с центром.

В это же время в Багдадской волости Абдурахман-Ходжи Абдуджаббаров провозгласил себя правителем несуществующего бекства и объявил газават. Сколоченный им отряд, присоединившись к группе ишана Назыр-Ходжи, напал на селение Богдан, разгромил дом участкового пристава и канцелярию, хозяйства крестьян-переселенцев. Не довольствуясь этим, мятежники продолжали бесчинства. 15 июля были схвачены и убиты письмоводитель Сибирцев, лесообъездчик Бабин и некоторые другие.

Крупный отряд ишану Касым-Ходже из числа последователей удалось сколотить в Зааминской волости и объявить газават. 14 июля вооруженные мятежники окружили управление пристава Соболева, требовали сдать все имеющееся на складе оружие и для сохранения жизни перейти в мусульманство. Когда тот отказался, они открыли стрельбу. Пристав был тяжело ранен и вскоре скончался. На следующий день в главной мечети села одурманенная толпа провозгласила своего предводителя ишана Касым-Ходжу зааминским беком. После шумного пира, устроенного в его честь, она двинулись в сторону станции Обручево. Разгромив производственные и жилые объекты, расправившись с рабочими и мастеровыми, мятежники направились на станцию Усатьевская.

Особой жестокостью отличался отряд под предводительством Туракула Турадбекова, образовавшийся на Санзарском участке. Бывший судья, снятый с должности незадолго до Джизакского восстания, обуреваемый жаждой мести, так же провозгласил себя беком, объявил "священную войну". Он и его сподвижники под страхом "божьей кары" силой вынуждали дехкан, кустарей и скотоводов примкнуть к мятежникам, не пожалеть свои жизни во имя "чистоты веры". Отряд совершал набеги на соседние переселенческие хутора, погромы и поджоги крестьянских хозяйств, разрушал здания школ, амбулаторий, сельской администрации. На его счету – убийство десятков мирных жителей, не имеющих никакого отношения к структурам колониальной власти, в том числе 14 детей.

Опьяненные легкими победами и неограниченной властью над массами, но более всего – безнаказанностью, новоявленные пророки и местные "народные вожди", наиболее ярко олицетворявшие подлинную природу крайне правых ортодоксов, умело прикрывавшихся идеалами веры и ислама, решили захватить весь Джизакский уезд, отделить от Туркестана и объявить его независимым государством. Таким было единодушное решение лидеров крайне правых. 21 июля все отряды мятежников сконцентрировались в местечке Клыч, всего в 12 километрах от Джизака, и пошли на штурм города тремя колоннами под тремя знаменами, на которых было написано: "Нет Бога кроме Бога, и Магомет – пророк его". Это указывало на наступление апогея в "священной войне", от исхода которого, без всякого преувеличения, зависела судьба всей колониальной системы управления, выстроенной царским самодержавием в Туркестанском крае, а также его будущность, ибо к джизакским событиям было приковано внимание всего общества.

На подступах к новому Джизаку власти сконцентрировали большую силу – 13 рот пехоты, батарею из 6 орудий, 300 казаков и 3 роты саперов во главе с полковником Ивановым. Общую численность группировки мятежников установить не удается. Однако, судя по формированиям ишана Назыр-Ходжи, Туракула Турадбекова и некоторых других, в каждом из которых насчитывалось до 500-600 ополченцев, можно предположить, что она превышала, как минимум, 3 – 5 тыс. человек. Лидеры крайне правых не рассчитывали на то, что столкнутся с организованным сопротивлением. Не были на это настроены и мятежники. Поэтому после первых же залпов из орудий и пулеметов цепь атакующих рассеялась, они в панике бросились врассыпную. Продолжая обстрелы, отряд Иванова начал преследовать мятежников, которые пытались скрыться в старом городе. Каратели нещадно уничтожали всех и все. Они подвергли Джизак столь мощному артиллерийскому обстрелу, что сравняли его с землей, не оставив практически ни одной жилой постройки и живой души. Так бесславно закончилась джизакская эпопея, организаторы и вдохновители которой пеклись вовсе не о судьбах доверившихся им многих тысяч городских и сельских бедняков – мужчин, женщин и детей, уставших от политического и экономического бесправия, систематического унижения и недоедания, жаждавших подлинной социальной справедливости, лучшей доли, а только личном благополучии, возврате потерянных прав и привилегий.

Джизакское восстание ознаменовало начало раскола в коалиции общедемократических сил, в составе единого общенародного фронта на переломном этапе борьбы народных масс за национальное и социальное освобождение. В нем отчетливо выделилось крайне правое крыло, идейно-политической основой которого стали панисламизм и национализм, а тактикой действий – те же силовые методы, которые использовали арабские захватчики в VIII веке и позднее для насаждения ислама, искоренения исторически зародившихся и утвердившихся в регионе религиозных верований, движений и течений, разжигания религиозной нетерпимости. Его, как и столетия назад, возглавили представители высшей касты духовенства, "избранные" – ишаны, шейхи, имамы, муллы, казии, – наделенные особой привилегией толкования "святого писания" – Корана. С их благословения и под их сенью на плечах одурманенных масс пробиралась к власти элита крупных землевладельцев, скотоводов, купечества и ростовщиков, промышленников и национальной интеллигенции, поставившая себе задачей изгнание колонизаторов и расширение правового пространства для собственного господства в различных сферах жизни общества.

3. Полыхающее Семиречье

Движение под лидерством крайне правой религиозно-ортодоксальной оппозиции в период наивысшего подъема антиправительственной борьбы масс набирало силу отнюдь не только в Джизакском уезде, но и ряде других областей и районов Туркестанского края. Наибольший размах оно получило в Семиреченской и Закаспийской областях, некоторых регионах Амударьинского отдела, причем, именно в тех, которые были непосредственно затронуты переселенческой политикой царизма. Характерно при этом то, что волнения начались не тогда, когда пламя народного восстания уже пылало в центральных районах Туркестанского края, мятежники то усиливали натиск на правительственные органы на местах, уничтожали мобилизационные списки и расправлялись с коррумпированными и властолюбивыми чиновниками местных администраций, то терпели одно поражение за другим, оказавшись обмануты "народными вождями", попав под сокрушительные удары карательных отрядов, а тогда, когда появилась трещина во всей колониальной системе управления снизу доверху, миф о ее непоколебимости был развенчан. Убедившись в безрезультативности репрессивных мер, Николай II 30 июля подписал указ об отсрочке набора рабочих на тыловые работы в Туркестанском крае до 15 сентября 1916 года и одновременном сокращении их численности с 250 до 220 тыс. Хотя о полной отмене мобилизации, как, например, на Кавказе, пока не было и речи, тем не менее сам факт некоторых уступок означал, что царизм признал свое фиаско. Видимо, именно это вселяло уверенность в легкой победе в лидеров крайне правой оппозиции в Семиречье и других окраинных регионах.

Важно иметь в виду, что проводившаяся во второй половине XIX – начале ХХ веков волюнтаристскими методами, без учета реальной социально-экономической ситуации на местах, традиций и форм хозяйствования переселенческая политика оказала негативное влияние на экономическое положение как оседлого, так и кочевого населения. Ее жертвами оказались тысячи киргизских и казахских семей, лишившиеся пашни, пастбищ, скота – основных источников существования. Феодально-клерикальные круги активно использовали недовольство масс для раздувания антирусской истерии, разжигания межнациональных распрей и сепаратистских настроений. В июле-августе 1916 года в различных районах Семиречья они спровоцировали целый ряд столкновений мирного населения с армией и полицией, погромы местных органов военно-колониальной и гражданской администрации, переселенческих хозяйств. Исполнявший в тот период должность военного губернатора Семиреченской области А.И.Алексеев без всякой утайки и откровенно докладывал Николаю II, что "брожение среди туземцев продолжалось весь июль, постепенно поступали сведения то об отказе призывных выйти на работу, то о повороте настроения их в благоприятную для дела сторону, то о бегстве в Китай целой группы призванных, то о бегстве рабочих от русских хозяев, но все эти факты в первое время носили характер только ослушания или пассивного сопротивления". По мнению Алексеева, то было лишь стихийным и пассивным сопротивлением набору рабочих на тыловые работы, перелом в нем наступил после перехода руководства выступлениями в руки манапства, феодально-клерикальной верхушки. Народным движением, отмечал он, "воспользовались некоторые влиятельные туземцы, которых вынесла волна общего расстройства. Решив, быть может, что Россия ослаблена войной, что Семиречье обездолено охраной и настало время использовать наступившую разруху для уничтожения русской власти в крае и на руинах последней создать новое киргизское ханство, они, очертя голову, подняли восстание". 9 августа отряды вооруженных мятежников совершили нападения на села Григорьевка у озера Иссык-Куль, Столыпино и Белоцарское в долине рек Кочкора и Джумгала. Бои всюду шли ожесточенные. Переселенцы оказывали отчаянное сопротивление, но силы были неравны. Ворвавшись в села, мятежники устраивали погромы и поджоги. В Белоцарском было перебито почти все мужское население, оказывавшее вооруженное сопротивление, а женщины взяты в плен. Полностью оказались сожжены поселки Таврическое, Ново-Киевское, Ново-Афонское, Владимирское и другие.

В августе – сентябре 1916 года волнениями были охвачены практически все хутора и поселки Аулиеатинского, Пишпекского и Пржевальского уездов. П.Рудек указывает, что в Киргизии "российские колонисты сформировали вооруженные группы, которые нападали на коренное население. А киргизы наносили ответные удары, и в течение почти месяца область была ареной кровавой борьбы, в которой погибли 2 000 российских переселенцев, убитых среди местных жителей было еще больше". Подверглись набегам, не считая отдельных хуторов, заимок и пасек, 94 русских селения, в которых было сожжено и разрушено 5373 двора, было убито 2030 человек, ранено 684, взято в плен и пропало без вести 1105 русских граждан. Ссылаясь на эти цифры и факты, некоторые исследователи, в том числе подавляющее большинство западных, утверждают, что вооруженное восстание в крае носило "антирусский" характер, умалчивая о том, что в ходе волнений и погромов были разрушены хозяйства так же и коренных жителей – киргизов, узбеков, а также уйгур и дунган. Убитые и раненные были и среди них, но статистика это не учитывает.

Важно подчеркнуть, что хотя вдохновители мятежей и пытались настойчиво придать им именно антирусский оттенок, вызвать межнациональные столкновения, это им не удалось. Восстание не имело ничего общего с проявлениями национализма (за исключением, быть может, Джизакского уезда, где руководство движением полностью перешло в руки элиты местного духовенства из старообрядцев), а носило характер ярко выраженной классовой борьбы. Погромам подвергались не вообще "русские" или же "украинские" крестьяне, большинство которых гнуло спину на переселенческую сельскую аристократию, причем плечом к плечу с местной аульской и кишлачной беднотой, подвергалось той же нещадной эксплуатации, как и они, так что и делить им было нечего, а преимущественно кулацкие дворы и хозяйства наиболее зажиточных крестьян, наживавшихся на труде безземельных и малоземельных, конфискации земель и скота кочевого населения. Имеются довольно многочисленные неопровержимые документальные факты, однозначно указывающие на то, что даже в период массовых волнений русские и украинцы, узбеки, казахи и киргизы опирались на взаимопомощь и поддержку, предупреждали друг друга о грозящей опасности и укрывались вместе от воинственных анархистствующих группировок. Власти, чтобы оправдать жестокие репрессии, обрушившиеся на Киргизию, не желали это раскрывать. А ведь в ходе восстания 1916 года и последовавших затем карательных операций больше всех пострадало само коренное население многострадального Кыргызстана. В Семиречье было направлено до 35 рот с 16 орудиями и 47 пулеметами, 24 сотни казаков, 240 конных разведчиков, с фронта были переброшены 7-й Оренбургский и 9-й Сибирский казачьи полки, которые огнем и мечом прошлись по всем уездам и кочевьям. Подсчета ни павших от пуль и снарядов, ни бежавших в поисках убежища в соседний Китай никто не вел. Однако известно, что, по официальным данным, только спасаясь от царских карателей, 300 тыс. казахов и киргизов, большей частью мирных, откочевали в Западный Китай; общее количество киргизских хозяйств по Пишпекскому и Пржевальскому уездам к январю 1917 года сократилось с 62340 до 20365, то есть более чем в три раза. Не поддавался учету и материальный ущерб. В одном Пржевальском уезде погибло свыше 2,3 млн. голов скота, то есть почти все поголовье, в других – около трети. Несмотря на это, для "возмещения убытков" царские краевые власти решили выселить из Пишпекского, Пржевальского и Джаркентского уездов на необжитые пустынные земли 37355 хозяйств коренных жителей, изъять у них свыше 2,5 млн. десятин земли, тем самым фактически обрекли их на медленное вымирание. Вот для чего еще в 1917 году благодаря усердиям генерал-губернатора А.Н.Куропаткина появилась легенда о бесспорном "антирусском" характере вооруженного восстания в Туркестанском крае, чтобы оправдать, во-первых, отвлечение с фронта и наращивание войск в тылу воюющей России, а с другой – жесточайшие репрессии, обрушившиеся на Семиречье и Туркестанский край в целом. Она без всякого критического анализа тиражируется, увы, до сих пор.

4. Закаспий: в плену противоречий

Закаспийская область на царский указ о мобилизации рабочих на тыловые работы ответила весьма своеобразно. В ряде районов, главным образом населенных туркменскими кочевыми племенами и родами, он был встречен с энтузиазмом. По данным Адриенна Эдгара, набор в оазисах Теке, Ахал и Мары осуществлялся мирно. Однако в западных регионах Закаспия, населенных преимущественно воинственными племенами иомудов, он натолкнулся на яростное сопротивление. Здесь не было ни одного города или селения, который не коснулись бы антимобилизационные волнения. 7-8 июля они происходили в Геок-Тепе, на другой день охватили Красноводский, а 12 июля – перекинулись в Асхабадский уезды. Самым мощным было восстание городской и сельской бедноты, начатое 24 июля в городе Серахсе и вызвавшее переполох даже в Ташкенте, администрации генерал-губернатора края. Всюду участники волнений выражали протест по поводу указа Николая II о мобилизации инородцев на тыловые работы, тех льгот и привилегий, которые были предоставлены представителям феодально-байской верхушки, чиновничества и элиты духовенства. Они блокировали здания местных администраций и полицейские участки, отнимали и уничтожали списки мобилизуемых, решительно требуя отмены набора.

После перенесения царским правительством сроков набора накал противостояния не ослаб, а, напротив, более усилился. В Закаспии, как и в ряде других областей Туркестана, на новом этапе борьбы масс за свои политические и экономические права у руля руководства народным движением оказались лидеры крайне правых консерваторов и ортодоксов. Они, обуреваемые жаждой власти и политического господства, взяли на вооружение идеи панисламизма и пантюркизма. Это сразу же дало о себе знать в Красноводском уезде, где формирования мятежников, возглавляемые ишанами и муллами, предводителями племен и родов, 13-18 августа развязали "священную войну". Их костяк составляли в основном анархистствующие ополченцы кочевых племен, накопившие немалый опыт в организации разного рода вооруженных набегов, для которых главными являлось получение богатой добычи. Их-то и использовали лидеры крайне правых в собственных целях.

Истинные намерения реакции обнаружились не в Серахсе и даже не в Теджене, где впервые отчетливо прозвучали призывы старообрядцев к газавату, а позднее, когда массы, казалось бы, добились существенной победы. Так, стремясь достичь компромисса с воинственными племенами и родами, краевые власти не только пересмотрели сроки набора рабочих, но и пошли на беспрецедентный шаг – часть из них было решено оставить дома для нужд Закаспийской железной дороги. Непримиримые отвергли мирные переговоры, диалог был сорван. Для нагнетания напряженности и дестабилизации обстановки, усиления давления на власти они агитировали предводителей родов и племен в знак протеста против мобилизации на тыловые работы покинуть стоянки и эмигрировать в соседнюю Персию. Но не только с этой целью. Многие группировки непримиримых занимались контрабандой: перевозили потайными тропами оружие и боеприпасы, товары британского и индийского производства, сопровождали порой целые караваны. Так что осложнение ситуации на границе сулило им немалые доходы от нелегального промысла.

Немало кочевых племен поддалось провокации и ринулось к российско-персидской границе под прикрытием вооруженных ополченцев с семьями, табунами лошадей, со стадами крупного и мелкого рогатого скота. 19 августа в районе пограничного селения Яглы-Олума произошли перестрелки с российскими пограничниками. Спустя два дня, 21 августа, еще одна колонна туркмен попытались прорваться в Персию в районе Чаатлы. Она была так же оттеснена от границы. Тем не менее натиск на пограничные заставы продолжался. В Мервском уезде 60 туркменских кибиток, не желавшим подчиниться указу о наборе рабочих, удалось прорваться в Афганистан. В различные приграничные районы неуправляемым потоком стекались все новые и новые колонны туркменских родов. В результате к 1 сентября в одном только пункте Яглы-Олума скопилось до 2 тыс. кибиток. Причем отряды ополченцев были вооружены и готовы начать боевые действия. С территории Персии их поддерживал конный отряд туркмен, систематически обстреливавший российских пограничников, заняв полосу границы в районе Курбан-Каз – Караташ. Это создавало реальную угрозу возникновения на государственной границе крупного вооруженного конфликта, ее прорыва не только с территории Закаспия, но и Персии, что не было в интересах ни России, ни Иранского правительства. Поэтому пограничные части были вынуждены прибегнуть к решительным мерам для наведения порядка и очищения территории.

Лидеры крайне правой оппозиции только этого и ждали для объявления "священной войны". 25-27 сентября они спровоцировали ряд разбойных нападений на русские поселки Рождественский, Донской, Крещенский и другие, расположенные в долине реки Гюрген, то есть в непосредственной близости от государственной границы, в которых участвовал и прорвавшийся через границу отряда персидских туркмен. На некоторые из них вооруженные набеги осуществлялись неоднократно. Были разграблены жилые дома, разрушены хозяйственные постройки, угнан весь скот. В конце концов благоустроенный поселок Рождественский иомудами под предводительством Кульджана Амана и Клыча Муллы был подожжен, вслед за ним – Бадракун. Банды непримиримых упорно пытались вторгнуться в поселки Саратовский, Кара-Сув, Немирдан, на Лианозовские промыслы. Они атаковали их всеми имеющимися силами, надеясь поживиться богатой добычей. Однако получили достойный отпор. В столкновениях обе стороны понесли существенные потери. Не сумев пробить коридор на границе с Персией, лидеры крайне правых 1 октября вновь спровоцировали вооруженное восстание в Тедженском уезде, некоторых других районах Закаспийской области.

Краевые власти, учитывая стратегическое значение Закаспия, направили в регион для подавления волнений крупные силы под командованием генерал-лейтенанта Мадритова. В карательную экспедицию, состоявшую из трех отрядов – Чикишлярского, Астрабадского и Гюргенского, вошли 5 батальонов пехоты, 12,5 сотни конницы, 8 конно-разведочных команд, полроты саперов. Им были приданы 18 орудий и 13 пулеметов. К декабрю 1916 года в область дополнительно прибыл отряд генерала Нарбута и общая численность сил экспедиции достигла 10 тыс. казаков, солдат и офицеров. Репрессии продолжались до 31 января 1917 года. Царские каратели буквально опустошили огромную территорию. Они разгромили десятки аулов, захватили у населения 4900 верблюдов, 12220 голов крупного и мелкого рогатого скота, в том числе 100 тыс. баранов, тысячи лошадей, вынудили бежать с насиженных мест десятки тысяч туркменских семей, в том числе и не имевшие никакого отношения к восстанию. Хотя часть реквизированного скота и имущества передавалась пострадавшим от набегов жителям русских поселков, тем не менее особая Гюргенская следственная комиссия, расследовавшая их причины и последствия, была вынуждена признать, что действия карательной экспедиции вызвали "справедливые нарекания" туркмен и лишь обострили "вражду последних к русским". И это отнюдь не случайно, ибо "весь район, где прошла экспедиция генерала Мадритова, можно считать совершенно опустошенным, поля в нем остались необработанными, население вконец разоренным, и ныне население, лишенное и крова и пищи, испытывает настоящий голод, давший уже массовые заболевания голодным тифом и цынгою". Всего жертвами репрессий, развязанных карателями, стали примерно 40 тыс. туркмен, в том числе 25 тыс. русскоподданных. Десятки тысяч жизней унесли голод и болезни, продолжавшиеся еще долгое время.

Массовое протестное движение, захлестнувшее Туркестанское генерал-губернаторство, сорвало выполнение указа Николая II о мобилизации инородцев на тыловые работы. Вопреки пламенным призывам "почетных граждан" и карательным операциям, в крае удалось набрать лишь 123 тыс. тыловиков, или почти в два раза меньше, чем ранее намечалось. За этот вопиющий провал политики самодержавия колониальные власти как до, так и после жестокого подавления в генерал-губернаторстве вооруженного восстания продолжали раскручивать маховик репрессий. За период с 25 июля по 15 декабря 1916 года военным прокурором Туркестанского края было заведено 148 дел по факту массовых беспорядков. К ответственности по ним привлекалось свыше 3 тыс. человек. Только по 40 делам на 587 участников восстания, переданным в суд, к смертной казни оказались приговорены 201, каторжным работам – 104, к содержанию под стражей и тюремному заключению – 182. После конфирмации приговоров для смертников были оставлены в силе 51 из них, остальные заменены на длительные сроки лишения свободы, численность приговоренных на каторжные работы увеличилась до 162. Однако это не способствовало ни стабилизации политической ситуации в Туркестанском крае, ни укреплению позиций в регионе российской колониальной администрации.

5. Партизанская война в Казахстане

Особенно остро и бескомпромиссно протекали антиправительственные волнения на территории современного Казахстана. Следует заметить, что в отличие от многих районов Туркестанского генерал-губернаторства, попытки правящих кланов, лидеров джадидов и алашордынцев превратить кампанию мобилизации на тыловые работы в демонстрацию верности "царю и отечеству" не удались. Они в степях сразу приняли характер подлинно антиколониальной и антифеодальной борьбы "низов", причем в ней органически слились движение крестьянства за свободу, землю и воду, пролетариев города – за свои азбучные экономические и политические права.

Хронология и динамика протестных выступлений свидетельствуют о том, что они, начавшись в Акмолинской, Семипалатинской областях Степного генерал-губернаторства, а также в Уральской области в форме стихийных волнений уже в первые дни после объявления царского указа от 25 июня 1916 года о наборе на тыловые работы, постепенно стали перерастать в довольно организованное, сплоченное и целенаправленное движение большинства масс, возглавляемое главным образом представителями тех патриотических сил, которых взрастили революция 1905-1907 годов, идеи пролетариев и крестьянства России о демократическом переустройстве общества, экспроприации экспроприаторов, за равные права и социальные гарантии. На первом этапе – конец июня–начало июля протест населения выразился в нападениях на представителей местной администрации, изъятии и уничтожении посемейных списков, ибо метрические записи у казахов отсутствовали и они служили единственным официальным документом, по которому определялся возраст, а также в массовом уходе в горы, забирая с собой скот, миграции за границу, в Китай, особенно из Зансайского и Усть-Каменогорского уездов. Однако и в этот период имели место столкновения повстанцев с полицией и солдатами. Так, 3-4 июля они происходили в Лбищенском уезде Уральской области, 8 июля – в Чингирлауской волости Уральского уезда, 11 июля – в Чиликской волости, некоторых других регионах.

Во второй половине июля к движению сельской бедноты присоединились городские пролетарии – рабочие заводов, шахтеры и железнодорожники. Так, к 30 июля на целом ряде предприятий, среди них – Спасском заводе, Успенских рудниках, Карагандинских копях в Акмолинском уезде, на Корсакпайском заводе и Джезказганском руднике – в Атбасарском уезде из-за отсутствия рабочих все операции по добыче угля и камней, производству кирпича и извести, перевозке продукции от заводов к железнодорожным платформам, приготовление необходимых запасов песка и сена оказались заброшены. Они пополнили ряды добровольных формирований повстанцев. Рабочие привнесли в них не только организованность, дисциплину и целеустремленность, но и высокую идейность. Характерно, что именно с образованием пролетарской прослойки в протестном движении усилилось стремление сельской бедноты к консолидации и сплоченности, взаимопомощи и взаимодействию, что раньше для нее, прежде всего для кочевого населения, не было свойственно. Не случайно начальник Акмолинского уезда 27 июля, не скрывая и тревоги, и удивления, докладывал, что казахи вместо обычных кочевок группами в 5-13 и самое большее – 25-30 юрт, стали теперь собираться в группы до 600-800 юрт, вооружены, организованы в отряды по 500-1000 человек каждый. В Семипалатинском, Зайсанском, Акмолинском и Усть-Каменогорском уездах образовались более крупные формирования, в которых насчитывалось от 3 тыс. до 7 тыс. повстанцев. Наиболее многочисленным было соединение, расположившееся у озера Сулу-Куль. В нем было до 10 тыс. бойцов.

Консолидация сил повстанцев, построение отрядов в форме войсковых подразделений по типу рот, эскадронов, батальонов и полков, введение в них единоначалия и твердой дисциплины позволили от тактики пассивной территориальной самообороны перейти к наступлению объединенными силами на караульные части и гарнизоны, даже небольшие укрепрайоны, очищать города, поселки и аулы от ставленников царской колониальной администрации, привлекать к ответственности зажиточных феодалов, потомков ханов и беков, наживавшихся на эксплуатации бедноты, коррумпированных управителей, аульных старшин и аксакалов. Одним из крупнейших районов, охваченных восстанием в конце июля – начале августа 1916 года, был Жетысу. Повстанцы сжигали почтовые станции, уничтожали телеграфные линии, нападали на караульные части. Так же действовали участники мятежей и волнений, распространившихся с середины июля на Бокеевскую Орду, Темирский и Гурьевский уезды. Они арестовывали чиновников администраций, отнимали их знаки, уничтожали семейные списки, обрывали линии связи, отбирали станционных лошадей. 31 июля около двух тысяч казахов Таинтинской волости Усть-Каменогорского уезда напали на карательный отряд.

Расквартированные в Акмолинской, Семипалатинской и Уральской областях военные гарнизоны не были способны сдерживать натиск восставших. Под их прямой контроль переходили довольно обширные территории. Весьма примечательны в этом отношении факты, содержащиеся в упоминавшемся докладе начальника Акмолинского уезда. Намекая на бессилие властей сдерживать волну восстания, он, в частности, отмечал, что в долине реки Селеты сосредоточились и вооружились мятежники Коржункульской и Селетинской волостей, с которыми соединились отряды из волостей Омского и Павлодарского уездов. Казахи Ерминской волости, оставшихся частей Коржункульской волости и Павлодарского уезда заняли долину реки Уленте. Окрестности села Долинского захватили мятежники из Бугулинской, Кумгольской, Чирубай-Нуринской и Чарыктинской волостей и части аулов Байдавлетской, Спасской и Карагандинской и трех волостей Каркаралинского уезда. На реке Сары-Су сосредоточились все 24 южные волости. Так было значительно легче не только координировать выступления, организовывать взаимовыручку и взаимопомощь, но и обороняться от карательных отрядов.

Судя по тому же докладу, основная часть населения мятежных аулов, покинув свои стоянки, концентрировалась в долинах рек, районе озер, подступы к которым было легче оборонять, к тому же там имелся в достатке подножный корм для скота и лошадей. У озера Тюрт-Сарт, например, насчитывалось до 400 кибиток, по столько же – у озера Чушкалы, на урочище Кыз-Карасу, вблизи сел Ильинское и Раздольное, озера Борды-Куль, почти по 700 кибиток – у озера Куш-Куль и на урочище Казы-оты-Аккум. Все они были из Аксийрак-Кульской, Нуринской, Селетинской, Карабулакской, Кзыл-Топракской, Бугулинской, Кумгольской, Чирубай-Нуринской, Карагандинской и Спасской волостей. Общее количество кибиток достигало от 3100 до 3700, которые охранялись по всем правилам партизанской войны. "Власти, безусловно, не могут проникнуть в их среду, – признавался начальник Акмолинского уезда, – так как киргизы открыто заявляют, что всякого, попытавшегося проникнуть к ним, они убьют. А потому подавление возникшего среди киргизов волнения и обращение их к прежней мирной жизни возможно только военной силой"139. Так считали и многие другие представители военно-колониальной администрации в областях и уездах. Не в силах противостоять общенародному движению против произвола царизма, сломить героизм, стойкость и самоотверженность повстанцев, наладить с ними взаимовыгодный переговорный процесс, они уповали на применение исключительно карательных мер воздействия.

На подавление вооруженного восстания в Акмолинской и Семипалатинской областях власти бросили крупные силы под командованием генерала Ягодина. По некоторым данным, в них были включены 12 кавалерийских сотен, 11 усиленных пехотных рот. Однако восставшие не дрогнули. В конце сентября произошли столкновения восставших с карателями в Копальском уезде, но силы оказались слишком неравны. Возле речки Вежи повстанцы дали карателям последний бой и отступили в горы. Войска не решились их преследовать. К октябрю 1916 года восстание в Жетысу было подавлено, однако в других районах оно продолжалось. Столкновения с карательными частями в Усть-Каменогорском и Зайсанском, Каркаралинском, Акмолинском и Атбасарском уездах шли непрерывно в течение сентября-октября 1916 года. В Павлодарском уезде с 21 сентября карательный отряд пытался выбить повстанцев из урочища Алабас. Восставшие отступили лишь 3 октября. Упорные сражения происходили в это же время в Акмолинском уезде, в районе урочища Кара-жар и других местах.

В Кокшетауском уезде 26 сентября вблизи урочища Кожас повстанцы напали на крупный казачий отряд. На другой день завязался бой с карателями в Коржункульской волости Акмолинского уезда. Здесь же, в районе урочища Айнабулак в начале октября две тысячи повстанцев дважды атаковали основные силы карательного отряда, а 8 октября в районе села Алексеевки после упорных боев вынудили их отступить. После короткой передышки уже в Атбасарском уезде 29 октября вблизи речки Кипчак отряд из более тысячи повстанцев в течение нескольких часов сражался с царскими войсками.

Отваги и мужества повстанцам – представителям городской и сельской бедноты было не занимать. Убежденные в правоте своего дела, вдохновляемые идеалами свободы и равенства, несмотря на острую нехватку боевого опыта, вооружения и боеприпасов, они героически противостояли хорошо обученному и оснащенному пулеметами и артиллерией регулярному войску. Тем не менее карательные части, пользуясь численным и техническим превосходством, к концу октября 1916 года подавили восстание в Семипалатинской и Акмолинской областях. Однако цель, которую ставили перед собой лидеры народного движения, была достигнута, планы набора на тыловые работы сорваны. Достаточно сказать, что, к примеру, в период 22-26 сентября в Зайсане, Баян-Ауле и Каракалинске на призывные пункты никто не явился, а 27 сентября на пункт медосмотра из пяти волостей Акмолинского уезда – Сартерекской, Акмолинской, Бегулинской, Нуринской и Кулан-Утмес-Нуринской вместо намеченных 3353 пришли только 409 мобилизуемых. В начале октября практически пустовали медицинские пункты и в Уральской области. Казахи в них не пришли. К 8 ноября в Акмолинской области на призывные пункты из 43316 тыловиков не явились 27333, Семипалатинской – соответственно 85479 и 50479, Уральской удалось набрать лишь 32 тыс. вместо почти 50,3 тыс. Такая картина наблюдалась в Казахстане повсеместно. Это уже само по себе являлось крупной победой народного движения.

Особо следует остановиться на восстании в Тургайской области, оставившем глубокий след в дооктябрьской истории не только Казахстана, но и всей Центральной Азии. Оно начиналось, как и всюду, со стихийных выступлений бедноты против мобилизации на тыловые работы в аулах Кустанайского, Иргизского, Актюбинского уездов. Повстанцы концентрировались в ущельях гор, откуда мобильными отрядами совершали нападения на почтовые тракты, разбирали железнодорожное полотно, громили волостные правления.

Один из крупных повстанческих отрядов, в состав которого влились и остатки формирований мятежников из Акмолинской и Семипалатинской областей, образовался в Тургайском уезде. Его возглавил 39-летний Амангельды Удербайулы (Иманов) – родом из Кайдаульской волости Тургайского уезда, имевший за плечами учебу в аульной школе, затем – медресе дулыгальского имама Абдрахмана, человек достаточно образованный для своего времени, владевший турецким, персидским и арабским языками, выписывавший журнал "Айкап" и газету "Казак", построивший еще в 1910 году в Терисбутаке на собственные средства школу. Он был известен не только этим, но и тем, что прослыл в степи как поборник народной свободы, противник колониального режима.

К осени 1916 года Амангельды Иманову и его ближайшему соратнику большевику Алибию Джангильдину удается свести свыше 20 разрозненных повстанческих отрядов в единую армию. Ее главные силы были сосредоточены в Тургайском и Иргизском уездах. Сарбазы (солдаты) сводились в десятки, сотни и тысячи. Действовал Военный Совет, осуществлявший коллегиальное руководство соединением и одновременно выполнявший функции оперативного штаба. При нем имелся секретариат, решавший административные вопросы. При штабе была образована специальная коллегия, которая занималась разбором жалоб, решением различных юридических проблем. Спорные вопросы, возникавшие между сарбазами и мирным населением, разрешал елбеги, который назначался на каждую тысячу хозяйств. Налоги и продовольствие собирали жасакши, финансами заведовал специально назначенный казынаши. Население, признавшее повстанческих "ханов" – членов Военного Совета, командиров крупных соединений, – освобождалось от налогов.

К октябрю 1916 года формирование добровольческой повстанческой армии было в основном завершено. Она была разделена на три группы. Первая, состоявшая из казахов Наурзумской и Сары-Копинской волостей, дислоцировалась к северу от Тургая, вторая, куда вошли отряды из Тосунской и Шубаланской волостей, западнее города, а третья, образованная из повстанцев Кайдаульской, Аккумской и Караторгайской волостей, восточнее. Костяк повстанческих отрядов составляли шахтеры и горняки, сплачивавшие вокруг себя аульную бедноту. Они занимались агитационно-пропагандистской, идейно- воспитательной работой, разъясняли суть классовой борьбы, причины богатства одних и бедности – других, цели вооруженного народного движения. Это поднимало моральных дух повстанцев, укрепляло уверенность в правоте начатого дела.

Отряды действовали по намеченному плану. Для оттачивания воинского мастерства и накапливания боевого опыта, защиты мирного населения они систематически совершали порой длительные переходы, появлялись в самом неожиданном месте, заставая врасплох караульные отряды, нападали на стратегически важные железнодорожные станции, откуда могли быть доставлены карательные силы, полицейские участки, мелкие армейские части, склады вооружения и боеприпасов, почту и телеграф, выводили из строя линии связи, дезориентируя власти, лишая их возможности принять конкретные и эффективные меры для "усмирения" восставших территорий. 17 октября повстанцы Актюбинского уезда осадили село Карабутак, а на следующий день у озера Кожекуль атаковали карательный отряд. После ожесточенного боя царские войска были вынуждены отступить. 21 октября соединение из 4 тыс. повстанцев дало бой в районе озера Татыр казачьей сотне и отряду полиции.

С каждым новым сражением и победой в ряды народной армии вливались все новые и новые группы мятежной сельской и городской бедноты. В администрации Степного генерал-губернаторства, командовании Казанского военного округа, в самом Петербурге все больше и больше убеждались в том, что ситуация в степях выходит из-под контроля властей, становится практически неуправляемой. "Вся обстановка напоминает забастовки и московские декабрьские события", – отмечал один из очевидцев событий, имея в виду всеобщую политическую забастовку и многочисленные демонстрации, переросшие в Москве в декабре 1905 года в вооруженное восстание и баррикадные бои. Чтобы любой ценой подавить разраставшиеся антиправительственные волнения, предотвратить распад колониальной системы управления, в край, как и всюду, была направлена карательная экспедиция под командованием генерал-лейтенанта Лаврентьева. Ее состав все время пополнялся за счет резервных войск и вскоре она превратилась в крупное соединение, в котором насчитывалось 17 пехотных рот, 19 казачьих сотен, 14 орудий и 17 пулеметов. Такие силы к карательным операциям пока не привлекались.

Повстанцы так же перешли к активным действиям. Командование народной армии решило захватить стратегически важные города сперва Тургай, а затем Иргиз 22 октября 15-тысячная группировка во главе с Амангельды Имановым плотным кольцом окружила Тургай, где имелись основные склады вооружения и боеприпасов царских войск. Тот же очевидец записывал в своем дневнике: "22 октября. Тургай в осаде. Объявлено военное положение. В 7 верстах от города скопилось несколько тысяч человек из аулов уезда. Телеграфное сообщение прервано. Почтовые станции разрушены". Одновременно части народной армии повели наступление на Иргиз. В случае его взятия появлялась реальная возможность прервать железнодорожное сообщение Оренбург–Ташкент и затруднить переброску в мятежные районы дополнительные силы карателей. Кроме того, пополнить из войсковых хранилищ запасы оружия и боеприпасов.

Пока повстанческие отряды осаждали Тургай, к ним присоединились добровольцы из соседних областей. Кроме того, проводилась мобилизация по одному аскеру (солдату) с каждой кибитки, что давало возможность мобилизовать с каждого уезда не менее 20 тыс. ополченцев. В ноябре 1916 года общая численность восставших достигла 50 тыс. И тогда командование народной армии резко изменило тактику. Чтобы воспрепятствовать соединению гарнизона Тургая с корпусом карателей генерал-лейтенанта Лаврентьева, повстанческие отряды 6 ноября начали его штурм. Но сломить сопротивление и прорвать оборону города не удалось. После продолжительной осады Тургая, 16 ноября, получив сведения о приближении карательных частей, отряды повстанцев устремились к ним навстречу и атаковали их в районе почтовой станции Тункойма. Бой шел ожесточенный. Карателям с большими потерями удалось пробить брешь в рядах повстанцев и прорваться в Тургай: сказались и нехватка боевого опыта, и слабая координация действий соединений друг с другом. Народная армия отступила. Ее основные силы сконцентрировались в 150 км от Тургая в районе урочища Батпак-Кара, туда же перебазировался и Военный Совет, а часть сил сконцентрировалась в песках Ак-Кум.

Царское правительство решилось на крайние меры. Для подавления восстания и борьбы с повстанцами из Самары выступила новая карательная экспедиция генерала Макарова, к которой присоединились части из Саратова, Оренбурга и других районов. Однако и это не сломило решимость и стойкость бойцов народной армии. Повстанцы повсеместно стали применять партизанские методы борьбы и наносить по карателям неотразимые удары. Так, 22 ноября на станции Улпан в районе Иргиза один из отрядов народной армии, состоявший из 4 тыс. повстанцев, атаковал карателей. Другое соединение 21-23 ноября вело бои сразу на нескольких участках почтового тракта между Иргизом и Тургаем. 30 ноября до 6 тыс. повстанцев в районе озер Сабынкул и Кара-Кул преградили путь карательному отряду под командованием полковника фон-Розена, несмотря на открытый артиллерийский, пулеметный, ружейный огонь. Так действовали части народной армии повсеместно.

Героизм, боевая выучка повстанцев вызывали признательность и восхищение даже карателей. Отдавая должное их отваге, генерал-лейтенант Лаврентьев особо отмечал, что во время боя казахи принимают военный строй, колонны идут уступами, атакуют лавой, на отдыхе для охраны образуются заставы и разъезды, высылаемые за 25 верст. Вот что писал командир 97-й Донской особой казачьей сотни: "Смелые настойчивые атаки киргизов доходили до такой дерзости, что, несмотря на артиллерийский и пулеметный огонь, киргизы подходили к наступающим частям на расстояние 100 шагов, а отдельные всадники почти врезывались в наступающую цепь". Это самопожертвование не имело ничего общего ни с шахидством, проповедуемым сторонниками "священной войны", ни с верой в лучшую "загробную жизнь", насаждавшуюся лидерами суфийских орденов и ортодоксального духовенства. Повстанцы шли в бой во имя жизни, с верой в идеалы, служению которым себя посвятили. Именно поэтому царскому правительству, несмотря на ужесточение репрессивных мер, проведение массированных карательных операций против повстанцев, привлечение к ним внушительных сил, длительное время не удавалось подавить восстание в Тургайской области.

Власти надеялись, что с наступлением зимы, истощением запасов продовольствия и фуража формирования повстанцев будут распущены, активные боевые действия народной армии Амангельды Ирманова прекратятся и тогда ее будет легче разбить. Чтобы лишить восставших общенародной поддержки, 21 декабря 1916 года царским указом Тургайский, Иргизский и Кустанайский уезды Тургайской области были объявлены на военном положении, что позволяло применить карательные санкции не только ко всем участникам волнений, но и к тем, кто явно или скрытно сочувствовал повстанцам. Однако власти просчитались. Несмотря на сильные морозы и снега, привычные к суровым условиям степи повстанцы продолжали боевые операции, в периоды коротких передышек между сражениями укрываясь в заранее вырытых землянках и традиционных юртах кочевников.

В начале 1917 года народная армия Ирманова продолжала удерживать под контролем значительную часть Тургайской области. Ее главные силы базировались всего лишь в 150 верстах к северо-востоку от города Тургая, в районе урочища Батпак-Кара, удерживали почтовый тракт на Шолаксай. Однако именно в этот сложный период среди членов ставки народной армии наметились серьезные разногласия. Некоторые предводители казахских сообществ, руководившие крупными соединениями повстанцев, не выдержав суровых зимних испытаний, разуверившись в победе восстания и скором окончании войны, стали на путь ренегатства. Вопреки протестам ополченцев, они предпочли добровольно сложить оружие и прекратить сопротивление властям. Ирманов и другие члены Военного Совета останавливать их не стали, ибо понимали, что им с отщепенцами, вступившими на путь предательства, не по пути. "8 ханов, – сообщал 25 января военный губернатор Тургайской области в департамент полиции, – явились с повинною добровольно". Несомненно, то были типичные примазавшиеся к народному движению в надежде на то, что им удастся после победы вооруженного восстания предстать перед сородичами в лучах славы, укрепить свое политическое и экономическое положение, заполучить привилегии и т.п. Массы отвернулись от перерожденцев.

Раскола в составе народной армии не произошло. Вместе с тем капитуляция группы "ханов" позволила властям использовать этот факт в пропагандистских целях, утверждать об обреченности антиправительственного вооруженного восстания, скором распаде армии Амангельды Ирманова и с новой силой возобновить карательные операции. Но и на этот раз их планы оказались сорваны. 13 января 1917 года в районе урочища Шошкалы-Копа, а 14 января – Куюк-Копа после ожесточенного сражения повстанцы вынудили карательные отряды отступить, еще раз подтвердив, что не намерены складывать оружие до победы. Царские войска перегруппировали силы, пополнили их свежими частями, прибывшими из Казанского военного округа, и с еще большим, чем прежде, упорством возобновили наступление на позиции народной армии. Острие главного удара было направлено на опорную базу повстанцев – район Батпак-Калы. Туда направился Оренбургский казачий полк подполковника Тургенева, усиленный артиллерийскими и пулеметными командами. С задачей очистить от повстанцев почтовый тракт между Чулаксаем и Тургаем двинулись карательные отряды подполковника Кислова, есаула Лощинина и других. Вместе с ними следовала наскоро сформированная в демонстративных целях вооруженная группировка казахских баев численностью до 400 человек, которая должна была своим участием оправдать карательные операции, проводившиеся против повстанцев.

Основные сражения между частями народной армии и карателями происходили 18 – 21 февраля в районе Каракугинской и Караторгайской волостей. В боях обе стороны понесли большие потери. Тем не менее основные силы народной армии были выведены из-под удара в глубь степи и их удалось сохранить. Последнее решающее сражение с карателями произошло в районе Дугал-Урпек. 27 февраля, так и не сумев сломить сопротивление бойцов народной армии, части генерал-лейтенанта Лаврентьева покинули Батпак-Калу и отступили в Тургай, признав свое полное поражение.

Народная армия Амангельды Ирманова, хотя и понесла большие потери, продолжала действовать и после победы Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года, прихода к власти Временного правительства. Повстанческие отряды, пополненные добровольцами, численность которых неуклонно увеличивалась, вели боевые операции во многих ключевых районах Степного генерал-губернаторства. Они вскоре превратились в цементирующую силу политической армии пролетарской революции в Казахстане.

Восстание 1916 года в Туркестанском крае, Бухарском эмирате и Хивинском ханстве стало своеобразной этапной вехой в эволюции национально-освободительного движения народов Центральной Азии, переживавшем качественные перемены. С одной стороны, оно аккумулировало приверженность уже отживающим традициям стихийных дехканских волнений прошлого, превалирование среди широких масс религиозного сознания, культа мусульманского духовенства и "народных вождей", а с другой – четко демонстрировало недовольство наиболее обездоленных слоев политическим и экономическим бесправием, стремление познать объективную суть процессов и явлений, понимание необходимости тесной классовой консолидации для противостояния диктату правящих кланов и имущих "верхов", защиты собственных прав. Острая борьба между этими двумя доминирующими тенденциями, выражавшаяся в существенном ускорении в регионе процессов поляризации общества и углублении социальной дифференциации, стимулировала постепенное, но неуклонное преодоление изжившего себя традиционного мышления, зарождение нового мировоззрения, более четкого осознания "низами" своих коренных интересов и целей. Это позволило со временем превратиться им в более действенную историческую силу

* * *

Таков урок истории. Он убеждает в том, что недавние события в Киргизии и восстание 1916 года – явления по сути разнополярные, не имеющие между собой ничего общего. Кроме, увы, некоторых роковых совпадений. Вместе с тем сравнительно скорая общая стабилизация ситуации наглядно продемонстрировала и другое: дальнейшее сближение позиций государств Центральной Азии, прежде всего Узбекистана, Казахстана и России, а также их партнера по ШОС – Китая в плане стратегии и тактики эффективного геополитического сотрудничества в условиях крайней дестабилизации обстановки в регионе, значение равноправного и тесного взаимодействия для предотвращения мирными средствами разрастания негативных тенденций, взаимную заинтересованность в решении острых проблем. Это – теперь уже урок новой истории, который должен, по идее, служить предупреждением для ретивых "третьих сил", не желающие отказаться от настойчивых попыток вбить клин в геополитическую общность народов конгломерата, установить в регионе "новый порядок".

2010-11-03 Маримбай Ниязматов