"Spiegel": Генри Киссинджер о Китае (I)

Интервью с Генри Киссинджером

Часть 1: "Мао мог бы посчитать современный Китай слишком материалистичным"
На протяжении многих десятилетий бывший государственный секретарь США 88-летний Генри Киссинджер внимательно наблюдал за развитием Китая. В своем интервью изданию "Spiegel" он рассказал о своих встречах с Мао Цзэдуном, о будущем Китайской коммунистической партии и активизации соперничества между Пекином и Вашингтоном.
- Господин секретарь, вы только что отпраздновали свой 88-летний день рождения, что означает, что вы почти ровесник самой влиятельной политической партии в мировой истории – Коммунистической партии Китая (КПК), которой на прошлой неделе исполнилось 90 лет. Правильно ли называть теперь КПК коммунисткой партией? Является ли Китай, о котором вы недавно написали в своей книге, коммунистическим?

- Китай больше не является коммунистической страной, как это было определено исторически – когда государство полностью контролировало экономику, распределяло доход и являлось монополистом каждого аспекта интеллектуальной жизни общества. Реформы Цзян Цзэминя в начале 2000 годов были направлены на расширение основ Коммунистической партии с помощью доктрины о "Трех принципах особого значения". Однако Китай остается коммунистической страной в том аспекте, что КПК удерживает в своих руках монополию политической власти.
- Помните ли вы, когда впервые осознали, что КПК является историческим движением, возможно даже исторической угрозой?
- В 1960 гг., я посчитал Китай с его КПК с идеологической точки зрения более динамичной страной, чем Советский Союз. Однако Советский Союз в стратегическом плане нес больше угрозы.
- И все же вы и президент Ричард Никсон не отказались от возобновления дипломатических отношений с коммунистическим руководством Китая, начиная с 1973 года.
- Великобритания и Франция установили дипломатические отношения с Китаем намного раньше. Наши переговоры с Пекином имели четкую стратегическую цель: Мы думали, что Китай и СССР, которые балансировали друг друга, были в стратегических интересах Запада. Также мы полагали, что очень важно продемонстрировать американскому обществу, которое в то время было разделено Вьетнамской войной, новое понятие о международном мире.
- Когда вы тогда встретились с китайцами, осознавали ли вы, какие потери причинили эти лидеры своему народу – "Культурная революция", "Большой скачок вперед"? Вас это не беспокоило?
- Эти события были катастрофой.
- По подсчетам историков один только "Большой скачок вперед" стоил жизни 45 млн. человек.
- Все знали о голоде и страданиях народа. Но всего масштаба никто не знал. В любом случае мы имели дело с Китаем, как с государством; мы не одобряли и не поддерживали морального направления страны. Все наши европейские союзники и Япония приветствовали этот курс.
- Был ли ваш выбор сделан ввиду того, что ваши внешнеполитические соображения превзошли моральные соображения?
- Нет. Этот выбор был сделан, поскольку мы думали, что пропаганда мира также являлась моральной нравственностью, поскольку безопасность также была важной целью. Мы могли подумать, что альтернативным заключением может стать отсутствие любого контакта с Китаем.
- Считаете ли вы, что КПК просуществует еще 90 лет?
- Партия должна расширить свою базу. В Китае очень много новых сил, и лидеры нынешней партии заявляют о необходимости изменений. Однако самым главным вопросом остается то, разрешит ли китайское руководство существовать альтернативным партиям.
- Осталось ли у КПК идеологическое ядро, или партия теперь является лишь удобным инструментом власти для китайской элиты?
- Партия будет развиваться в направлении Институциональной Революционной Партии (ИРП), которая правила в Мексике на протяжении 70 лет, внося прагматические корректировки. Возможно, останется основной идеологический компонент, который, однако, не будет играть всесторонней роли, как это было в период правления Мао.
- Возобновление отношений, инициированное вами, часто называли внешнеполитическим триумфом. Но можно утверждать, что после этого начался процесс, который сделал Америку слабее, а Китай сильнее. Нынешний объем торгового дефицита США с Китаем достиг гигантских размеров, а Пекин сосредоточил в своих руках почти 900 млрд. долларов США в виде американских облигаций.
- Вы можете говорить так только в том случае, если вы не являлись тогда сознательным участником дебатов. Когда зарождались эти отношения, мысль о том, что Китай станет экономическим конкурентом США, была просто невообразимой. Но была ли тогда альтернатива? Если страна с миллиардным населением сплачивается, она должна превратиться в огромного конкурента. Причиной финансовой неустойчивости стало не установление отношений с Китаем, а неблагоразумная американская политика.
- Государственный секретарь США Хиллари Клинтон как-то выразила свое разочарование Китаем, сказав: "Как иметь дело со своим банкиром?"
- Когда вы должны своему банкиру достаточную сумму, это становится обоюдным соглашением. Если китайцы попытаются использовать свое положение банкира, они могут воспользоваться им только под угрозой потерять свой экспорт, который и сделал его основным банкиром.
- Таким образом, вы бы меньше беспокоились о долге США перед Китаем, чем Клинтон?
- Очень сложно оценивать степень обеспокоенности. Я не считаю, что банковские отношения настолько неуправляемы. Однако для США это неосуществимо – управлять огромным дефицитом неопределенное время, не ставя под угрозу кредитоспособность независимо от того, что делают китайцы с имеющимся у них долгом.
- Клинтон также была критична по поводу реакции Китая на "арабскую весну". Она сказала, что китайцы "испугались" и пытаются вернуть историю. Насколько обеспокоен Пекин недавними событиями в Ближнем Востоке?
- С тактической и психологической точки зрения неразумно говорить стране, которая имеет непрерывную историю существования в четыре тысячи лет, что мы понимаем ее историю лучше, чем сами китайцы. Но, без всякого сомнения, потенциальное влияние принципов "арабской весны" на Китай – вопрос, который волнует и беспокоит руководство Китая.
- Что произошло бы, если бы акции протеста разразились в Китае, и повторилась резня на площади Тяньаньмэнь? Какова была бы реакция всего мира?
- Официальная позиция Америки была такова: мы против насилия со стороны правительства в отношении народа. Мы должны придерживаться этого принципа. Последствия этого в отдельных случаях должны рассматриваться в контексте всей внешней политики.
- Остается много места для маневра.
- Мы должны бороться за решение тех проблем прав человека, которые, по нашему мнению, имеют фундаментальную значимость и важность, но при этом мы также должны понимать, что ценой всему будет внешняя политика.
- Похоже, что вы предпочитаете иметь дело с вопросами прав человека за закрытыми дверями, а не всенародно.
- Я всегда говорил, что в отношении Китая предпочтительной тактикой является участие и формальное обязательство.
- Но когда Китай недоволен другой страной, или, к примеру, тем, что Комитет Нобелевской Премии присуждает награду китайскому диссиденту Лиу Ксяобо, он говорит об этом громко и открыто. Это двойной стандарт – так почему же Запад не может открыто критиковать Пекин?
- Я не критикую людей, у которых есть свое мнение по вопросам прав человека. Я выражаю таким людям свое уважение. Однако некоторые люди намного влиятельнее и без общественного противостояния.
(Продолжение следует).

Интервью провели Грегор Питер Шмитс и Бернхард Занд
"Spiegel", 6 июля 2011 года
Перевод –