Бурные события в Магрибе и на Ближнем Востоке показывают, что человеческая история окончательно утратила естественность своего развития и приобрела проектный характер. "Теория заговоров" - конспирология - может быть, не лучшая из методологий научного исследования, но она вполне приемлема для построения гипотезы о сути происходящего. Тем более что налицо попытки США, крупнейшего центра современного мира, развернуть ход мирового развития в интересах своего глобального господства.

Действия США в Ираке с весны 2003 года мощно стимулировали активность турецких и сирийских курдов, что полностью отвечает задачам дробления региона в рамках американского проекта "Большого Ближнего Востока" в соответствии с англо-американо-израильскими планами создания "дуги нестабильности" от Ливана, Палестины - до Сирии, Ирака, Персидского Залива, Ирана вплоть до границ Афганистана и далее - до Кашмира, Синьцзяня, Тибета в русле "новой афганской политики" администрации Обамы. В ходе иракской войны 2003 года Турция, впервые после подписания Лозаннского договора (24 июля 1923 г.), была вынуждена смириться с навязанной США диспозицией, согласно которой курдское движение стало выступать в роли самостоятельного фактора международной жизни.

Соответственно, агрессия США против Ирака стала точкой отсчета нового понимания турецкой политической элитой своей роли в мире и нового качества турецкой внешней политики. Вкупе с такими факторами, как неудовлетворенность позицией Европы в отношении вступления Турции в ЕС, рядом других, эта антизападная идеология укрепляет новый геополитический статус Анкары.

Новейшие изменения во внешней политике Турции означают, что ее интересы не обязательно должны совпадать с позицией США, у Турции заметно ослаб многолетний интерес к вступлению в ЕС, она скорее тяготеет теперь к Ближнему Востоку и готова учитывать региональные интересы России и Ирана. Для Турции становится все менее желательно региональное доминирование США, вся ее внешняя политика становится более сбалансированной. Кризисные тенденции в НАТО, американские сценарии по созданию Курдистана (с изменением нынешних границ Турции, Ирана, Ирака и Сирии), противоречия в бассейне Черного моря и на Кавказе позволяют гипотетически предположить вероятность в среднесрочной перспективе серьезных трансформаций во внешнеполитических предпочтениях Турции. Собственно, эти трансформации уже начались, знаковым в этом плане можно считать заявление Анкары в августе 2010 года о намерении исключить из стратегии национальной безопасности упоминание в качестве основных внешних угроз России, Греции, Ирана и Ирака. Турция работает над кардинальным изменением своего геополитического ориентирования в мире.

Около двух лет назад одним из российских авторов была высказана точка зрения, согласно которой в случае, если курдское ирредентистское движение окажется успешным, необходимо срочное налаживание диалога с курдскими политическими силами и признание независимости Курдистана. Нетрудно догадаться, что такой шаг со стороны Москвы не только перечеркнул бы все позитивное, что достигнуто в российско-турецких отношениях, но и глубоко повлиял бы на отношения российско-иранские и российско-сирийские.

На самом деле, необходимы шаги, предусматривающие отказ от изменения границ в районе Большого Кавказа и Ближнего Востока, как и от изменения многих других границ. Признание Россией Курдистана дало бы мощный толчок к "балканизации" региона - в условиях хрупкости собственного российского федерализма, особенно на Кавказе.

Одним из важнейших механизмов усиления влияния Турции в региональных вопросах Анкара считает развитие экономических связей с государствами региона. В этом русле лежит и относящаяся к середине 2010 г. инициатива о необходимости создания свободной торговой зоны между Турцией и арабскими странами. Турция испытала на себе негативное влияние региональных кризисов, ставших отчасти результатом политики США, и намерена взять инициативу в свои руки: путем налаживания экономических отношений со странами региона, с одной стороны, ослабить влияние западных держав на страны-соседи, с другой - взять в свои руки рычаги воздействия на сферу безопасности.

В том же контексте нужно рассматривать и турецкую активность в странах Центральной и Южной Азии. Представления о "новом мире, в котором региональные державы желают иметь право собственного голоса в вопросах региональной и международной политики", во многом проявляются в поведении Турции в Афганистане.

Относительно благоприятных факторов турецко-афганских отношений несколько. Первый - конфессиональный. Турция мусульманская страна, и присутствие ее военнослужащих в Афганистане намного спокойнее воспринимается местным населением, чем размещение здесь американских или европейских подразделений. Кроме того, Турция не является соседом Афганистана, и это преимущество, а не препятствие, Турция не заинтересована в установлении контроля над этой страной или в навязывании формы политического устройства, "как пытались делать большинство афганских соседей". Наконец, никакая другая страна не имеет такие войска с опытом боевых действий в горах и партизанских войнах, как Турция.

Однако не столько военный компонент, сколько турецкая "мягкая сила" составляет основу турецких усилий по пути установления мира и стабильности в Афганистане. Заодно растущее участие Турции в решении афганской проблемы дает шансы "девестернизировать" программу помощи Афганистану. В этом контексте любопытны рекомендации американских экспертов в отношении политики, проводимой Турцией в Афганистане. "Известно, что Турция имеет тесные связи с узбекской диаспорой в Афганистане. Однако турецкая сторона не может играть стабилизирующей роли здесь, идентифицируя себя только с этим этносом. Турция должна усиливать связи с крупнейшей этнической афганской группой - пуштунами. Учитывая, что Пакистан играет роль "главного покровителя" пуштунов, Турция видит в этом путь в Афганистан. Если Турция с помощью Пакистана сумеет получить доверие пуштунских лидеров, она сможет также сыграть решающую роль в преодолении враждебности между населением севера страны, включая туркменов, узбеков, пуштунов и, следовательно, ускорить возможности установления мира.

Вся активность Турции в Афганистане может оказаться бессмысленной в случае реализации одного из компонентов американского проекта "Большого Ближнего Востока", условно именуемого "Независимым Белуджистаном".

В иранской провинции Систан и Белуджистан компактно проживают около одного миллиона белуджей. Иранское правительство контролирует территорию расселения белуджей и не допускает возникновения нежелательных явлений, в стране отсутствует тенденция к искусственной унификации этнодемографической картины. "Белуджского вопроса" как такового в Иране не существует, несмотря на активную работу антииранских сил по дестабилизации ситуации в районах, населенных белуджами. Основную работу в этом направлении ведут исламские организации "Моджахеддин-е Халк" и "Федаян-е Халк".

Позиционировавшие себя когда-то как партии левого толка, сегодня обе организации могут быть отнесены к экстремистским и террористическим, обе контактируют с ЦРУ США и иракской спецслужбой "Мухабарат".

Идеи национализма и тенденции сепаратизма более развиты в Восточном Белуджистане (Пакистан), где проживают около 4 миллионов белуджей. Белуджские общественно-политические организации за рубежом основаны главным образом выходцами из Пакистана, и именно они пытаются провоцировать этнические настроения в иранском Белуджистане. Этническое самосознание восточных белуджей находится на довольно высоком уровне. Идея создания "Великого Белуджистана" занимает центральное место в планах белуджских националистов.

Карта "Великого Белуджистана" охватывает огромные территории, далеко выходя за пределы белуджо язычных районов. Западная его граница достигает центральной части Ирана, на востоке поглощает Пакистан. Восточная граница, поднимаясь вверх, включает юго-западную часть Афганистана и на севере достигает Марыйской области Туркмении.

После создания государства Пакистан в 1947 году белуджские лидеры попытались провозгласить независимость, но белуджские территории удалось включить в состав Пакистана. В качестве формальной административной единицы в 1952-1955 годах был создан Союз белуджских провинций, позже преобразованный в провинцию Белуджистан.

Тем не менее, выступления на этнической почве, в том числе вооруженные восстания, продолжались. В Афганистане численность белуджей оценивается примерно в 300 тыс. человек (брагуи - около 250 тыс. человек). Белуджи в Афганистане компактно проживают в провинциях Нимруз и Гильменд на юго-западе Афганистана.

Несколько тысяч белуджей проживают и в других местах страны. Белуджи в Афганистане проявляют активность, как правило, в рамках общих афганских, прежде всего пуштунских, движений. В 2004 году была возрождена Армия освобождения Белуджистана (АОБ) - организация, которая вела вооруженную борьбу против центральных властей Пакистана еще в 1973-1977 годах. Ее численность оценивается в 10 тыс.человек. Подготовка диверсантов осуществляется в 40-60 тренировочных лагерях, расположенных в основном в районах Кохлу, Дера Бугти и Кеч-Гвадар. Этническая вооруженная группировка белуджей "Джундуллах" действует на стыке границ Ирана с Афганистаном и Пакистаном.

Создание белуджского государства на первый взгляд представляется нереальным, ибо не отвечает национальным интересам ни одной из стран региона. Создать независимый Белуджистан можно только объединив все белуджоязычные территории; это значит, что Иран потеряет не просто провинцию, но и влияние в Персидском заливе, а Пакистан лишится почти половины своей территории. Белуджистан будет контролировать также Ормузский пролив, а если добавить к этому наличие десятков тысяч белуджей в странах Персидского залива, то очевидно, что изменится весь геополитический баланс на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Кавказе.

Наряду с проблемой Белуджистана, "кашмирским вопросом", фактором неустойчивости Пакистана, связанным с афганской ситуацией, является Пуштунистан. В афганской политической элите всегда было распространено несогласие с линией прохождения границы (Durand Line), принятой под давлением Британской империи, которая оставила многие пуштунские племена вне пределов Афганистана.

Однако после ухода англичан для элиты восточных пуштунских племен пакистанской Северо-Западной Пограничной Провинции нахождение в составе Пакистана оказалось привлекательнее, нежели присоединение к Афганистану. Пуштунская элита здесь больше тяготела к развитым городским центрам в Пенджабе и Синде, независимый Афганистан не смог предложить восточным пуштунам ничего такого, ради чего стоило бы пытаться изменить привычную систему взаимоотношений в границах бывшей Британской Индии. Восточные пуштуны оказались активно вовлечены в политические процессы в ходе раздела Британской Индии и уверенно вошли в состав общепакистанской элиты.

Тем не менее, проект "Независимого Пуштунистана" существует, нетрудно найти в Кабуле или Кандагаре политиков, которые способны при наличии ресурсов организовать мощное движение за объединение пуштунов. Все основные современные тенденции развития ситуации в Афганистане влекут за собой нарастание угроз. Это - сопротивление иностранному военному присутствию, тенденция к сокращению военного присутствия ISAF и Operation Enduring Freedom, слабость афганских национальных сил безопасности.

Очевидна невозможность установления регионально-этноплеменного баланса в афганской политической элите, а значит и урегулирования в кратко- и среднесрочной перспективе. К этому необходимо добавить "реинкарнацию" Исламского движения Узбекистана (ИДУ), его активизацию в северных и северо-восточных провинциях Афганистана, а также наметившуюся тенденцию к росту активности ИДУ в странах Центральной Азии.

Вторая половина 2010 года обнаружила немало признаков вероятного возобновления военно-политического конфликта в Таджикистане. В марте-апреле 2010 года произошли волнения в Горно-Бадахшанской автономной области, реакцией на что стала агрессивная политика правительства в отношении остающихся в живых и на свободе представителей бывшей Объединенной таджикской оппозиции и мусульманского духовенства.

Затем, во второй половине 2010 года, имели место: побег группы осужденных террористов, участников религиозно-экстремистских организаций из СИЗО ГКНБ Таджикистана; массовые беспорядки в Нуреке; взрыв у здания РУБОП в Худжанде -впервые в регионе с использованием террориста-смертника; взрыв в развлекательном центре "Дусти" в Душанбе; нападение на войсковую часть в пригороде Душанбе; боевые столкновения в Файзабадском районе; нападение на военную колонну в Раштской долине.

Ситуация в Киргизии - уже рецидивная. Среди ее основных характеристик - полиморфность политических субъектов, племенные и региональные внутриэтнические противоречия. Чрезвычайно опасна чреватая конфликтами полиэтничность, обусловленная высочайшим уровнем современного киргизского национализма, кульминацией которого стали известные события в Ошской и Джалалабадской областях. Этот межэтнический конфликт повлек за собой реваншистские настроения в узбекской общине юга, а также в приграничных областях Узбекистана. Если принять во внимание мощный потенциал религиозно-экстремистских сетевых структур - "Хизб ут-Тахрир", ИДУ, а также синтез этнического и религиозного начал в узбекской общине юга, ситуация выглядит почти угрожающе.

Происходящая на наших глазах трансформация всей системы международных отношений, включая и региональные подсистемы с участием Турции, должна побуждать руководство любой страны Центральной Евразии к очень серьезному, порой радикальному пересмотру внешнеполитических приоритетов.
2011-04-07 16:48
Александр Князев, политолог, доктор исторических наук