Хошави Бабакр: Перспективы арабских революций: новое Средневековье или "демократия сообществ"?

Представитель Иракского Курдистана в Москве Хошави Бабакр. Иллюстрация: ezdixane.ruВолна революций в арабском мире вызывает неоднозначные реакции. Оптимисты и радикалы видят в ней предвестие наступления демократии на Ближнем Востоке, пессимисты и консерваторы - знак нового Средневековья, наступления эры исламистских режимов. Западные страны встревожены, Израиль откровенно напуган. Согласно господствующему скептическому взгляду, свергаемые ныне правители, каковы бы они ни были - будь то вполне прозападные Бен Али и Мубарак или такой специфический персонаж, как Муаммар Каддафи - хороши были уже тем, что держали в узде арабские массы, представляющие собой силу абсолютно деструктивную, антилиберальную, враждебную прогрессу и способную лишь ввергнуть регион в хаос и породить новых тиранов, по сравнению с которыми любой прежний диктатор покажется ангелом демократии.

Исходя из этого, Запад десятилетиями делал ставку на "стабильность" в лице коррумпированных диктаторских режимов, стараясь не думать, что такая "стабильность" сама в себе несет свою гибель, ибо эти режимы генерируют проблемы, мирно разрешить которые они не в состоянии. До некоторой степени это осознали окружавшие Буша-младшего "неоконы", разработавшие план "нового Ближнего Востока". Они исходили из предпосылки, что именно застойные коррумпированные режимы порождают все проблемы, включая терроризм, и что ликвидация этих режимов и предоставление народам Ближнего Востока возможности самоопределения сама собой решит все проблемы. В этом было несомненное рациональное зерно, но, к сожалению, также слишком много либерально-фундаменталистского догматизма и слишком мало понимания особенностей региона. Эксперименты по демократизации Ирака, Афганистана и сектора Газа дали настолько негативные результаты, что был сделан вывод: "пусть лучше все идет, как шло".

Однако, как показывают последние события, "реальная политика" оказалась столь же провальной. Самосожжение тунисского торговца зеленью положило начало тектоническим сдвигам, к которым оказались равно не готовы как либеральные идеологи, так и "реальные политики". И очевидно, что то что мы наблюдаем - далеко не конец, что сюжет будет разворачиваться и далее на пространстве от Марокко до Пакистана. Что же, в конечном итоге, происходит на Ближнем Востоке и во что это выльется?

То, что мы наблюдаем - это третья революционная волна, после волны "пробуждения Азии" в начале ХХ века и волны 1950-х годов. Прежняя волна "арабских социалистических" революций в Египте, Сирии, Ираке и Ливии была антилиберальной, отменив те слабые либеральные институты, которые существовали в этих странах; но в смысле социальном ее можно назвать демократической, в том отношении, что в первый момент она свергла господство узких традиционных элит, привела к власти выходцев из "низов" и провела ряд реформ, направленных на удовлетворение чаяний этих низов. Однако придя к власти, новые элиты, в свою очередь, перекрыли социальные лифты, установили жесткие авторитарные режимы и предались необузданной коррупции, чем и вызвали новый социальный взрыв.

То, что происходит сейчас, можно рассматривать как очередной этап демократизации Арабского Востока, на этот раз социальной и политической одновременно. К понятию "арабская демократия" многие относятся более чем скептически; скептиков подкрепил недавно проведенный в Египте социологический опрос, по которому оказалось, что подавляющее большинство египтян выступает за побивание камнями неверных жен, ампутацию рук за воровство и смертную казнь за переход из ислама в другую религию. Однако, как бы ни был узок круг сторонников западных либеральных и модернистских ценностей, арабский мир кажется все-таки способным создать демократические институты и уже в рамках этих институтов эволюционировать в сторону цивилизации постмодерна. Как ни странно это прозвучит для многих, но образцом таких институтов еще недавно являлся Ирак.

Ирак - как известно, общество, чрезвычайно разделенное в этническом, племенном и религиозном отношениях. Иракская государственность покоилась на диктатуре арабско-суннитской элиты; со свержением этой диктатуры, казалось, в стране безвозвратно наступит хаос. Однако жизнь показала, что хаос в целом был преодолен и разные группы, еще недавно готовые уничтожать друг друга, учились договариваться и находить консенсус в рамках демократических институтов, и, прежде всего, парламента. Таким образом, формировалась (вслед за Ливаном, кстати) своеобразная демократия, в которой реальными субъектами политического процесса являлись не партии и другие структуры гражданского общества, а традиционные общности - этнические, религиозные, кланово-племенные и т.п. Если раньше государственная власть играла роль верховного арбитра в спорах этих сообществ, то теперь сообщества учились непосредственно договариваться друг с другом в рамках парламента и деля власть на принципах "консенсусной демократии". Конечно, все шло далеко не идеально: каждая группа подчас достаточно агрессивно пыталась "тянуть одеяло на себя", сильные (шииты) время от времени проявляли поползновения на диктатуру, слабые (христиане) оказывались перед угрозой физического уничтожения. В этом нет ничего удивительного: ведь и становление европейской демократии происходило достаточно кроваво и неоднозначно. Однако тренд определялся, и можно было надеяться, что по мере того как группы будут набираться политического опыта, осознают выгоду компромиссов и перестанут воспринимать политику, как игру с нулевой суммой, эта система "демократии сообществ" могла бы быть отрегулирована.

Дальнейшими условиями демократического развития Ирака являются решение территориальных споров и споров о разделении власти, способы урегулирования которых уже записаны в иракской Конституции, пункты которой остается лишь соблюсти. Эффективными рычагами здесь станут: предоставление регионального и этнического права на самоопределение, вплоть до отделения; ослабление "крепкой" центральной власти; решение основных накопившихся исторических вопросов; отказ от любых силовых и военных воздействий. Это основополагающие пункты федерализма, при котором слабость центральной власти отнюдь не ведет к хаосу и распаду, но укрепляет власть и ответственность регионов.

Хотя, процесс насильственного захвата власти со стороны пробаасистски и шовинистически настроенных слоев, захлестнувший Ирак в последние дни, ставит под сомнение то, что накопленный опыт этнического сосуществования даст созреть плодам иракской демократии. Камни, летящие из рук агрессивно настроенной суннитской части населения, ведут к возврату старых устоев и и грозят уничтожить весь демократический урожай.

Не только иракское общество представляет собой систему различных, часто враждебных, сообществ. Разве все арабские общества не разделены на группы, кланы, племена, этнические и религиозные меньшинства? В Сирии можно выделить курдов, друзов, алавитов и христиан; в североафриканских странах половину населения составляют берберы - потомки древнего доарабского населения; Египет в этом смысле более однороден (хотя десятую часть его населения, как известно, составляют христиане), но и египетское общество делится на свои сообщества. В этой ситуации, сосредоточению власти в руках одной группы становится невозможным, и поэтому, между прочим, не следует опасаться всевластия религиозных фанатиков. Безусловно, исламисты будут играть определенную, и видимо заметную, роль в новой системе власти; но это будет далеко не единственная группа во власти, и всякие ее попытки установить свою диктатуру будут блокироваться действиями конкурирующих групп. Конечно, международному сообществу будет непросто с такого рода "новыми демократиями", и они могут преподнести немало неприятных сюрпризов, которые заставят пожалеть о свергнутых диктаторах; но следует признать, что это - единственный путь, который открывает перед арабскими обществами возможности реального социального прогресса.