Двадцать лет вместе и порознь: тонкое дело востока

"В кризис.ру" завершает цикл статей о путях и промежуточных итогах развития независимых государств после распада Советского Союза, а также о возможности и экономической целесообразности реинтеграции союзного типа.

41 год назад диссидент Андрей Амальрик написал нашумевшее эссе "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" Коммунистической сверхдержаве отводилось 15 лет существования, да и этот срок ставился под серьезное сомнение. Реально СССР просуществовал на семь лет дольше, но прогноз считается в принципе сбывшимся, а Амальрик обрел посмертную славу провидца. При этом, однако, опускается важный момент: первоочагом распада предполагалась Средняя Азия. Которая, наряду с Казахстаном, в действительности оставалась едва ли не последним оплотом союзного Центра и откололась последней.

Окно в Третий мир

Пять советских республик – Казахская ССР, Узбекская ССР, Туркменская ССР, Киргизская ССР, Таджикская ССР – составляли в СССР специфический социальный комплекс.

Средняя Азия и Казахстан рассматривались как своеобразная "окраина империи", внутренний "третий мир", подлежащий общекоммунистической унификации. Заодно здесь создавалась витрина советской системы, обращенная не на Запад (как Прибалтика), а на Юг и Восток – к просоветским режимам, насаждавшимся в афроазиатском Третьем мире. Казах Динмухамед Кунаев, узбек Шараф Рашидов, киргиз Турдакун Усубалиев радушно принимали такого рода гостей, демонстрируя достижения "социалистической ориентации": индустрию, урбанизацию, грамотность... А также систему железного, "истинно восточного" авторитета власти. Те самые проклинаемые пропагандой "феодально-байские" пережитки, эффективно поставленные на службу коммунистическим преобразованиям.

Не все в этом было пустой агиткой. Экономический рывок, совершенный советской Азией, действительно впечатлял.

В аграрном море Казахстана, хозяйство которого до 1917 года основывалось на кочевом скотоводстве, целенаправленно создавались острова индустриальных массивов. В Алма-Ате и Караганде стимулировалось машиностроение, металлургия, производство стройматериалов, полиграфия. Центральный район республики специализировался на угледобыче, металлургии и химпроме. В Кустанае добывалась железная руда, в Павлодаре руды цветных металлов, Экибастуз выдавал высокозольные угли (чем дальше, тем больше сгущая над республикой призрак экологической катастрофы). На западе добывались нефть и газ. Семипалатинск, Петропавловск, Целиноград, Кызыл-Орда обеспечивали легкопромышленный и пищевой секторы. Хрущевское освоение целины изменило сельскохозяйственную структуру Казахстана: преобладающее значение приобрело зерновое земледелие, отодвинувшее на второй план ранее господствовавшее отгонно-пастбищное овцеводство.

Четыре среднеазиатских республики формировали единый экономический район, в целом специализировавшийся на экстенсивном хлопководстве, но игравшей заметную роль в союзной газодобыче, цветной металлургии и химической промышленности. Структурировался район вокруг Ташкентского промышленного комплекса. Хлопкоочистительные заводы, сельскохозяйственное и дорожное машиностроение, нефтехимпром, электронное приборостроение – эти высокотехнологичные по тем временам предприятия либо базировались, либо управлялись из столицы Узбекистана. Ташкент превратился в крупный номенклатурный центр, индустриальный город бюрократии и технократии. Газ Бухарской и Кашкадарьинской областей, нефть Ферганской долины были важными составляющими общесоюзного ТЭКа. Карамазар, Навои, Джизак поставляли цветные металлы, Коканд, Самарканд, Амалык – минеральные удобрения для хлопоководства. Бекабад и Ахангаран производили трубы, шифер, цемент для строительного комплекса.

Но развившаяся в Узбекистане промышленность в целом обслуживала монокультуру хлопчатника, превратившуюся в национальную трагедию. "Округли, Шарафчик, до шести миллионов. – Есть, Леонид Ильич!" - такого рода диалоги в политбюро ЦК КПСС означали ужасы многомесячных хлопковых мобилизаций, вахтового труда на полях, милицейского надсмотра, зинданов, избиений и суицидов. Они же становились первотолчком для будущих "узбекско-кремлевских дел".

В западных районах Туркмении добывалась нефть, перерабатываемая на НПЗ в Красноводске. В республике располагались и крупные газовые месторождения, прежде всего Шатлыкское. Чарджоу стал центром республиканского химпрома. Оборудование для этих предприятий производили заводы Ашхабаде. Легкая промышленность специализировалась преимущественно на шерсти, шелке, коврах. Агропредприятия культивировали хлопок, пшеницу, ячмень, завязанные на канально-поливную ирригацию. В животноводстве выделялись экзотические разведения овец-каракулей и верблюдов.

Таджикская ССР занимала видная место в географии советского ВПК. Ленинабадская область, где после 1937 года, сосредоточилась реальная республиканская власть, тесно связанная с ташкентской элитой, производила обогащенный уран и добывала нефть. В Турсунзаде располагался стратегически важный алюминиевый завод, поставлявший особо чистые сорта военного назначения. На Яванском химзаводе ставились промышленные электрохимические эксперименты. Машино- и приборостроение сосредотачивались в Душанбе. При этом Таджикистан отличался особенной региональной неравномерностью: "Ленинабад правит, Курган вкалывает, Куляб дерется, Памир танцует". Ленинабад был "таджикским Ташкентом". В Курган-Тюбе и Гарме преобладало отсталое и трудозатратное хлопководство. Край убыточных колхозов Куляб являлся опасным криминогенным очагом. Горный Бадахшан - Памир поставлял кадры для образования, науки, культуры и, что интересно, правоохранительных органов (отсюда, возможно, постоянная острая напряженность между памирцами и кулябцами, страшно выхлестнувшая в 1990-х).

Хозяйство Киргизской ССР в основном завязывалось на энергетическое самообеспечение и сырьевое снабжение промышленных центров Ташкентского района. Добывался уголь, в столице Фрунзе (ныне Бишкек) работали станкопроизводства, в Оше текстильные фабрики. Стратегическим объектом союзного ВПК являлся Приборостроительный завод им. 50-летия КиргССР, производивший вооружение для ВМФ.

В политической системе СССР казахстанская и узбекистанская номенклатура занимала достаточно видное положение. КП Казахстана вообще имела гарантированное представительство в Политбюро (другой такой республикой была только Украина, остальные первые секретари чередовались в составе). Узбекский первый секретарь негласно рассматривался как "смотрящий" за всей Средней Азией, ташкентские директивы были обязательны к исполнению в Ашхабаде, Душанбе и Фрунзе. Это в принципе соответствовало традиционной политике царских времен – опоре на наиболее продвинутую часть местной элиты, за которой, в свою очередь, присматривали "белые комиссары". Будь то уездные начальники, назначенные из Петербурга, или вторые секретари, командированные из Москвы.

Кунаев или Рашидов гарантировали жесткий партийно-политический контроль над своими "феодально-байскими" владениями. Пресекали национал-сепаратизм, подавляли "исламские пережитки", выполняли производственные планы. Взамен они получали наибольшую в СССР степень региональной автономии. В "тонкие" дела советского Востока осуществлялось наименьшее вмешательство Центра, что, в частности, способствовало наибольшим масштабам коррупции. Этого нельзя было сказать об инвестиционных вложениях – витрину, пусть и обращенную в Третий мир, приходилось украшать. Империя в очередной раз платила за счастье владеть.

"Ветра свободы дикой"

Контракт между верхушкой КПСС и ее азиатскими наместниками был нарушен в 1983 году. Юрий Андропов, сменив благодушного "лично Леонида Ильича", взялся за наведение порядка. Брежневский любимец-"Шарафчик" стал одной из первоочередных мишеней антикоррупционной кампании: победные рапорты о рекордных урожаях хлопка основывались на фантастических приписках. Жесточайшая эксплуатация узбекских "хлопокорабов" не могла обеспечить контрольных цифр, устанавливаемых с брежневского бодуна фантазиями плановиков и амбициями секретарей. Над Рашидовым, полновластие которого еще недавно не уступало эмирскому, нависла тень уголовного преследования. Его смерть в октябре 1983-го поныне считается самоубийством. Развернулось многолетнее "узбекское дело", дотянувшее до разгара перестройки, сопровождавшееся громкими арестами, судами, длительными сроками и смертными приговорами в отношении представителей ташкентской элиты.

В декабре 1986 года дошла очередь до другого брежневского ветерана – члена Политбюро Кунаева. Его отстранение, инициированное уже Михаилом Горбачевым, спровоцировало массовые беспорядки в Алма-Ате, первые уличные замесы перестроечной эпохи. Митинги студентов и рабочей молодежи разгонялись милицией и курсантами военных училищ. Несколько человек погибли, тысячи были арестованы, один из них – студент Кайрат Рыскулбеков – приговорен к высшей мере. Сейчас он Народный герой Казахстана, в память о декабрьских событиях (по-казахски - Желтоксан) в Алма-Ате возведен обелиск: "Здесь произошло первое народное выступление против командно-административной системы".

Узбекская Фергана сотряслась летом 1989-го от погромов, жертвами которых стали турки-месхетинцы, в свое время депортированные из Грузии. В феврале 1990-го массовые беспорядки, столкновения и убийства прокатились по таджикскому Душанбе. Летом 1990-го несколько тысяч человек погибли в киргизской Ошской области (именно эта узбекско-киргизская резня стала самой кровавой страницей в истории перестройки). Схема была обычно однотипной: бытовой межнациональный конфликт выливался в выступление против властей под популистскими национал-демократическими лозунгами, которое мгновенно оседлывалось криминалитетом. Социально-экономическая подоплека тоже была в общем сходной: нищета аграрного перенаселения, массовая молодежная безработица (существовавшая, кстати, и в доперестроечные времена), безысходная монокультурность, протест против государственной эксплуатации. Исторические достижения социализма в Средней Азии явили свою истинную цену. При этом взрывной потенциал кишлаков имел детонатор и авангард – молодых рабочих и студентов, находящих слова, которых ждали возмущенные дехкане.

Перестроечные руководители, назначенные вместо партбаев брежневских лет, продемонстрировали полную неспособность контролировать положение. Геннадий Колбин в Алма-Ате, Рафик Нишанов в Ташкенте, Каххар Махкамов в Душанбе, Абсамат Масалиев во Фрунзе явили политическое банкротство. На их места требовались выученики прежних, кунаевско-рашидовских школ. В Казахстане таким стал кунаевский предсовмина Нурсултан Назарбаев, в Узбекистане рашидовский предгосплана Ислам Каримов. В Киргизии партаппарат окончательно выпустил фишку: главой государства был избран демократически настроенный академик Аскар Акаев. Таджикистан неуправляемо несся в кровавый хаос. Лишь Туркмения всю перестройку продержалась в полной стабильности под присмотром Сапармурада Ниязова, будущего Туркменбаши.

"Эта задница развалит Союз", - скрежетал Ислам Каримов, наблюдая государственную мудрость Михаила Сергеевича. Его позиция отражала общий настрой советско-азиатских элит, страшившихся остаться один на один со своим населением без финансовых дотаций и силового прикрытия Москвы. Однако 31 августа 1991 года Ислам Абдуганиевич зачитал пораженным депутатам ВС УзССР Декларацию независимости. В ответ нависло гробовое молчание. "Почему не хлопаете? Боитесь?" - спросил президент. Грянул шквал аплодисментов. На следующий день все газеты республики вышли с триумфальными заголовками: "Сбылась вековая мечта узбекского народа".

Нечто подобное произошло в Казахстане и Туркмении. Назарбаев и Ниязов, подобно Каримову, срочно отделялись от российского водоворота. Местные компартии переименовались в Народно-демократическую (Узбекистан), Социалистическую (Казахстан), Демократическую (Туркменистан), их отстроенные аппараты создали основу суверенных государственно-административных систем. В Туркменистане утвердился режим традиционной восточной деспотии, пожизненный президент Ниязов принял звание "отца и деда всех туркмен", скромно отказавшись при этом от официально предложенного титула падишаха. Каримов установил более современный тип авторитарной диктатуры, напоминающий нечто среднее между чанкайшистским Тайванем и нынешней КНР. Назарбаев в большей степени озаботился демократическим фасадом, допуская в определенных рамках политическую оппозицию. Однако при принятии любого решения сохраняется незыблемый президентский контроль. Претензии на равноправие с властью, исходящие порой от местных нуворишей под демократическими лозунгами, подавляются жестко, вплоть до уголовных преследований.

Иначе развернулись события в Кыргызстане и Таджикистане. Фрунзе стал Бишкеком. Президент Акаев провозгласил курс на создание "демократического капиталистического государства турецкого типа". Режим балансировал между конгломератами региональных кланов, живущих наркоторговлей, контрабандой, расхищением субсидий. На пятнадцатом году правления он был этими кланами сожран в ходе "тюльпановой революции". Еще пять лет спустя та же участь постигла акаевского преемника Курманбека Бакиева. Ныне своей очереди ждет Роза Отунабаева, также не имеющая собственной клановой опоры и неспособная создать независимые от кланов государственные институты. Киргизское гражданское общество оказалось аномально мощным – вообще, похоже, несовместимым с государственностью…

Душанбе осенью 1991-го оказался во власти поразительной коалиции "демоисламистов". Рухнул с постамента бронзовый Ленин, был изгнан поддержавший путч ГКЧП Махкамов, водворилась безграничная политическая свобода. Обернувшаяся самой кровавой на постсоветском пространстве гражданской войной. Под красными знаменами власть в Таджикистане была альянсом ленинабадского и кулябского кланов (первый обеспечил финансирование, второй полевые кадры), за которым угадывалась тень Каримова, стремившегося сохранить региональное доминирование Ташкента. Но постепенно кулябские полевые командиры отодвинули ленинабадских денежных мешков с их узбекскими кураторами. Бывший директор совхоза Эмомали Рахмон (некогда Рахмонов) сумел договориться и с прагматичными лидерами демоисламистов, получившими синекуры и гаремы. Его считали краткосрочной переходной фигурой, но он остается президентом Таджикистана уже 18 лет.

Чудо степей

Во всех странах постсоветской Азии обретение независимости было сопряжено с экономической деградацией. "Все разрушено, развалено, цены страшные", - так оценил ситуацию на родине из Бутырской тюрьмы Ахмаджон Адылов, один из столпов УзССР, хозяин Ферганской долины. Похожим образом обстояли дела и в остальных республиках на момент свершения вековой мечты.

Назарбаев сделал ставку на поэтапную капитализацию экономики при сохранении унаследованного от КазССР индустриального потенциала и удержание традиционных технологических цепей. Эта стратегия позволила сохранить социальную стабильность, но не способствовала экономическому росту. Не оправдало первоначальных надежд и демонстративное сближение с исламским миром – капитал шейхов не спешил в Казахстан.

Но назарбаевское руководство изначально предполагало радикальные экономические преобразования. Еще в 1991-м в Казахстане побывал архитектор "сингапурского чуда" Ли Куан Ю. В первые два года независимости приватизация проводилась по "инициативному принципу" - предприятия передавались по заявкам в коллективную собственность персонала. С 1993-го началась системная приватизация по государственной программе, скоррелированная с введением национальной валюты тенге. Этапными событиями стали акционирования стратегических предприятий - Карагандинского металлургического комбината и "Джезказганцветмета". В первом случае стратегическим инвестором выступил индийский металлический магнат Лакшми Миттал, во втором южнокорейский "Самсунг". Впредь большая приватизация в Казахстане осуществлялась по тем же схемам: крупный иностранный инвестор, местный коллектив, страхующая доля государства.

Казахстан постепенно восстановил позиции в угледобыче и металлургии, включился в нефтегазовые проекты, стал заметным экспортером. Казахстан первым из постсоветских государств сформировал стабфонд, провел пенсионную реформу. Экономическое развитие Казахстана международные эксперты расценивали подчас как наиболее успешное на постсоветском пространстве. В этом духе высказывался в начале 2000-х тот же Ли Куан Ю.

Проверкой на прочность стал мировой кризис. Для поддержания финансовой стабильности были применены интервенционистские меры – за счет стабфонда производились масштабные выкупы банковских активов. Возрос внешний госдолг, практически сравнявшийся с ВВП. Казахстанская финансовая система квалифицирована МВФ как "уязвимая", но в целом справившаяся с ситуацией.

Контрольный разворот

Иной характер носила экономическая политика в Узбекистане. Каримов сделал ставку на плотный административный контроль над товарным и фондовым рынками, ценообразованием, трудовыми ресурсами, решительный отказывался от приватизации, особенно земельной. Этот курс мотивировался опасной социально-политической ситуацией, угрозой массовых беспорядков вследствие аграрного перенаселения, к тому же под исламистскими лозунгами. Столкновения населения с милицией, заканчивающиеся кровопролитием, происходили уже в начале 1992 года.

Потенциальными преимуществами Узбекистана являлись крупные запасы золота, цветных металлов, урана, нефти и газа. Все эти ресурсы по возможности удерживались в госсобственности через национальные компании. Частный капитал привлекался в основном иностранный – китайский, малайский, российский в энергетическом секторе, южнокорейский и французский в обрабатывающей промышленности, особенно автомобилестроении (знаменитое "УзДЭУ"). Относительно широкая приватизация началась во второй половине 2000-х, когда стало очевидным исчерпание командных рычагов – на продажу были выставлены пакеты акций нефтегазовой, угольной, транспортной национальных компаний, авиастроительного предприятия, крупного "Асакабанка". Однако узбекские бизнесмены, привыкшие к "теневой" активности, проявили весьма сдержанный интерес, снова пропуская вперед иностранных инвесторов.

Болезненную уязвимость создает перекос структуры сельского хозяйства. Рашидовское "хлопковое проклятие" продолжает нависать над страной, ограничивая собственную зерновую базу и ввергая в зависимость от импорта продовольствия. Все это в совокупности повышает значение внешнеторговых связей, которые, однако, критически завязаны на политическую мотивацию. Внешнеполитический курс Каримова вращался на 360 градусов – от пророссийской ориентации к "атлантистскому" ГУУАМу (альянс с Грузией, Украиной, Азербайджаном и Молдавией) и обратно – после того, как в 2005 году американские союзники ГУУАМа осудили жесткое подавление восстания в Андижане.

В то же время Узбекистан сравнительно быстро оправился от последствий мирового кризиса. Уже в прошлом году был отмечен 8%-ный рост ВВП, опередивший рекордные показатели Китая. Этому способствовало интенсивное стимулирование инвестиционного климата за счет приватизационных предложений и использование объективных возможностей по продаже золота, углеводородов и цветных металлов. По мнению компетентных экспертов, Узбекистан оказался на историческом распутье – либо политические риски, связанные с изменением экономической структуры, либо торможение экономического развития ради стабильности режима. Пока обозначается первый вариант выбора, поскольку Каримов явно уверен в себе.

Гуляй-поле над алюминием

Таджикистан, бывший одной из самых бедных республик СССР, после обретения независимости стал одной из самых бедных стран мира. Гражданская война порушила то, что оставалось после потрясений перестройки. Остановилась промышленность, деградировало сельское хозяйство, доля горожан упала до четверти населения из-за эмиграции русских из страны и ухода таджиков в кишлаки. Зато гипертрофированно разрослась "сфера услуг", в Таджикистане во многом сводящаяся к уличной торговле с рук.

Положение своих семей в какой-то мере спасают таджикские гасарбайтеры, работающие в России. Их переводы достигают в год $1-2,5 млрд долларов в год, что составляет от четверти до половины ВВП, цифры которого разнятся в большом разбросе и никем реально не исчисляются.

Формально в экономике преобладает госсектор, обеспечивающий валютные поступления от экспорта алюминия. К масштабной приватизации официально даже не подступали, но реально собственность на производственные активы определяется собственностью на автомат Калашникова. Она давно распределена между полевыми командирами, надевшими форму государственных силовых структур. Алюминиевый завод в Турсунзаде, урановые производства в Ленинабаде, комбинат "Таджикзолото" годами переходили из рук в руки – от Махмуда Красного к Гафуру Седому, от Якуба Базарного к Ибоду Большому и т.п.

Полный экономический крах предотвращается внешними поступлениями. Для России они мотивируются сохранением в Таджикистане военно-стратегических объектов, унаследованных от СССР – урановых разработок в Ленинабадской области, электронной системы космического слежения, входящей в инфраструктуру российской ПРО, дислокацией 201-й мотострелковой дивизии (определившей, кстати, исход гражданской войны 1992-1993 годов в пользу стороны, выдвинувшей нынешнего президента). После 11 сентября 2001 года среди спонсоров режима Рахмона выдвинулись и США, получившие в Таджикистане антиталибский плацдарм. В целом, однако, экономика Таджикистана близка к критической деградации и все более поглощается "теневым" самообеспечением населения.

Наследство падишаха

Туркменистан с его внушительными запасами природного газа, казалось, имел значительную экономическую фору. Которая, однако, послужила лишь для популистских "благодеяний" Туркменбаши, освободившего подданных от платы за ряд коммунальных услуг. Отсутствие даже намека на структурные реформы (кроме разве что призывов к членам правящей и единственной партии обзаводиться собственностью и нанимать работников), хозяйственная замкнутость и самоизоляция привели к 1994 году на грань экономической катастрофы.

Инфляция приблизилась к 2,5 тыс процентов, ВВП сократился вдвое. Это вынудило искать иностранных партнеров и анонсировать умеренные реформы. Однако приоритет оставался за сохранением монолитного госсектора и поддержанием завышенного курса маната, что отталкивало инвесторов и обрекало на производственно-коммерческий застой.

В сфере услуг была проведена ограниченная приватизация (в основном в пользу членов партии). Однако промышленность, строительство, энергетика, оставались в монопольной госсобственности. Структура газо- и нефтедобычи, переработки энергоносителей, производства оборудования принципиально не изменились с советских времен, лишь перешла из советской в туркменскую госсобственность. Их функционирование определялось политическими задачами укрепления единовластия Туркменбаши.

Смерть диктатора в конце 2006 года несколько изменила положение. Президентский пост занял Гурбангулы Бердымухаммедов, в недавнем прошлом зубной врач Туркменбаши, сумевший переиграть всемогущих силовиков. Довольно быстро началась "оттепель", сделавшая нового президента по-настоящему популярным – туркмены не избалованы переменами к лучшему и благодарны за любое, самое осторожное движение в этом направлении, будь то облегчение правил поездок в Россию или отмена обязательной ежедневной клятвы в преданности президенту. В экономической сфере Бердымухаммедов поставил задачу увеличить долю частного сектора до 70% ВВП. Хотя тут же оговорился, что эта приоритеты частного предпринимательства не относятся к "энергетической и другим стратегическим отраслям"...

Загул демократии

Президентом Киргизии Аскар Акаев еще осенью 1990-го стал под лозунгом радикальных реформ, в том числе экономических. Его программа изначально предусматривала рыночные отношения, приватизацию, преобладание частного сектора на селе и в городе, высокотехнологичные ориентации в промышленности. Однако первая пятилетка киргизской независимости ознаменовалась двукратным экономическим обвалом. Обрыв хозяйственных связей остановил промышленность, квалифицированные ИТР и рабочие уезжали из страны. Экономическая активность поддерживалась лишь золотодобычей. Стабилизировать положение и выйти на экономический рост удалось только в первой половине 2000-х.

Большая часть промышленности и инфраструктуры была приватизирована. Наиболее доходные и перспективные активы получил клан самого Акаева. Появились "новые киргизы" и на селе – бесплатная раздача скота быстро обернулась его массированной скупкой за бесценок узким слоем агромагнатов. В республику потянулись российские инвесторы, взявшие под контроль расконсервированные месторождения руд и редкоземельных металлов. Урановые разработки Кара-Балтинского комбината приобрела "Ренова". Государственный пакет "Кыргызнефтегаза" в уплату долгов перенял "Газпром". Пул московских компаний устанавливал контроль над Кадамжайским комбинатом металлической сурьмы. При российском участии акционировались корпорация "Дастан" (бывший Приборостроительный им. 50-летия, производящий торпеды) и электротехнический завод "Айнур". Бишкекский молокозавод принадлежал "Вимм-Билль-Данну", контрольный пакет национальной страховой компании – "Ингосстраху".

Однако весь этот бум резко прервался "тюльпановой революцией" 2005-го. Наиболее очевидным результатом свержения Акаева стало масштабное перераспределение собственности в пользу победившего клана во главе с Курманбеком Бакиевым и его сыном-бизнесменом Максимом. Но даже этот процесс еще не успел завершиться, как клан Бакиевых пал в начале 2010-го под ударом новой клановой коалиции. Очередная правящая группа первым делом взялась, разумеется, за "пересмотр итогов приватизации", в частности, было объявлено о предстоящей национализации "Дастана", одного из самых привлекательных инвестиционных объектов. Подобная вакханалия переделов не способствует притоку капиталов извне. Зато создает раздолье внутренним инвесторам – правда, определенного характера.

…Итак, пять стран советской Азии пошли разными путями и подходят к 20-летию независимости с весьма различными промежуточными итогами. Для нашей темы существенна теоретическая стоимость их экономической реинтеграции в структуру союзного типа – порядка $250 млрд за Казахстан и $200 млрд за Среднюю Азию. Итого $450 млрд. Есть желающие? Если да, пусть приготовятся приплюсовать еще как минимум сопоставимую цифру на разруливание клановых конфликтов и подавление националистического и исламистского сопротивления.

$450 млрд, подчеркнем, ценник на восстановление Союза лишь в его казахстанско-среднеазиатской части. Плюсуем $600 млрд за Украину. $180 млрд за Прибалтику. $140 млрд за Закавказье. $100 млрд за Белоруссию. Ну и $12 млрд за Молдавию, это уж чисто из педантизма. Около полутора триллионов долларов только экономической стоимости. Без учета политических затрат, которые будут на порядок выше, поскольку человек, как правило, дороже, чем его деньги. Не проще ли подсчитать, сколько встанет зажечь второе Солнце? А еще проще – и естественнее – обойтись первым Солнцем. Тем, что уже есть.

СПРАВКА:

Республика Казахстан. Столица - Астана. Население – более 16 млн.

ВВП-2009 – по номиналу около $109 млрд. Среднедушевой (по различным методикам подсчета) – $6-12 тыс.

Президентская республика. Президент – Нурсултан Назарбаев. Премьер-министр – Карим Масимов.

Республика Узбекистан. Столица – Ташкент. Население – более 28 млн.

ВВП-2009 – по номиналу около $77 млрд, среднедушевой – более $2,7 тыс.

Президентская республика (фактически авторитарная диктатура). Президент – Ислам Каримов. Премьер-министр – Шавкат Мирзиеев.

Республика Туркменистан (Туркмения). Столица – Ашхабад. Население – около 5 млн.

ВВП-2009 – по номиналу около $16 млрд. Среднедушевой – около $3,4 тыс.

Президентская республика (фактически тоталитарная диктатура, однопартийная система). Президент – Гурбангулы Бердымухаммедов.

Киргизская Республика. Столица – Бишкек. Население – более 5,4 млн.

ВВП-2009 – по номиналу около $4,7 млрд. Среднедушевой – около $0,9 тыс.

По новой конституции 2010 года - парламентская республика. В настоящее время реальное существование центральной власти сомнительно. Временный "президент переходного периода" – Роза Отунбаева.

Республика Таджикистан. Столица – Душанбе. Население – около 7 млн.

ВВП-2009 – около $4,5 млрд. Среднедушевой – около $0,7 тыс.

Президентская республика (фактически авторитарный режим). Президент – Эмомали Рахмонов. Премьер-министр – Окил Окилов.

Роман Шанга, специально для "В кризис.ру"
10.12.2010