Ислам как стиль

Есть всего два глобальных стиля жизни: потребительский, когда гипертрофированный жевательный рефлекс сводит с ума и общество внезапно обнаруживает, что уже вовсю пожирает само себя.

Именно эта ситуация творится сегодня. И стиль религиозный, или им инспирированный в той или иной мере, стиль созидающий. Не стоит ссылаться на великие праздники, что вновь стали красными днями календаря и легализацию обрядов. Все это служит отчасти дымовой завесой, помогающей скрыть потребительскую суть жизни.
Уж одна сторона кризиса, если вдуматься, совершенно точно заслуживает нашей сердечной признательности. Наконец есть законный повод поразмыслить о духовно-нравственных основаниях жизни. "Людям есть нечего, а вы им о культуре", – бубнили укоризненно, если кто решался напомнить об этом изгое наших дней. Безусловно, несложно обойтись без культуры в виде балета. Но, выведя из столпов бытия культуру как школу человеческого духа, мы себя загнали в ловушку. До кризиса мил ходил на поводу у коварной блондинки Клаудии Шиффер с хитренькой улыбочкой искушавшей: "ведь я этого достойна". Едва рухнула коммунистическая идеология и под непрерывную рецитацию этой мантры нам весьма ловко всучили потребительский стиль жизни. Реклама, действуя как привязчивые цыганки, создала подлинный культ успешности и комфорта. Минуя сознание, завела непринужденный диалог с нашим подсознанием, пробудив всех дожидающихся своего часа демонов и драконов. А уж этот стиль, к чьим услугам оказались настоящие профессионалы: от идеологов до харизматичных проповедников гламура и раскованности, все ж не цыганка, так легко от него не отделаться. Его респектабельности, напору, вездесущности противостоять может лишь вера, терпеливо очищающая умы и полирующая сердца от ржавчины. Вот о ней и речь.
Отдельные элементы мироустройства ни о чем еще не свидетельствуют
В потребительском обществе религия становится личным делом каждого и не в силах влиять на стиль жизни как нечто монолитное, занявшее все, какие возможно, позиции. Потребительство – это и есть настоящий культ. Следовательно, вера интеллектуально застывает. Ибо, как выразился по сему поводу Юнг "Теряется все то, о чем не задумываются, что тем самым не вступает в осмысленные отношения с развивающимся сознанием". И "познавательное содержание культуры должно совпадать с собственным душевным опытом". Так вера тихо умирает или, если хотите, умерщвляется. Идейно-эстетическая, политэкономическая подкладка общества остается при этом потребительской и патологически близорукой. Ведь если человек "достоин" всего, чем его искушают, довольно скоро он остается вовсе без будущего. В этом смысле развитые страны преподносят человечеству драгоценный, бесценный даже урок. Их население бесконечно расслаблено, шокирующее нежизнеспособно и как итог – вымирает. Идеологи либерализмн76а настаивают на том, что эксклюзив чести высшей ценностью провозглашать человека им принадлежит. На самом деле, высшей ценностью обладает только верующий. Ценность эту он обретает через свои действительно высочайшие из высоких идеалы и жизнь, всецело посвященную им.
Стиль – понятие безмерное и вездесущее. Стиль везде и во всем. Он четко проводит демаркационную линию, указывая, куда направлен ваш внутренний взор, в какие пределы. А сегодня он обращен всегда на то, от чего вы превращаетесь в офисный либо другой планктон, на чьем теле так удачно разместилась эта прорва паразитов: от умельцев делать капиталы из воздуха, называя это финансовым капиталом, до других затейников: выдавальцев разрешений и справок и гладко, но томно стрекочущих юристов, поскольку честному помыслу, и действию, и честному слову верят ровно до тех пор, пока верят в Деда Мороза. Стилисты, визажисты и дизайнеры, гостеприимно распахнувшие перед вами двери курортов всего мира, телевизионщики и прочие пожиратели вашего внимания не позволят вам хоть на миг побыть наедине со своей душой. Они подталкивают вас невидимой, бесконечно лаковой, но настойчивой рукой в поисках развлечений и денег. Душа, заметив, что из-под пуленепробиваемого колпака, куда ее загнали, ей до вас не докричаться, принимает единственно разумное решение задохнуться. И вот тут вас настигает безупречно фальшивое поющее слово: "У меня всего одна мечта, я хочу чтоб ты была моя". Когда у молодой и крепкой мужской особи нет другой достойной мечты, коль верить истерически зазывающему слову (хотя в теории и может быть помыслена: "работа у нас простая, забота наша такая – жила бы страна родная и нету других забот". Определенно есть что-то в воздухе времени, что не позволит родиться таким песням), то что ж удивляться, если воистину неприличная уйма других здоровых молодых мужчин, так называемых охранников находит себе типично пенсионерское занятие – сторожить, сидеть на вахте. Пока физические наркоманы вызывают обеспокоенность общества, духовных – пускают в лучшие дома.
Потребительство как стиль признает права лишь за настоящим, и настоящее оборачивается монстром, разбухая до чудовищных размеров, заслоняя прошлое, будущее и вечность. Вера вырывает человека из ненасытной пасти настоящего и открывает его вечности, бессмертию. Одну зловещую особенность либеральной версии прав человека увидишь и невооруженным взглядом: она всячески замалчивает право человека быть прежде всего человеком, существом духовным и благородным. И вера могла бы вернуть ему забытое внутреннее измерение, которому дано защищать. Впрочем, слово "вера" в подобном контексте, становится неуместно, вера обычно слепа. Здесь же нужно говорить о знании. Строгом, точном, всеохватном и глубоком знании. Но именно из-за глубины оно закрыто для потребителя, поверхностного человека. Но мы вступили в кризис, из которого дай Бог выбраться вообще. Сейчас одна религия может указать приоритеты и ориентиры, заслуживающие доверия. Путь сосредоточения и аскезы требует мужества и стойкости, где же их взять, как не у нее? Она научит в ближнем вновь разглядеть брата, а не конкурента. А за брата своего человек в ответе. Религия дает укорот инстинкту хапужничества, ибо главное время, все же полагается своей душе и таинству жизни. Все толкуют о качестве жизни, но имеют в виду вещи прямо противоположные. Общество потребления также направо – налево оперирует понятием качества жизни. Но понимает его как особую изощренность товаров и услуг. Традиционное общество в это время рассуждает о таинстве.
Но к нам ислам вернулся исключительно как обрядность и праздники. Стоит взглянуть хотя бы на полки книжных магазинов – в Казахстане отсутствует литература, рассчитанная на мусульман-интеллектуалов. Но ведь именно ислам дал мощный импульс благоговению перед знанием в любых его видах. У нас же в веру тянутся преимущественно социальные низы. Вот они и будут определять характер того ислама, который имеет шансы сложиться однажды в достаточно влиятельную силу. Должно быть его отличительной чертой будет ханжество, догматизм. Будет ли являться для такой уммы авторитетом религиозно абсолютно безграмотная, индифферентная к основополагающему вопросу интеллигенция?
Но даже и рост числа мусульман с высшим образованием положения вещей не спасет. На сегодняшний день у нас полностью отсутствует духовенство, способное отвечать запросам людей, желающих постичь ислам глубоко. Его ряды пополняются отнюдь не из числа людей, искушенных в современной жизни и способных отозваться на все болезненные вопросы, от веку стоящие перед человеком с через себя пропущенным пониманием как наше донельзя обыденное и замороченное существование способно озариться сиянием, исходящим из регионов, доступных еще менее нежели Куршавель. И в основном высшее образование, которое мы получаем в восточной стране Казахстан, автоматически делает нас носителями европейской светской ментальности и соответствующих запросов. Можно бы, конечно, и не ставить акцент на том, что европейской. Духовная истина мало зависит от своей географической прописки. Просто европейское и стало синонимом светского и современного. Эта ментальность больше уже не предполагает озабоченности вечными вопросами и оттого потребность в исламе даже у горожан совсем уж простенькая, незатейливая. Света в душах и ясности в уме от этого нисколько не прибывает. Омертвению жизни религиозность такого свойства ничуть не угрожает. Один из отличительных признаков конца света: когда молитвенные дома полны, но ее понимание утеряно. Как ту не вспомнит Юнга, который ощущал себя философом психологии, интерпретирующего области символизма, чтобы подготовить сознание человека к зрелому, душевно и духовно грамотному принятию религии. Что религиозные учения не распознаны и бездейственны оттого, что символы и архетипы, которые "через мост эмоций интегрально связаны с живым человеком" и в которых сконцентрировано знание о Реальности, организовавшей и нашу земную, человеческую реальность, отныне недоступны цивилизованному человеку, который видит не жизнь, но слова и вместо того, чтобы чувствовать, "думает чувства". Вот также он "думает о Боге" вместо того, чтобы испытывать бытие Бога". Так характеризовал среднего современного индивида Фромм, который подобно Юнгу, наблюдал череду внешне вполне благополучных пациентов, с отчаянием ощущающих, что жизнь проходит как песок сквозь пальцы, что умираешь, в общем-то, и не прожив жизни". Впрочем, сегодня в поле зрения среднего интеллектуала по-настоящему глубокие вопросы и представления не входят вообще.
Религии предусматривали вхождение знаний через всю человеческую целостность. И через катарсис. Потребитель наших дней безнадежнее древнего язычника. Тот жил на лоне природы и имел сколько потребно досуга. Мы живем, завернутые в пластик, вскоре и небо научимся в него заворачивать. И благодаря ТV и компьютерным играм зависаем в виртуальном мире уже с момента рождения. И еще платим кому-то за эту невстречу с жизнью и собственной душой. Ментальный горизонт и эмоциональная, чувственная палитра современного потребителя – гнездилище всего самого органичного и опасного. Проблема коррупции начинается отнюдь не с конкретных коррупционеров, на которых все привыкли грешить. Самым жестоким репрессиям ее не истребить, пока существует расслабленное общество, не способное выносить в своей душе идеал, строго увязанный истиной, разумом, добром и красотой. Все общество – единый организм, связанный с системой сообщающихся сосудов. Абсурдна борьба одних органов с другими. Стиль возникает от некой взятой за основы ценности. Распылять силы, преследуя отдельное частное зло, это вести бой по всем мыслимым направлениям сразу. Надо пробуждать спящую за поры в каждом потребность в идеальном. "Рух" и "нафс" заложены изначально в человеческой природе, начала духовное и животное. Животное начало не одолеть, пока духовное никак не пробуждено. Базовая ценность, которую общество исповедует, проходит через сердце и завладевает сознанием, выливаясь в приоритеты, потребности. И способы, какими удовлетворяются эти потребности. Базовой ценностью стало деидеологизация. Приоритетом – свобода частичной инициативе. Причем не только в бизнесе, но и в мировоззрении отдельного индивида. Обе движущие силы обладая центробежным характером и наложившись друг на друга, вызвали ослабление всех естественно предполагающихся связей внутри единого государства и единого общества. И просто внутри человеческого сознания, переставшего понимать, что первично, что вторично. Коррупция и все другие свалившиеся на нас беды, начинаются не с тех видимых глазу причин, которые позволяют обществу думать, что оно не причем. Все порождено нашей потребительской психологией.
А ведь религиозное мировоззрение заведомо превзойдет советскую философию по готовности и умению ответить всем нуждам и чаяниям времени и человека. И простое наличие ученых, пускай их ислам не шел бы дальше головы, особенно ученых – гуманитариев, позволило бы взвешенно и обстоятельно дать ответ на все глобальные проблемы, терзающие нас. Но опять же, отсутствие в стране необходимой литературы, позволяющей сложиться просвещенному, высокоинтеллектуальному исламу, ставит под сомнение более-менее обеспеченную будущность Казахстана. Ведь попытки бороться с кризисом чисто материальными методами будут всегда натыкаться на главное препятствие – так или иначе сохраняющийся ориентир всего нашего существа на потребление. Дугой порок этого метода – в его арсенале лишь полумеры. Нужна же решительная смена целостного стиля.
В стиле все теснейшим образом сплетено, взаимосвязано, одно закономерно вытекает из другого и влечет за собой третье. Так фасон диктует выбор ткани, определенную расцветку. Туфли, сумочка, прическа, макияж, брюлики – все должно точно попадать в масть.
Вот отчего так не пропорционально разрослась индустрия досуга, нагнетая истерическую атмосферу потребления, которое не должно прекращаться ни на миг даже ради нормальной человеческой жизни. И ради ее ядра – истинных ценностей. Все, что хоть как-то могло бы защитить сокровенный внутренний мир человека – науки о смысле бытия, культура, высокое искусство задвинуты в самый низ иерархии современных приоритетов. И человек, чьими правами размахивают так рьяно, остался нынче вовсе вне фокуса общественного интереса. И самое ничтожное и презренное положение сейчас у него. Ибо нет ровным счетом ничего столь же тщательно спланированного и организованного, чтобы создать однажды другую атмосферу. Атмосферу духовного пробуждения и духовной дисциплины.
Ислам – религия уравновешенности и гармонии, поскольку Аллах даровал свое по¬слание людям и указал им прямой путь. Человек, получивший это знание, освобожден от неуверенности и сомнений, присущих тем, кто не обрел истину. Прежде всего он четко знает свою цель – вечное совершенствование, большой джихад. Так что совсем близко, под рукой у нас есть все вроде бы уже условия для выработки правильного императива. И вроде бы атмосфера прозрачности и покоя должна исходить от всех дел рук человеческих. И мерой всего должен бы стать не просто человек, но человек качественный, совершен¬ный. Но нам привычней полагаться на рецепты спасения, которые, на самом деле, не более, чем полумеры.
Хорошо бы, конечно, чтобы в исламе мы научились обретать полет в потоке вдохновения, чтобы все схватывать, прозревать без усилий, в особом просветленном состоянии духа. Но сейчас я веду речь о гораздо более прозаических вещах: об исламе прежде всего как об определенной философской системе, альтернативной либерализму. И в этом качестве он так же смог бы наилучшим образом задать нужный вектор общественного разви¬тия и держать общество в тонусе. В любом случае нравственность и совершенствование как императив, необходимо заложены в природе ислама.
У нас существует и больная проблема коррупции. Самые жесткие репрессии не властны ее истребить. Отнюдь не с Марса к нам она залетела, но порождена всей нашей потребительской психологией.
Надо отдавать себе отчет в том, что это инстинкт. Нет, конечно, немало таких, кто равнодушен к излишествам, но все же, не стоит обольщаться. Потребительство обязательно пробьет себе дорогу, пока в обществе существует духовная пустота, и оно не мобилизо¬вано высокой идеей. Вспомните, как гневался Христос и отвергал тех, кто "не холоден и не горяч". Мы из этой категории слабых и вялых душ. Стоит вспомнить, наверное, чем грезит молодежь. Эта синяя птица мечты "Бентли" зовется. Впрочем, детки догадываются, что "Бентли" – типичная птичка из сказки. И хотят простого человеческого счастья и машину доступного класса. Но до чего же приземлено мечтает нынче молодежь. Только мечты детей рождаются в атмосфере исканий и деяний взрослых, являясь их точным от¬ражением. Обсуждая угрозу затянувшегося романа с потреблением, признавая уже эту уг¬розу, отчего бы не задуматься о том, какую идею заложить в фундамент разумной и гар¬моничной жизни? А ведь если кто не хочет вновь стать жертвой собственных страстей, должен четко себе уяснить, что лишь сверхвысокая температура горения способна их выжечь дотла. Надо хорошо понимать, что потребительская психология – это инстинкт. Мы имеем дело с инстинктом, то есть с чем-то невероятно цепким, мощным, властным. Этот инстинкт однажды спустили с цепи и обратно загнать его, вырвать все живучие, раскидистые корни, пущенные психологией потребительства – задача трудоемкая. Ибо потребительство – болезнь всего общества, а коррупция – всего лишь еще один ее симптом. Про культуру следует знать одно. На самом деле, это то, что ориентирует человека строго по вертикали, тогда как потребительство избирает легкую стезю горизонтали. Этой гладкой дорогой мы заходим прямиком в болото.
Вовсе не для эрудиции нужна нам культура. Есть ведь и практический ее аспект. Да, он включает искусство, но все же намного шире и объемней, чем все собрание мировых шедевров. Культура практична, если в самом деле закаляет дух, как спорт – тело. Если придает уверенности, собранности, развивает скорость и точность реакции. Вот тогда она внедряет во все сферы жизнедеятельности социума и государства ценности, на которых они обретают прочность, незыблемость. Если же в конкретике жизни она никак не прояв¬ляется, то ее нет.
Так отчего молодежь чихать хотела на подвиги, приключения и открытия? Отчего не грезит всей этой высокой романтикой, хотя психологи, философы и литераторы ей приписывают этот род недуга? Должно быть просто сегодня уже никому не нужно объяснять, что не осталось им места где-либо, кроме жанра "фэнтези". Стержень культуры более не поддерживает ни душу народа, ни его социальную практику. Но считайте его трижды фантомом, без всего этого не может появиться достойного оппонента у коррупции. Уж лучше считать культуру подвигом. Это так и есть. Это подвиг каждодневной работы над собой, это служение своей Родине, народу. Это жажда великого.
Как во времена великих биев это умонастроение нашло бы свое немедленное отражение и в юриспруденции, которая стала бы не только буквоедчески, но и нравственно обусловлена. Оно бы по-своему выстраивало и человеческие отношения.
Лечиться от коррупции нужно прежде всего своими духовными устремлениями, чтобы успешность жизни определялась не Бентли, но тем, насколько духовно она насыщена. Место подвигам нужно расчищать. И это место может быть только в центре, а не на обочине.
Словом, надо менять весь стиль, а не отдельные частности. Культура тотальна, целостна и всегда современна. Иначе она тихо угаснет в своем отстойнике - резервации, как, допустим, на одноименном российском телеканале.
У нас светское государство, потому что и общество у нас по духу, воспитанию и привычкам светское. И нет пламенных проповедников, харизматиков, на голову выше своей паствы. Тем не менее народ за эти годы приучился потихоньку хотя бы с уважением относиться к мудрости ислама, которой он заочно доверяет. То есть, в принципе, он вполне уже готов воспринять ислам если его преподнесут как мировоззрение и методологию. Потому перспективы на сегодня преимущественней, пожалуй, у гуманитариев, которые обратятся к исламу именно как к методологии. Уж далее дело за художниками и поэтами, которые превратят его в источник вдохновения и обольщающей красоты. Даже в этом
скромном качестве, ислам вполне может наделять достоинством, мудростью и ответственностью, которые мы растеряли.
Человек, чья ментальность сложилась под воздействием светской философии, интеллигент, не может обрести в своей душе надежной опоры – он существует целиком в мире материи, а здесь все текуче, эфемерно, зыбко. Тот же, кто уверен, что наша реаль¬ность встроена в Реальность и обитает разом в обеих, становится подлинно аристократом духа. Вот, кстати, ключ к тому, чтобы вновь интеллигенции завоевать утраченный авторитет в глазах народа.
Обращение к исламу позволило бы вернуть обществу и мужчину. Пора, между прочим, начинать переживать за тендерное равенство и с мужской стороны проблемы. В современном мире вообще назревает такая интересная тендерная ситуация как матриархат. Нет, формально миром все так и правят мужчины, однако, мужчинами их называть лучше с известными оговорками. Статус полноценного мужчины стал сегодня излишним. Потребительский стиль упразднил мужчину в изначальном понимании. Потребительству нужен совсем другой мужчина, взращенный особым образом и заточенный под особое на¬значение. В традиционном символизме мужское начало означает дух, тогда как женское -материю. Общество потребления служит ценностям откровенно и грубо материальным, оттого и матриархат. Великая идея потребительского свойства – химера, которая не поместится и в самом воспаленном уме. Мужчина, утративший великую идею и служение ей, теряет духовное преимущество своего пола – мудрость, благородство, силу. Этой силе не находится больше в мире достойного применения. Что не используется никак и никогда, за ненадобностью рано или поздно атрофируется. Духовное величие мужчины оста¬лось в славном, но уж очень далеком прошлом. Мужчина как вид – это нонсенс, если за ним нет великой и красивой идеи. При подобном положении вещей и женская женственность тоже обречена – ей не на что более опереться, чтобы сохраниться в мире. Возможно, нас даже ждет и не матриархат, а два средних пола, взаимное погашение противоположных знаков.
В исламском мире не найдется страна, на которую нам можно бы равняться. Не только потому, что за плечами у нас нет веков непрерывной исламской истории, дающей укорененность и в вере и в привычке, что облегчило бы такую задачу. Сегодня нет образцовой исламской страны, а есть отдельные импульсы и локусы, которые можно найти в этих странах.
Отчего же ислам растерял свои великолепные позиции признанного интеллектуаль¬ного лидера в эпоху средневековья? Но давайте вспомним, ведь данная эсхатологическая развязка – погрязание мира в материальном, была заявлена во всех текстах священных писаний. На почве христианства, чрезмерно впечатленного греко-римским наследием, сло¬жился впоследствии рационализм, усиливший почтение и внимание к наукам и техниче¬скому прогрессу, в ущерб вере. И счастливо совпав с духом времени, обеспечил Европу материально-техническим перевесом. То есть обеспечил ее господство в мире. Чем моложе религия, тем тверже держится своих канонов. Ислам этого искуса избежал. Знающие люди говорят, однако, что крайне болезненным ударом стало для него то, что динамическое начало, импульс к непрерывному обновлению и очищению, олицетворяемое номадизмом, покинули сей мир. Статика, присущая оседлой жизни, возобладала, обрекая ислам на духовный застой. Неблагоприятна оказалась вся мировая ситуация, где верх взял сугубый утилитаризм, знание, направленное не на суть вещей, но на пользу. Минус на минус плюса дать не пожелали. Фокус на настоящем сменил объемную, всеохватную панораму, изначально заданную традицией.
Чему учит традиция? Дух, идея доминируют над материальным, природа сакральна. Статус человека централен в мире. Немаловажны и отношения человека со временем. Традиция рассматривает бытие и человека в перспективе вечности. Потребительская современность самовольно вырвала их из этого безупречно надежного контекста. И поместила их в настоящее, признавая отныне реальность целиком лишь за этой бесконечно изменчивой величиной. Фундаментальные положения отныне перестали хоть как то учитываться, хоть на что-то влиять. То, что случилось, назвать можно лишь близорукостью, тра¬гическим изъяном зрения. Отлучение от вечности, от бессмертия привело к тому, что бо¬лее человек не верит, что земной его путь определяет его посмертную участь. Ибо после смерти есть только могильные черви. И человек отныне отпущен на волю своей телесности, ненасытных своих инстинктов.
Прежде не было прошлого в нашем понимании. Как чего-то, что остается только в музеях, но в реальности никак не участвует, целиком должно уходить в небытие. Прежде была живая связь времен через неизменное мировоззрение и неизменные ценности. Сейчас человек стал выше даже законов природы, ее объективных ограничений. Будущее также никого не заботит. Наука и техника потакают его волюнтаристским замашкам. И даже ответственность за судьбу отдаленных поколений никого не сдерживает. Все более зыбки и переменчивы связи с социумом.
Традиция ведь предупреждала, что полнейшая раскованность науки и техники добром не кончится. Так оно, в конце концов, и случилось. Телевизор и интернет стали, к примеру, пожирателями времени, возводя непреодолимую преграду между человеком и реальностью, что духовно его опустошило. С человеком случилось то, что случается со всяким изолированным, предоставленным всецело самому себе Маугли.
Молитва пять раз на дню вырывала его раньше из мутного потока обыденных нужд и забот, заставляя сосредоточиться на абсолютном и вечном. Сейчас даже книга ушла, еще совсем недавний заместитель религии.
Мир ислама переживает далеко не лучшие времена. Но ни Коран, ни ислам сами хуже от этого отнюдь не стали. И к ним всегда можно обратиться в поисках истины и пути.
Остап Бендер подытоживал: графа Монте-Кристо из меня не вышло, придется переквалифицироваться в управдомы. Можем и мы вывести свое резюме: лопнула потребительская авантюра. Утешения можно искать в надежде с помощью ислама сделать жизнь более качественной и безопасной на долговременную перспективу. Можно, в конце кон¬цов, увидеть выход в возможности наращивать мудрость, прозорливость, внутреннюю си¬лу. Можно общество, где каждый другому волк или бревно, превратить в настоящее братство. И чтобы подобное братство да не обеспечило себе блестящего будущего?
Вот почему столь важно обрести в исламе опору мировоззрению. Ибо псевдоинтеллектуальная современность, владеющая лишь инструментальным подходом, глядящая на мир сквозь узкий прицел сиюминутного, привела к тому, что человек уже и не живет, жестоко обделяя себя в истинно человеческих потребностях. Работая на износ, он приобретает вещи, которые служат всего лишь подтверждением его статуса.
Потенциал науки надо так перенацелить, чтобы он заработал на здоровый образ жизни, на реабилитацию экосистемы. Но, главное, на качественного человека. Естественные науки этически безответственны, не предполагая ответственности за последствия своих открытий и они безусловно нуждаются в кураторском пригляде религии. Утвер¬ждать, будто пути религии и науки никак не пересекаются - это вчерашний день. Но тем, кто смотрит в узкий прицел, никогда не понять тех, кто привык иметь дело с грандиозной панорамой. Многое из того, что наука объявляла религиозным обскурантизмом, позже было ею признано истиной. Вот только с существенным запозданием.
Но чтобы действительно обрести в исламе надежного поводыря в наших сугубо зем¬ных делах, нам никак не миновать обращения к традиционализму, связанному с именем Рене Генона.
Традиционализм занимается основами всех священных учений, выявляя присущие им закономерности, их общие положения о мироустройстве. И суть их претензий к современности. А еще бы не мешало позаимствовать подход традиционных наук к миру. Им было свойственно рассматривать мир в его целокупности. Синтез был провозглашен верховным принципом. И доля синтеза заведомо превышала анализ. Сегодня рассыпанные на несвязные между собой дисциплины, науки утратили фундаментальность и уважение к человеку.
Ислам, безусловно, не может всецело оставаться на положении методологии.
Ученые утверждают: искусство, неся в себе катарсис, способно инициировать озаре¬ния даже в чуждой каких-либо романтических восторгов, сухой научно-технической сфере.
Но насколько же мощней и качественно выше воодушевление и вдохновение, вызванные глубокой верой. И это препятствует тому, чтобы душа чрезмерно быстро перего¬рала бы, увядала. Современный культ молодости также симптом далеко не безобидный. Бешеная гонка за миражами, пожирающая все силы и все время, причиной тому, что едва кончается юность и проходит бездумная эйфория от переизбытка жизненного огня, обнаруживают, что жить скучно, однообразно и пусто. Середина жизни считалась прежде временем расцвета. К этому времени воодушевление следовало получать от осознания нажи¬того духовного капитала, от открывшихся взору безграничных перспектив.

Но таков психотип человека – созидателя, отнюдь не потребителя. Сейчас уже в тридцать вас активно зажевывает рутина, вся масса выморочных и громоздких обязанностей, под гнетом которых вы проседаете. Щенячья радость жизни ушла, но взамен ни мудрости, ни раскрытия всего своего творческого потенциала. Потребительство и созидание – пара, напоминающая гротескный альянс гения и злодейства. Остается скучно угасать и завидовать юным. Религия – учение о мировой гармонии. Все тщательнейшим образом продумано ею для вящей пользы человека.
Вряд ли есть смысл надеяться на такой утопичный вариант как вмешательство про¬видения и появление из нашей собственной среды харизматиков, способных зажечь общество собственным горением.
Проще представить более вероятное спокойное и осмотрительное новое вхождение в ислам в рациональном ключе – через освоение интеллектуального, эстетического и нравственного аспектов, измерений ислама, чтобы постепенно вытеснить все прочие действующие светские рациональные системы, давно исчерпавшие свой творческий и жизненный потенциал. Есть, конечно, и вариант простонародного ислама на уровне обрядов и быта. С нашей душевной и умственной ленью этот вариант уже успешно осуществляется сам собою. Но этот вариант рассчитан на узкий сегмент общества, которое в целом будет все также оставаться в плену потребительства. Начинать же свою независимость со стопроцентно беспримесного нигилизма и без эстетико-интеллектуальных векторов все же, на мой взгляд, как-то чересчур свежо и смело. Хотелось бы, чтобы ислам для Казахстана пришел в продуманном и выверенном, впечатляюще изысканном воплощении, чтобы к моменту, когда ему придет пора из головы спускаться в сердце, мы гарантированно знали, что обретем в нем все необходимое, чтобы уверенно и бодро ощущать себя в океане жизни. Только кто, интересно, возьмется разрабатывать для нас подобную версию ислама: государство, НПО или НЛО?

Не хотелось бы все же заканчивать материал на такой минорной ноте. Вот, кстати, анекдот про потребительство, которого хотелось бы пожелать родной стране. "Как же меня огорчает эта общечеловеческая тяга к обладанию. Он, видите ли, желает обладать природой Будды... подонок...".

Шуга Нурпеисова, культуролог, Алматы

26.05.2011