Не надо крайностей…
Серик Малеев: "Разделение на нагыз и шала - детская болезнь нашего общества"

В дискуссии по казахскому вопросу, ведущейся на страницах нашей газеты, участвуют не только известные писатели, ученые, общественные деятели, но и журналисты. Сегодня мы решили предо­ставить слово еще одному нашему коллеге – Серику Малееву. Наверное, не будет большим преувеличением назвать его самородком. Хотя бы потому, что он пришел в журналистику в достаточно зрелом возрасте и, более того, заставил говорить о себе: его читают, его хвалят, его ругают, причем последнее иногда случается на грани фола. Согласитесь, такого удостаивается далеко не каждый.

Прежде всего быть человеком

- Серик, сегодня вы считаетесь одним из самых ярких апологетов философии национал-патриотизма среди журналистов. А между тем, насколько мы знаем, вы выходец из Рабочего поселка, который всегда считался, скажем так, не совсем казахским районом старой Алма-Аты. Как вы сами можете объяснить такую свою личную трансформацию? Это классическая возрастная эволюция или же дань конъюнктуре, поскольку слыть нацпатом в некотором роде стало выгоднее?

- Вопрос хороший. Я действительно вырос в интернациональной среде, где человека различают не по разрезу глаз и цвету кожи, а по тому, какой он внутри. Однако человеку всегда свойственно задаваться вопросами. Особенно, когда он взрослеет, начинает видеть недостатки того государства, в котором живет. А в СССР таких недостатков была масса. Тем более что Рабочий поселок, в котором я жил, вовсе не являлся рассадником коммунистических идей. Здесь были в ходу частушки вроде этой: "Пароход плывет мимо пристани/ Будем рыбу кормить коммунистами".

И утверждать в данном случае, что я позиционирую себя только в качестве национал-патриота, было бы не совсем верно. В конечном счете, национальная идея – это лишь одна из красок в цветной палитре моего восприятия общества.

Но, с другой стороны, говорить, что в национальной политике Советского Союза не существовало перекосов, я тоже не могу. Это и голодомор начала 1930-х, и тридцать седьмой год, когда был выбит весь цвет казахской интеллигенции, и строительство на земле Абая атомного полигона, ставшего причиной гибели и болезней многих тысяч моих соплеменников.

И это только применительно к казахам. А как можно расценивать депортацию чеченцев, ингушей, калмыков, корейцев и многих других народов, которые сгонялись с насиженных мест? А многочисленные репрессии в самой России, приобретшие в силу своей массовости характер социоцида? Что можно сказать об этой странице нашей общей истории? Однако как только кто-то из нас пытается разрушить мифы советского периода, так тут же на него обрушивается шквал критики. Навешиваются ярлыки.

Что же касается моих убеждений, то я им никогда не изменял. Я их придерживался и тогда, когда это было "немодно", я их придерживаюсь и сегодня, когда возникла своего рода конъюнктура на "национал-патриотическую" идею. А между тем я себя националистом никогда не считал. Я воспринимаю себя нормальным казахом и говорю о тех проблемах, которые в большей степени волнуют наше общество.

- Вы – типичный городской казах советского замеса (во всяком случае, я помню времена, когда вы сами это подчеркивали). В этом смысле к кому вы сущностно ближе: к шала-казахам или же к нагыз-казахам? И как вы для себя определяете водораздел между ними?

- Мне не нравится само разделение казахов на шала и нагыз. Можно подумать, если ты нагыз, то ты более патриотичный, более порядочный. Но порядочность не определяется только знанием родного языка. И я знаю среди нагызов немало людей нечистых на руку, а то и откровенных подонков. Как впрочем, и людей хороших, подлинных патриотов своей земли. И то же самое можно сказать о шала-казахах. Думаю, сегодняшнее разделение на шала и нагыз – это не более чем детская болезнь нашего общества, вылечить которую может только время. Тем более что многие шала уже сегодня вполне сносно владеют казахским языком, а те же вчерашние нагызы, освоившие города, постепенно овладевают русским. Поэтому я затрудняюсь ответить, к кому я сущностно ближе. Все мы люди разные, и ни один человек не похож на другого. Для меня более важны личностные качества человека, вне зависимости от того, шала он или нагыз, еврей или татарин, русский или немец.

Пора определяться

- На ваш взгляд, где прежде всего кроется базовая причина сегодняшнего раздрая в казахском стане: в восприятии и оценке прошлого, в неустроенности настоящего или недопонимании перспектив будущего?

- Я полагаю, что в недопонимании перспектив будущего. Мы до сих пор не можем определиться, какую страну собираемся строить. Споры на этот счет в нашем обществе закипают ожесточенные. Но при этом ситуацию дня сегодняшнего многие из нас пытаются экстраполировать и на отдаленную перспективу. А это абсолютно неверно. Ведь уже через лет пятнадцать-двадцать казахов в нашей стране будет 80-85 процентов от общей численности населения.

Вместе с тем императивность некоторых наших крайних национал-патриотов, непомерное желание с их стороны подчинить всех и вся под свое мировидение вряд ли даже в отдаленной пер­спективе будет являться инструментом реальной политики. Все-таки в политике больше пользы приносит опора на здравый смысл и холодный разум.

- Сегодня казахское "эго" разрывается биполярностью информационного пространства, которое нас окружает. Одни считают, что от этого больше пользы, чем вреда. Другие настаивают, что такое положение вещей может иметь только отрицательные последствия. А что думаете по этому поводу вы, русскоязычный журналист и казахский националист в одном лице?

- Я к этому вопросу склонен подходить с профессиональной точки зрения. Существуют вопросы национальной безопасности. И информационная безопасность – одна из ее составляющих.

Хочу напомнить, как освещались трагические события в Жанаозене. Первыми информацию выдали российские и зарубежные информагентства. И только после этого, когда казахстанский читатель и зритель успел получить комментарии по ситуации в Жанаозене из зарубежных источников, к освещению подключились наши отечественные СМИ.

В журналистике существует понятие информационной войны. Так вот, если бы мы вели на тот момент такую информационную войну, то мы бы ее давно проиграли.

Что же касается русскоязычных СМИ, прописанных в самом Казахстане, то и здесь ситуация далеко не однозначная. Что и показала последняя дискуссия по языку, когда власть и казах­скоязычные издания выступили в поддержку государственного языка, а большая часть русскоязычных СМИ – против.

Мы были всегда

- Если судить по публикациям казахскоязычной прессы или выступлениям целого ряда казахских публицистов на русском языке, то в истории казахов не было хуже периода, чем советский. В то же время совершенно очевидно, что только в годы советской власти, по сути дела, родилась нация, получившая современные цивилизованные институции. Что бы вы могли сказать по этому поводу?

- Я не совсем вас понял. Как это – в советское время родилась нация? А до этого мы где были? Прозябали в утробе матери? Подумайте сами, что вы говорите? Вот нас, казахов, не было, не было, а потом мы – бац, и вдруг появились. Материализовались из воздуха. Это же нелепица какая-то! Вам самому так не кажется? А как же тогда тысячелетняя история степи? А как быть с нашими батырами? А кто тогда воевал с джунгарами? А к кому обращал свои знаменитые "Слова назидания" Абай? А чьи предки жили здесь в более раннюю эпоху?

Более того, нас от наших соседей на протяжении многих веков отличали наш язык, наш образ жизни, присущие только нашему народу обычаи и традиции, наши степные мелодии, та же наша кухня. То есть было предостаточно отличий, позволяющих говорить как о наших национальных особенностях, так и в целом о существовании казахской нации. Согласитесь, нет более трудной задачи, чем спутать кочевника-казаха с земледельцем-сартом.

А насчет советского периода истории я отвечу так: были моменты позитивные, но в те же годы подверглись фактическому истреблению три с половиной миллиона казахов, или более половины нации. Было расстреляно двадцать пять тысяч представителей казахской интеллигенции – практически весь цвет зиялы кауым.

И что теперь – говорить, что этого не было? Да казахи за всю двухсотлетнюю войну с джунгарами понесли меньшие потери, чем за два "мирных" года (с тридцать второго по тридцать третий) проживания в СССР.

- Сегодня вторая мировая война и участие в ней казахов считается едва ли не вредной и бесполезной, а на щит поднимается Мустафа Шокай. Каково ваше отношение к этому идеологическому разлому?

- Я осознаю, что если бы войну выиграла гитлеров­ская Германия, то это было бы еще большее зло, чем власть большевиков. Хуже классового разделения и вооруженной классовой борьбы может быть только расовое разделение и расовая вооруженная борьба.

А что касается Мустафы Шокая, то не будем забывать, что он последовательно боролся за независимость нашего народа от власти большевиков. Он ненавидел советскую власть за ее насильственные методы. Он осознавал, что большевики пришли к власти нелегитимным путем и в дальнейшем легитимизироваться не собираются. Что это система тоталитарная, не демократическая.

Совершал ли Мустафа Шокай ошибки? Вполне вероятно. Он не святой и не ангел. Он тоже человек, или, как говорят казахи, "пенде". Поэтому Мустафу Шокая нельзя красить только одной краской – белой или черной. Но в одном он был, безусловно, прав: когда воспринимал ту власть бесчеловечной.

- Вы давно уже занимаетесь переводами материалов казахскоязычной прессы. Однако создается впечатление, что вы переводите выборочно. В вашей переводческой лаборатории существует некая селекция?

- Надо мной цензура не довлеет. Кураторов нет. Вместе с тем я нахожу бесполезным переводить то, о чем и без того пишет русскоязычная пресса. Например, спортивные репортажи и информационку мы не выдаем. Мы даем то, чего в русскоязычных газетах нет. Это материалы о языке, истории, обычаях казахов. Статьи, рассказывающие о родстве казахов и венгров, казахов и турок.

Существует у нас и своя редакционная политика. К примеру, если "Егемен Казахстан" дает в новостях о нашей стране сплошной позитив, а газета "Жас Алаш" поступает с точностью до наоборот, то мы со страниц "Алтын Орды" и "Казахского мира" предпочитаем давать мнения всех сторон. И оппозиционеров, и неоппозиционеров, и русскоязычных, и казахскоязычных журналистов. В конце концов, жизнь – она сама по себе штука разнообразная и под какой-то один формат не ложится.

Меньше разговоров, больше дела

- Вы всегда яро доказываете, что казахскоязычная пресса ничем не хуже русскоязычной, к тому же поднимает крайне серьезные темы. Но если судить по множеству переводов, в большинстве случаев это довольно примитивное, а порой даже наивное объяснение тех или иных коллизий. Или существует некая сакральная тайна казах­ского языка, вроде того, что даже Абая толком не могут перевести? Потому что он, мол… непереводим. Вы не считаете это неким абсурдом, как думают многие, но из соображений политкорректности просто молчат об этом?

- Казахскоязычная пресса сильна. И я здесь готов привести целый ряд фамилий журналистов, способных дать фору своим русскоязычным коллегам. Не делаю этого только из соображений политкорректности. Скажу лишь одно: если бы не было казахских газет, то некому было бы поднимать вопросы государственного языка, построения государственности казахов, правдивого и честного освещения прошлой истории народа. Разве этого мало?

А что касается вашего замечания, то полагаю, что оно во многом субъективно. Бывает так, что ты напишешь статью, а потом к тебе идут звонки читателей. Кто-то восторгается, а кто-то называет тебя откровенным слабаком. То есть многое зависит и от того, разделяет читатель твою позицию или нет.

Поэтому я думаю, что те, кто говорит о слабости казахских газет, на самом деле не являются носителями истины в последней инстанции. Причем о силе казахской журналистики заявляю не я один. В этом вопросе со мной солидарны Герольд Бельгер, Мурат Ауэзов, Сейдахмет Куттыкадам.

- Почему наши законы в парламенте изначально пишутся на русском языке, но никто из поборников величия казахского языка даже не заикается об этом?!

- В этом наша слабость. Можно даже сказать, это наша национальная черта. Мы любим критиковать власть, чиновников, филологов, а как касается дела, рутинной работы… то тут нас нет. Мы больше занимаемся говорильней, чем конкретной работой. Нужно подключать ученых, создавать лингвистические институты, готовить педагогов по казахскому языку.

Хотя, с другой стороны, не все упирается в чиновников и власть. Существуют и объективные причины. Нам следует разобраться: а действительно ли двадцать лет – это реальный срок для того, чтобы стопроцентно на казахском языке писать законы, составлять инженерные проекты, вести банковское дело. Или, может, требуется еще какое-то время? Не забудем, что в свое время казахский язык был оттеснен на периферию общественного бытия и был лишен возможности пополняться научными и специальными терминами.

Вместе с тем приведу хрестоматийный пример, уже набивший оскомину. На заре независимости в Алматы была всего одна казахская школа, а сегодня 63 процента казахстанских школьников и студентов обучаются на государственном языке. Выходит, динамика развития языка есть. Хотя, разумеется, хотелось бы большего.

- Существует такой феномен. Во всех государственных органах в массе своей сидят нацкадры, и вряд ли у кого-то повернется язык сказать, что там сплошь и рядом одни шала-казахи. Скорее наоборот, все – выходцы из аулов. Но казахско­язычная пресса который год поет песню, будто во власти засели одни русскоязычные казахи! И эта, мягко говоря, неправда продуцируется огромными тиражами. Мол, из-за этого и казахский язык никак на ноги встать не может. Ваше мнение по этому поводу?

- Категоричность утверждений – вот что нередко подводит нашего брата-журналиста. Этим порой грешит и казахскоязычная пресса. Но эта же черта характерна и для русскоязычных журналистов. В самом вашем вопросе уже сквозит эта категоричность. Вы подталкиваете меня к тому, чтобы я принял вашу точку зрения. Такое ощущение, что мы зовем читателей на баррикады.

Но вот я, например, не знаю, кого в нашей правящей элите больше – казахскоязычных или русскоязычных казахов? Нет у меня такой информации. Знаю лишь одно: что тот же Григорий Марченко, являясь видным государственным чиновником, в то же время откровенно бравирует своим незнанием государственного языка. И тем самым ставит под сомнение политику главы государства в этом вопросе. И он такой, увы, не один.

А что касается казахского языка, то я уже говорил, что в этом вопросе нужна кропотливая работа. Нужно открывать новые казахские школы, издавать больше книг на казахском языке, в том числе и детской литературы, пробивать новые проекты в СМИ и на телевидении. Причем многое со стороны государства в этом направлении уже делается.

Таким образом, можно констатировать, что в среде чиновничества, да и в целом казахстанского общества есть те, кто готов и в дальнейшем саботировать казахский язык. Но все же большинство населения, как и большинство государственных чиновников, выступают в под­держ­ку казахского языка. Полагаю, в этом отношении некий языковой Рубикон нами уже давно пройден. Необходимость изучения языка понимают и казахи, и неказахи. В конце концов, это вопрос уважения нации к самой себе. И двух мнений тут быть не может. Необходимо только придерживаться последовательной политики в данном вопросе, работая на интересы большинства населения страны. Без всех этих шараханий вправо и влево, что порой нам присуще.

Вопросы задавал Кенже ТАТИЛЯ

24.05.2012