Мировой экономический кризис продолжается уже несколько лет: за это время мы стали свидетелями обвала ипотечного рынка США, кризиса ликвидности в глобальной финансовой системе, экономической рецессии в развитых странах и, наконец, долгового кризиса в Европе, который объективно далек от завершения. Разумеется, кризисы случались и раньше, периодически тормозя развитие мирового капиталистического хозяйства, и экономисты привыкли считать их естественным проявлением цикличной рыночной экономики.

Однако нынешний кризис стоит в этом ряду особняком: он оказался гораздо глубже и суровее всех предыдущих. По словам американского экономиста, Нобелевского лауреата Пола Кругмана, это всего лишь третий общемировой финансовый кризис с 1873 г. И какие бы эвфемизмы не применяли экономисты – Великое замедление (Great Moderation), Великая рецессия или Великая коррекция – параллели очевидны для всех: кризис, начавшийся в августе 2007 г., оказался самым масштабным со времен Великой депрессии в США.

У нынешнего кризиса есть и еще один разрушительный аспект: он переломил хребет экономической парадигме, господствовавшей в умах ученых и политиков все последние десятилетия. В спокойные времена экономическая теория, как правило, успешно решает свои задачи, строит модели, в целом согласующиеся с реальностью, и адекватно справляется с теоретическим обоснованием экономической политики государств и инвестиционных трендов.

Однако в кризис, особенно такой острый, как сейчас, хрупкая связь между теорией и реальностью разрывается, привычные экономические модели перестают работать. Правда, пока лишь немногие решаются заявить, что вместе с "пузырем" американских финансов лопнула и экономическая теория, которая не смогла заметить приближающуюся катастрофу, а теперь не может предложить действенных рецептов по выходу из кризиса. Неужели современная экономическая теория действительно столь беспомощна и экономисты всецело заслуживают обрушившихся на них обвинений?

Горе от ума

Безусловно, экономисты отчасти повинны в нынешнем кризисе, который они, в большинстве своем, попросту "проспали". Идеализированные эконометрические модели, за которые выдавались Нобелевские премии, как выяснилось, слишком сильно расходились с экономической и финансовой реальностью, которая драматически усложнилась в последние пару десятилетий. Чего стоят хотя бы финансовые "инновации" – многочисленные производные инструменты (облигации CDO, кредитно-дефолтные свопы CDS и т. п.), взрывное распространение которых сыграло значительную роль в углублении кризиса.

Экономический мейнстрим благословил эти экзотические инструменты, как если бы это были технологические инновации, которые улучшают жизнь людей. Экономисты вслед за инвесторам заявляли, что эти инновации диверсифицируют риск, равномерно распределяя его по финансовой системе и укрепляя ее устойчивость и безопасность. Однако теоретики не учли драматический разрыв, который произошел между реальной экономикой и финансовым сектором в новейшее время.

Финансовый сектор из классического "слуги" реальной экономики превратился в самодостаточную гигантскую систему, утратившую естественную связь с традиционной экономикой. Банки давно не являются кредитными организациями в классическом смысле, привлекающими депозиты и выдающими ссуды, – они инвестируют в самые различные инструменты, принимая на себя дополнительный риск. Биржевая стоимость акций оторвалась от реального финансового положения компаний.

Яркий пример – грядущее IPO социальной сети Facebook, которой прочат биржевую оценку в 100 млрд долл. Коль скоро инвесторы готовы покупать акции перспективной компании исходя из такой капитализации, эта оценка является для них обоснованной. Однако для многих людей интуитивно странно, что интернет-компания с годовой чистой прибылью в 1 млрд долл. может стоить в 100 раз больше. При капитализации в 100 млрд долл. Facebook будет стоить дороже производителей компьютеров HP и Dell вместе взятых.

Классический пример эпического провала математических финансовых моделей, вошедший во все современные учебники, – крах хедж-фонда Long Term Capital Management (LTCM), один из основателей которого Майрон Шоулз в 1997 г. получил Нобелевскую премию за создание модели оценки деривативов. Эта модель определила направление математических финансов и сейчас широко используется портфельными инвесторами.

Фондом LTCM управляли блистательные специалисты по управлению рисками, и на протяжении первых лет своей работы он показывал впечатляющую доходность. Однако в августе 1998 г., когда в России произошел дефолт, некоррелированные позиции фонда (на поддержании этой некоррелированности основывалась рисковая стратегия LTCM) резко стали высоко коррелированными, риск потерь повысился многократно. В итоге фонд потерпел крах, на своем примере доказав ограниченность самых гениальных финансовых моделей.

Без вины виноватые

Между тем обвинять экономическую теорию и экономистов во всех смертных грехах было бы несправедливо: последние виновны в кризисе не более чем недальновидные политики, жадные банкиры или инвесторы, слепо уверовавшие в то, что мир в XXI веке вступил в принципиально новую фазу – без разрушительных "пузырей" цен на рынках активов и длительных экономических спадов. Экономисты и теоретики финансов были прекрасно осведомлены об ограничениях своих моделей, однако политики, регуляторы и инвесторы просто не задумывались о том, что игнорирование этих ограничений может сыграть роковую роль.

Человеческому мышлению свойственно недооценивать редкие события, равно как и переоценивать свои успехи в моделировании и прогнозировании реальности, отмечает автор нашумевшей книги "Черный лебедь" Нассим Талеб. "Наши успехи в построении моделей (и прогнозов) перекрываются все возрастающей сложностью мира, а следовательно растет и роль непредсказуемого", - пишет философ. Кроме того, он отмечает, что человек склонен переоценивать свои собственные знания, что приводит к "эпистемической самонадеянности" - самодовольном нежелании признать, что наше знание ограниченно.

Яркий пример такой самонадеянности можно обнаружить в опубликованных недавно стенограммах заседаний Федеральной резервной системы США в 2006 г., когда американский рынок недвижимости уже подавал признаки перегрева. "Чиновники ФРС выглядят неимоверными глупцами в этих стенограммах", - не стесняясь выражений, комментируют СМИ.

Тогдашний президент Федерального резервного банка Нью-Йорка, а ныне министр финансов США Тим Гайтнер заявлял: "Мы не видим никаких тревожных признаков на рынке жилья и не ожидаем больших проблем". Глава ФРС Бен Бернанке, сменивший на этом посту Алана Гринспена в феврале 2006 г., в целом согласился с этой оценкой, заявив, что "рынок жилья вряд ли подорвет экономический рост". К изумлению сегодняшних комментаторов, некоторые управляющие ФРС и вовсе полагали, что коррекция цен на недвижимость будет иметь положительные эффекты для экономики.

Нобелевский лауреат по экономике 2007 г. Эрик Маскин защищает своих коллег по цеху от нападок. В интервью, данном в 2010г., он заявил: "Я не принимаю критику, согласно которой экономическая теория не сумела предоставить модель для понимания текущего кризиса". По его мнению, критики заслуживает не экономическая теория, а "тот тип экономического мышления, которое проповедовал А.Гринспен на посту председателя Федрезерва – идеализированный мир, в котором финансовые рынки функционируют совершенным образом сами по себе и не требуют государственного регулирования".

Эту точку зрения поддерживает профессор Стэнфордского университета Джон Тейлор (автор так называемого "правила Тейлора" для краткосрочных ставок Центробанков). Он также видит корень финансового кризиса в монетарной политике А.Гринспена, однако считает, что государство в лице Федерального резерва, напротив, слишком сильно вмешивалось в управление экономикой, создавая ложные мотивации у инвесторов.

Каждый раз, когда американская экономика сталкивалась с риском замедления, ФРС приходил на помощь, понижая учетную ставку, – так было после "черного понедельника" на фондовом рынке в 1987 г., войны в Персидском заливе в 1991 г., азиатского финансового кризиса 1997-1998 гг. и краха "доткомов" в 2000-2001 гг. Такая политика выработала у инвесторов губительный рефлекс: если что-то пойдет не так, ФРС вольет в систему сколько угодно ликвидности, чтобы защитить цены активов, то есть можно не опасаться драматического падения цен.

В начале текущего финансового кризиса многие политики без зазрения совести заявляли, что такие экономические катаклизмы случаются раз в столетие, приближение кризиса не мог предвидеть никто. Однако, говоря так, политики лукавили, пытаясь отвлечь внимание от собственной слепоты или безответственности. Так, в 2009 г. профессор экономики Амстердамского университета Дирк Беземер опубликовал работу, в которой перечислил 12 человек, которые высказывали публичные предупреждения относительно надвигающейся угрозы.

Помимо профессора Нью-Йоркского университета Нуриэля Рубини, которого мировые СМИ провозгласили главным финансовым пророком, это другие, менее раскрученные экономисты – сооснователь вашингтонского Центра экономических и политических исследований Дин Бейкер, профессор экономики и финансов Университета Западного Сиднея Стив Кин и профессор Йельского университета Роберт Шиллер. В своих работах, написанных до 2007 г., все они корректно предсказали обвал ипотечного рынка США и последующую экономическую рецессию в штатах.

Неудивительно, что сейчас, когда в Европе развивается долговой кризис, к прогнозам этих людей приковано особое внимание. В частности, Н. Рубини прогнозирует выход Греции из еврозоны к началу 2013 г., после чего валютный союз может покинуть и Португалия.

Потерянный рай

Перечисленные выше экономисты признаны во всем мире, они участвуют в панельных дискуссиях на глобальных форумах, их приглашают читать лекции в ведущие университеты, у них берут интервью крупные СМИ. Однако в экономике существуют и "изгнанники", вытесненные за пределы мейнстрима – их взгляды неудобны для политических элит и не всегда понятны большинству. Так, последователи Австрийской школы экономики убеждены, что с ликвидацией классического золотого стандарта государства заполучили полный контроль над денежной системой, узаконив необеспеченные золотом платежные средства, а вместе с ними и инфляцию – извечный спутник неразменных денег (fiat money).

"Инфляция – это мощный и неявный способ, с помощью которого государство присваивает средства населения, безболезненная и оттого еще более опасная форма налогообложения", – писал американский экономист Мюррей Ротбард, один из классиков "австрийской" экономической мысли, полагая, что "мир должен вернуться к свободному рынку денег, иначе говоря, к золоту – естественно выбранному рынком денежному товару".

Именно экономисты Австрийской школы предсказали нынешний кризис единой европейской валюты – для них не было сомнений, что проект объединения независимых государств под эгидой единого центра денежной эмиссии изначально саморазрушителен. В 2000 г., когда еврозона только создавалась, один из последователей австрийской школы Гвидо Хюльсман писал: "Ясно как день, что Европейский центральный банк и евро не способны гарантировать финансовую стабильность".

Такие страны, как Греция и Португалия, присоединившись к европроекту, получили возможность заимствовать средства под искусственно низкие ставки, благодаря имплицитной поддержке более сильных стран валютного союза и Европейского центробанка, принимающего суверенные облигации стран еврозоны в качестве обеспечения по кредитам для банков. Финансовый кризис 2007-2009 гг. лишь ускорил естественный путь распада единой европейской валюты, поскольку государства были вынуждены спасать банки и вытаскивать экономики из рецессии, вследствие чего их бюджетные дефициты резко увеличились.

Однако еще до кризиса слабости европроекта не могли укрыться от экономистов: создатели евро оказались не в состоянии обеспечить автоматические механизмы бюджетной стабилизации, у отдельных государств не было никакого стимула прекратить наращивание дефицитов и госдолга. Пакт стабильности и роста 1997г., который предусматривал ограничения на дефициты и объемы госдолга, остался лишь рекомендательным документом, и его нарушали едва ли не все государства еврозоны.

Австрийская школа экономики и сочувствующие ей экономисты видят в кризисе не только сугубо отрицательное явление. "Кризис приносит частичное освобождение от государственного контроля и господства политических элит. В этот момент граждане, объединившись, могут восстать против государственного вмешательства в их дела", – пишет Г.Хюльсман. Во время кризиса проявляются силы "творческого разрушения": слабые бизнесы банкротятся, цены корректируются до нормальных уровней, долги выплачиваются, очищая балансы предприятий и домохозяйств. Задача государства и регуляторов – не мешать этой Великой коррекции, которая все равно сделает свое дело. Но сегодня государства повторяют прежние ошибки: в США заливают экономику дешевыми деньгами и продолжают набирать долги, в Европе – поддерживают Грецию на искусственном дыхании, вместо того, чтобы признать ее дефолт состоявшимся.

Иван Ткачев, РБК