От автора - "Хочешь возвысить себя? Унизь ближнего!
Есть несколько способов уничтожения человека,
как физического, так и психологического и один из них,
это медленно превратить человека в животное"

"Дурхата"

А ты знаешь, как пахнет тюрьма? Ташкентская тюрьма пахнет плесенью, сыростью и пылью, но каждая камера в отдельности имеет свой специфический и неповторимый запах. К примеру, из "братвинской хаты" всегда пахнет копченой колбасой и алкоголем, а из женской - парфюмерией, в подвальных карцерах – где постоянно воды по щиколотку и крысы величиной с кошку, пахнет мышиным дерьмом, из мужиковской камеры, где переполненность как минимум в четверо – воняет людским потом и смрадом, из "петуховской" - хлоркой, а из "дурхаты" - дрожжами и лекарствами.

А сейчас, я хочу рассказать тебе о камерах для содержания психически больных арестантов в "Таштюрьме", которые на тюремном жаргоне называют "Дурхаты" и ты узнаешь, как в Узбекистане, подвергаются издевательствам самые незащищенные и слабые в тюрьме, это душевнобольные люди.
Психически больные и порой конченные олигофрены – запертые в четырех стенах, безнадежные доходяги-туберкулезники в казематах и отстойниках брошенные туда на вымирание, а также специальные камеры для стариков и сердечно сосудистых больных, покажутся тебе плодом воображения автора и тем не менее это горькая правда современного Узбекистана. За блеском фасадов и внешним благополучием Ташкента, Самарканда или Бухары, скрывается, пожалуй, самая ужасная картина, которую себе только можно представить.

В "Таштюрьме", это было тогда в 1997 году, наверное, есть и до сих пор, так же как есть камеры для рожениц, где вместе с арестованными женщинами содержатся новорожденные дети, это тоже правда, впрочем как и дети в тюрьме и на зоне, явление уже настолько обыденное, что администрация женской колонии № 7, даже открыла детский сад внутри зоны, где дети арестанток содержатся до трех лет, а потом их отправляют в приют, до тех пор, пока не закончится тюремный срок у матери.

Более того, в Узбекистане есть специальная программа умышленного умерщвления неугодных заключенных, это до сих пор не отмененная тайная операция, по которой проводится преднамеренное инфицирование здоровых заключенных опасными болезнями, такими как туберкулез, гепатит, СПИД или венерические заболевания. Например, в зоне 32, поселка Пап, до сих пор работает "производство" где зеки инфицируются неизлечимыми заболеваниями. Делается это просто, в камеру к непокорным заключенным подсаживают одного больного с открытой формой туберкулеза, или с гепатитом "А", а кожно-венерические больные или с активной формой чесотки, сифилиса и гонореи – вообще обыденное явление. Потом естественно "заметив больного" администрация переводит его в другую камеру, но процесс активации опасных вирусов уже пошел, и здоровые люди получили дозу смертельной инфекции.

Администрация "Таштюрьмы" категорически отрицает этот факт, также как и наличие "пресс-хат" (специальные камеры с подсадными заключенными, состоящими в сговоре с администрацией, где под пытками, обычно по "заказу" следователей, непокорных заключенных заставляли дать нужные для следствия показания). Однако эти сведения в достаточной мере опровергаются рассказами бывших заключенных, а также некоторых бывших сотрудников "Таштюрьмы" - как правило, младшего состава надзирателей или солдат срочной службы.

Тюремная система современного Узбекистана, основаная в период сталинских репрессий и была рассчитана на 60-65 тысяч человек, но по неоднократно подтвержденным данным, абсолютно все места лишения свободы, в лучшем случае переполнены вчетверо. А посему возьмусь озвучить цифру "тюремного населения" Узбекистана примерно в 300 тысяч человек, в которой число смертности составляет примерно 1,5% в месяц, а заболевших тяжкими недугами, около 12 -15% и смертность составляет более половины. Но в МВД таких данных нет, а руководство ГУИН сваливает все на фантазии дотошных журналистов, отрабатывающих западные гранты. В реальности, правдивых данных о высокой смертности заключенных от тяжких болезней действительно нет и не было, потому что безнадежных заключенных обреченных на смерть освобождают по "актировке" и формально эти люди умирают уже на свободе, в стенах родного дома, и через некоторое время после освобождения, а значит вне системы ГУИН Узбекистана и они вроде как ни при чем. И еще, автор этой книги, никогда не получал грантов, делая все исключительно по личной инициативе. Но мы отвлеклись…

Учитывая специфику политического устройства Узбекистана, в репрессивном механизме тюремной системы просто не могли, не появится "дурхаты", как начальные этапы карательной психиатрии в новейшей истории Узбекистана.

Заключенные "дурхаты", кои есть во всех следственных изоляторах (тюрьмах) – это камеры для содержания арестованных, подследственных или осужденных с признаками психических или неврологических заболеваний, - народ более чем специфичный, это не только психически больные, но и те, кого психиатрическая экспертиза еще не признала невменяемым на момент совершения преступления. А бывало и так, что у человека просто "срывало крышу" за время пребывания в общей камере и его тоже помещали в "дурхату".

Так случилось и нашим героем, Сержем Иваковым, из камеры смертников после имитации расстрела его перевели сначала в санчасть, а потом в "дурхату" под наблюдение доктора Наримана и старшей медсестры Светланы Макеевой по прозвищу "свиноматка". Всякий раз "свиноматка" выбирала себе из обитателей "Таштюрьмы" любовника и почти все об этом знали, и сотрудники, и арестанты, все - кроме ее законного мужа и "штатного" любовника, начальника "Таштюрьмы" полковника Кадырова.

В отличие от прежней камеры общего режима 273 из которой после бунта Серж попал сначала на плац, где его посчитали мертвым, а потом в санчасть и уже вслед за тем в камеру смертников, затем опять в санчасть после имитации расстрела, но "дурхата" была поистине райским облегчением для нашего героя.

Во втором корпусе (ауле) Таштюрьмы камеры 292 и 293 называли "дурхатами", в прочем в других корпусах тоже были "дурхаты", к примеру в четвертом "ауле" это были камеры 694 и 696 и они были предназначены для психических больных арестантов которых уже признали невменяемыми, были там и те кто "косил под дурака" и те кто был уже постоянным "клиентом" в психиатрических больницах до совершения преступления, а еще слабоумные, дегенераты и олигофрены. Вопреки ошибочному мнению, что психических больных не сажают в тюрьму, отвечу, что еще как сажают, просто их дела и тела после суда отправляют не на зону, а в специализированные психиатрические леченые учреждения, в зависимости от заключения экспертов и постановления Суда.

Вариантов было много, но из "Таштюрьмы" обычно дорога лежала на "Чукурсай" это психиатрическая тюрьма - больница, на окраине Ташкента, реже всего в гражданскую психиатрическую больницу, но такое случалось крайне редко. Отсюда выходило два варианта, либо из психбольницы, выходили люди на свободу или под наблюдение участкового психиатра, а были еще и те, кого отправляли на "Чукурсай" с двумя словами, несущими коварный смысл – "До излечения". Это означало, что человека лечили, а потом отправляли в зону, отбывать срок. В этом случае время пребывания на "Чукурсае" в срок лишения свободы не засчитывалось. Это было самое худшее, увидеть краем глаза свободу и тебя опять закрыли в каталажку.

"Дурхата" была под контролем тюремного врача-психиатра, которого все звали доктор Нариман, капитан медицинской службы, бухарский еврей и добрейшей души человек – один из немногих кто относился по-человечески к арестованным. "Дубаки" там почти никого не били, ну если только сами "дураки" не напрашивались, но бывало что обитатели "дурхаты" сами провоцировали конфликты с охраной. Да, представь себе, случалось и такое. Был такой арестант "дурогон", Игорь Волков, он стучал в дверь вызывая надзирателя, а когда открывалась "кормушка" он тыкал туда веником пытаясь угодить лицо сотруднику охраны. После чего врывалась охрана и дубасили "дурогона", но не долго, а ему хватало такой процедуры дня на два не больше, потом опять все повторялось.

Камера № 293 "Дурхата" была рассчитана на 4 человека, но содержалось там от 5 до 7 человек и это было поистине райским местом, по сравнению с камерой общего режима № 273, рассчитанной на 10 человек, где в реальности содержалось 52 человека. В "дурхате" была доступна питьевая вода, относительно свежий воздух и была не солнечная сторона "Таштюрьмы", которая не разогревалась до чудовищной температуры. Возможно, что именно это обстоятельство и сыграло главную роль, что Серж Иваков не умер от сердечного приступа как многие арестанты в период "чилли" - самого пика солнечной активности в середине узбекского лета.

При проверках, которые были обязательны два раза в сутки, утром и вечером, когда менялась охрана, разгоралось настоящее шоу, и удержаться от смеха было трудно. Ни раньше, ни позже, Серж более не видел ничего подобного в тюремной системе. Обычно это происходило так, открывалась дверь камеры, заходили два или три надзирателя и командовали: - "Проверка, выходи строиться". Обычно все арестованные послушно выходят, строятся в колонну по двое и садятся по команде надзирателя на корточки. Принимающие смену "дубаки" всех считают по головам, сверяя со списком, задают вопросы, принимают заявки на посещение врача и заявления для руководства тюрьмы. Потом всех опять заводят в камеру, до следующей проверки, через 12 часов.

С "дурхатами" иная картина, всякий раз, открывая камеру, надзиратели становились в позу футбольных вратарей, напротив дверей "дурхаты", потому что "дураки" тотчас разбегались по коридору - как горох по столу. Для надзирателей это был тихий ужас, поэтому без особой необходимости двери в "дурхату" они не открывали. Бить "дураков" было запрещено, личным приказом доктора Наримана, хотя порой надзиратели нарушали и это правило.

Но без поголовных проверок арестованных, все же никак нельзя, даже в "дурхате", поэтому надзиратели вынуждены были проявлять чудеса изворотливости. Случалось это обычно так, открывается дверь камеры и как минимум четверо заключенных, мгновенно бросались в рассыпную по обе стороны тюремного коридора.

Игорь Волков – по прозвищу "дурогон" убегал по "продолу" в сторону прогулочных двориков, открывая "кормушки" и заглядывая в каждую "хату" вопрошая, - "Мужики, чай – курить, чай – курить, мужики. Вааще голяк, Выручайте мужики, чай курить!" - и так по всем камерам, пока не выловят, а это было нелегко.

Толик Ющеченков – "Чили", бежал на третий этаж и там делал тоже самое, его приводили последним с охапкой тюремного добра, которое Толян любовно прижимал к груди как молодая мама младенца после бани.

Второй Толян (фамилия неизвестна) - "Гавноед" быстро ускользал в противоположную сторону от "дурогона" и также открывал все подряд "кормушки" и собирал "оброк" с "мужиковских хат".

Алишер Максумбаев – "Парда", медленным зигзагом и загадочными движениями рук, как танцовщица из индийского кино, он уходил вглубь "продола", закатив глаза к потолку и что-то бормоча про себя.

Андрей Дементьев – "Настенька" - приставал к надзирателям с идиотскими вопросами, отвлекая их от вылова "дичи".

Юра Давыдов – "Князь" и Серж Иваков - "Душман", единственные, кто покорно садились на корточки у стены и спокойно ждали пока "дубаки" выловят всех "дураков". Но часто бывало и так, что поймали последнего, а уже опять убежал первый. А из открытых "кормушек" раздавался дружеский хохот!

Среди надзирателей были и порядочные люди, один из них это Асан, (фамилия забылась), казах по национальности, богатырских размеров прапорщик, округлым лицом и вечной улыбкой в 32 зуба. Для многих арестантов Асан-ока был ближе отца родного, он приносил дешевый табак и чай за свои деньги и ничего не требовал взамен, стриг всех желающих на прогулочном дворе своей машинкой для стрижки и ножницами, а это было под запретом. Запрещенное – не разрешал, а разрешенное не запрещал. Арестанты отвечали ему взаимностью, во время его дежурства не было нарушений и бунтов. Асан был старшим на "продоле" и запрещал своим подчиненным бить арестантов и однажды избил молодого сержанта, за то, что тот ударил дубинкой кого-то из зеков.

Но самое грандиозное "шоу" начиналось, когда невесть откуда, обычно это происходило под утро на "продоле" появлялась Люся – по прозвищу "Катастрофа", арестантка (монашка) из женского корпуса, она приходила из первого корпуса "Монастырь" во второй – "Бухара – Шатаранга". Люся была лет 30, с хорошей фигурой и детским лицом, осужденная из "хозбанды", она работала уборщицей при "санчасти" и по утрам ее приводили мыть полы в медпункте, который располагался на втором этаже, напротив "гарема" - камеры 244. Но к утру, а это было жаркое лето 1997 года, все "кормушки" на "продоле" были открыты и оттуда торчали ушастые головы арестантов. Ой, что ту начиналось! Свист, галдеж, крики.
-"Люся, я на тебе женюся" - кричали из одной камеры.

-"Иди к нам, Люся, смотри что у меня есть" - орали из другой, "дубаки" смотрели на это сквозь пальцы, а сама "виновница торжества" виляя ни чего себе такой попкой демонстративно прогуливалась по "продолу" подставляя зад к каждой "кормушке" со словами, - "На замацай", но из другой "кормушки" какой-то лопоухий кричал: -"Катастрофа, дай сиську помацать". И Люся "давала жару", подойдя в камере, она расстегивала женский зековский халат и оттуда вывались роскошные груди, молодой девицы, упругие как кандаляжки, еще не тронутые родами и детьми.

-"Дай мне тоже потрогать, Катастрофа" - раздавалось из другой камеры.

"Катастрофа" никому не отказывала в эротических играх, видимо понимая, что этим парням еще не скоро придется ощутить женского тепла и Люся становилась посреди "продола" и полностью расстегнув халатик, под которым были лишь белые казенные рейтузы и показывала арестантам прекрасное тело от которого у многих срывало "крышу" и по камерам шел гул, как на хоккейном матче, - "Люся! Люся! Люся!".

-"Снимай трусы" - уже неистовая орали другие, но в процесс уже вмешивались "дубаки", они захлопывали "кормушки" и силой уводили Люсю в процедурную, где она выполняла функцию, для которой ее сюда и привели – мыла полы. А сама "Катастрофа", видимо тоже измученная сексуальным воздержанием пыталась завести разговор с "дубаком":
- "Слышь чего, милый, я тут снимаю порчу, кого сниму, того и порчу. Ты знаешь, как я умею"? - и при этом она искренне заглядывала в глаза надзирателю, но все без толку, "дубаки" на нее не реагировали.

Ах, как же ошибаются женщины, думая, что все мужчины одинаковые, но мужчины ошибаются не меньше, думая, что все женщины разные, это сказал кто-то из древних!

Лишь однажды ее спросил "Князь" из "дурхаты", "Как же вы там без мужиков обходитесь?" на что Люся ответила не задумываясь – "Бодринг – дринг – дринг". Для тех, кто не знает, "бодринг" в переводе с узбекского – огурец!

Закончив мытье полов в процедурной, "Катастрофа" уходила не ведомо куда, до следующего утра, а путь ее лежал мимо камеры № 244 для "опущенных" и тех уже построили на "продоле" перед утренней уборкой всего корпуса. Люся, поравнявшись с последним в строю, ловко шлепала его по заднице, парень опешил, но увидев миловидное женское лицо улыбнулся, а Люся широченными глазами и роскошной улыбкой, облизав языком верхнюю губу продолжала: - "Ни капли в рот, ни сантиметра в ж*пу", - и дальше исчезала в чреве тюремных подвалов.

А в "дурхате" начинался обычный день. После завтрака приходил доктор Нариман, он хоть и был в военной форме с медицинским петлицами, но большинство заключенных обращались к нему просто - "Нариман-ока". Рядом с ним всегда была старшая медсестра Светлана "Свиноматка", в своем неизменно белоснежном халатике подрезанным выше некуда, она же выдавала таблетки и делала уколы на месте.

-"Ну что, кто у нас сегодня в меню?" - и Света похотливо осматривала обитателей "дурхаты" и остановив свой взгляд на "Князе", а потом переведя его на "Душмана", выпускала пар: - "Жаль, что у меня сегодня критические дни" - и выходя из камеры, заметив смущенный взгляд надзирателя, щелкнула его указательным пальцем по носу: - "Ну ничего, я дам тебе дернуть за веревочку" - и выпархивала из камеры на "продол" оставляя за собой пахучий шлейф косметического безумия.

А Нариман оставался в камере, - "Ну, какие жалобы? Температурящих нет? Никто не обижает"?

-"Доктор, а Толян в меня стулом кидается" - вдруг пропищал Андрей – "Настенька".

-"Ну и ты в него тоже брось" - отвечал Нариман.

-"Не могу, у меня сегодня стул жидкий" - возмущался "Настенька"

И Нариман вопросительно смотрел на "Князя" он был "смотрящим" за "дурхатой", тот видимо поняв немой вопрос Юрий Давыдов спокойно отвечал Нариману: - "Да, вот опять "гавноед" сегодня чудил. Уж не знаем, что с ним делать"?

-"Ладно, что нибудь придумаем, его сегодня от вас заберут, но пришлют новенького, так вы потерпите до вечера", - и Нариман успокаивающе похлопал по плечу Давыдова.

-"Еще жалобы есть"? - уже спрашивал дежурный надзиратель.

-"Да вот, гражданин начальник, Алишер плачет по ночам" - тут же с улыбкой встревал Толик – "Чили".

Надзиратель и Нариман переглянулись, - "Что случилось"?

-"Шашлык кушать хочет" - отзывался "Чили".

-"Эй, а х*й в ж*пу он не хочет?!" - ответил надзиратель.

-"Пробовали, все равно плачет" - и на роже "Чили" расплывалась улыбка, а вся камера раздавалась дружным хохотом.

-"Еще есть жалобы или просьбы?" - уже доктор Нариман оглянул всю камеру.

-"Охота только еб*ться и курить, Нариман-ока" - опять встрял "Чили", и пытаясь выглянуть на "продол" где еще не исчезла из виду "Свиноматка", но доктор махнул на него рукой.

В "дурхате", которая считалась камерой строго режима, держали двух "опущенных", Андрея Дементьева, русского, он попался на краже кошелька, по прозвищу – "Настенька". И Алишера Максумбаева, татарин, конокрад – по прозвищу "Парда". А "Князь" у которого за горбом было уже 5 судимостей, с общим "стажем" в 27 лет отсидки из 45-ти прожитых он держал "девочек" их при себе маленький "гарем".

"Настеньку" и "Аленку" - это тоже устраивало, их не били, "Князь" их хорошо кормил, спали они вместе на одном матраце, брошенном на полу, а не у "параши" в отличие от "гавноеда", оба выполняли роль проституток, для "Князя" и всякие работы на камере, уборка стирка и т.д.
Серж Иваков - "Душман" равнодушно наблюдал за всем с "пальмы" - верхнего места на нарах, ему уже было все равно, потому что, пройдя через подвал третьего корпуса ему было не страшно ничего, и вселяло уверенность то обстоятельство, его не расстреляли – уже хорошо.

Толян – "Гавноед" ташкентский бездомный с большим стажем бродяжничества и неоднократными судимостями, число которых не знал сам Толян, по крайней мере, он так о себе говорил. Заросший, грязный, вшивый, страшно вонючий с коростой грязи на шее и лицом вымазанным как у ребенка после шоколадки, он вызвал только отвращение.

Однажды, после очередного "фокуса", который уже переполнил чашу терпения, обитателей "дурхаты", "Душман" и "Князь" обратились к надзирателю Асану и Толяна силой, за ноги выволокли на прогулочный двор, потом ему велели раздеться догола и стали поливать из пожарного гидранта, пока не смыли с него видимую грязь. Одежду выбросили, потому что она кишела вшами и гнидами, более того она вся была перепачкана фекалиями и мочой. Позвали какого-то "петуха" и Толяна насильно постригли и побрили, как смогли. Потом опять помыли струей воды, он стоял, прижавшись к стене, распластав руки. Толян был арестован в подозрении в убийстве с особой жестокостью и с глумлением над трупом, за это ему грозил вполне конкретный "вышак". Может поэтому он так изощренно "косил"? Толян убил свою сожительницу, расчленил ее, часть мяса продал на рынке шашлычникам, часть съел, а что осталось - внутренности - скормил собакам. В камере, он давал "концерты", обычно он гадил себе в штаны, потом доставал фекалии и демонстративно их поедал, а всякий кто возмущался, получал бросок дерьмом в лицо. Но самый его "козырь" был по ночам, когда он в тихую брал чью-то миску для еды и гадил в нее, мочился в кружку, а потом ставил это на стол и вежливо так, приглашал всех к трапезе: - "Угощайтесь мужики" - с умиленной улыбкой, от чего у некоторых сокамерников от увиденного непроизвольно случался рвотный рефлекс. На Толяна сразу нападал "Князь" и жестоко бил его тапочком или туфлей по лицу, как мухобойкой наотмашь. Так бы продолжалось еще долго, но "Князь" велел выставить "вахту" и все сокамерники, по очереди следили за Толяном круглосуточно, чтобы он не прикасался ни к чему. Толян легко съедал ведро баланды за один присест и как только он начинал пыжиться, так сразу поднималась "тревога", двое сокамерников насильно снимали с него штаны и сажали на "очко", не давая ему возможности прикасаться руками к фекалиям.

Андрей – "Настенька" подтирал ему задницу и похоже что Толяну это нравилось, а потому такую процедуру он повторял несколько раз на дню. Что с ним случилось, потом никто не знает, за ним пришли в полночь и увели навсегда в неизвестность. Камера 293 смотрела на внутренний двор "Таштюрьмы" и краем глаза был виден третий "аул", где сидели менты, малолетки и смертники и у Сержа екнуло сердце, когда в ночной тишине "Таштюрьмы" он услышал до боли знакомый звук грузового лифта спускающего автомобиль приговоренного к смерти в подвал, где приводили в исполнение высшую меру наказания - расстрел. Серж на мгновение снова пережил все, что с ним случилось в подвале третьего корпуса, когда над его головой прозвучал выстрел и менты имитировали смертную казнь. Но в этот раз Серж отчетливо представил Толяна лежащего на бетонном полу с дыркой в затылке из которой медленно сочилась кровь….

Но про Толяна все забыли уже на следующее утро, потому что привели нового "постояльца" - Санек – "Бодомзарский".

Примерно часам к 11 открылась дверь и завели парня лет 25 и он сразу ни "здасьте", ни "привет", встал в четвертную позицию. Широко растопырив пальцы рук и начал такой диалог:
-"Я Санек Бадамзарский, все поняли? Че смотришь? Дай хлебнуть" - и взял кружку у "Настеньки" и отхлебнув глоток чаю, (чего делать категорически нельзя) продолжал, - "Я смотрящий за Бодомзаром. Всем ясно?".

-"Ясно" - хором ответили удивленные сокамерники, а "Князь", "Чили", "Дурогон" и "Душман" переглянулись, перемигнулись и указали пришельцу на выступ у очка.

-"Сюда, пока присаживайся" скомандовал "Князь" - "Я тут смотрящий, "Князем" кличут, на законной отрицалове, а это Душман, мой заместитель по общим вопросам. А ты сам-то чей будешь? Под кем ходишь? Кого боишься? Кого уважаешь? Ну и далее, чем дышишь"? и Юра выпустил в потолок струю едкого дыма и вновь глянул на субъекта.

А тот так и трындел, -"Я Санек Бадамзарский, меня весь Юнус-Абад боится. Понял ты?!" и гавкнул на "Аленку", тот опешил, чуть отпрянул, но остался на своем месте.

-"Ясно все с тобой, "Парда", определи его рядышком, там видно будет" и повернувшись на бок подмигнул "Душману" и "Чили". – "И сюда не лукайся" - Юрий указал на невидимую черту у стола, - "Понял ты, Шурик"?

-"Понял" - ответил Шурик, и в камере на некоторое время воцарилось молчание, но "Чили" перекатываясь с боку на бок на нижнем ярусе бормотал:
-"Бл*, мало нам "гавноеда" было, опять прислали "завернутого"!

-"Главное, чтоб он гавно не жрал" - тут же ответил "Дурогон", - "Таким макаром, мы тут сами скоро начнем дерьмом обкидываться". И все дружно засмеялись.

Только "Душман" сохранял гробовое молчание, он лишь молча, наблюдал за происходящим вокруг. Контраст между тем, что ты можешь себе представить о тюрьме и тем, что есть на самом деле, огромен и потрясает своей бесчеловечностью в отношениях между сокамерниками, у людей откуда-то вдруг появляется желание к унижению ближнего своего. Но у Сержа Ивакова была лишь надежда на то что он увидит свободу, но чуть позже, от "Князя" он услышал – "Надежда мать дураков", трудно было спорить о тюрьме с человеком который провел в неволе полжизни. Он целыми днями лежал на "пальме", думал о семье, болели корни выбитых зубов и пальцы из которых вырвали ногти в подвале МВД.

Даже когда жена Люба прислала ему продуктовую передачу, он не смог к ней прикоснуться, потому что знал каких сил ей стоило собрать эту посылку, Серж понимал, что эту колбасу, белый хлеб и сало не видит его дочь, не доедает семья, а он должен есть то что отнято у ребенка.

Дело в том, что в неволе ужасно скучно всем и всегда, поэтому развлечением служит издевательство и глумление над слабыми сокамерниками. "Дурхата" не исключение. Всякий человек, впервые попавший в тюрьму, и это естественно, испытывает стресс впадая в состояние ступора, поэтому человек становится внимателен ко всему, что хоть косвенно имеет отношение к свободе. Даже тень надежды, что возможно хоть краем глаза увидеть еще раз свободу, толкает доверчивых придурков на необдуманные шаги, что впоследствии оборачивается трагедией.

Вот такой пример. Вечерело и наступало время для "прописки" вновь прибывшего постояльца, тем более повод был более чем подходящий.

-"А кто у нас сегодня на базар идет?" - спросил "Чили" как бы случайно и вроде обращаясь к "Князю". – "Душман", твоя очередь. Ты идешь? А то скоро придут за гонцом", - но увидев равнодушное лицо Сержа, "Чили" тут же обернулся к "Князю". А тот в свою очередь, только отрицательно помотал головой.

В таких случаях, важно чтобы лох клюнул на наживку и это сработало, "Шурик" встрепенулся и уже спросил у всех:
-"А как тут у вас на базар ходят? Куда?" - в его глазах был неподдельный интерес.

-"На Алайский рынок, просто тут у "Князя" свои знакомые есть, ему доверяют, как старому каторжанину, вот и по ночам отпускают на рынок под честное слово. А ты как думаешь, откуда у нас каждый день свежие продукты, сигареты и бухло"? - уже декламировал "Парда" заранее подготовленный текст.

А в это время "Чили" и "Дурогон" давились в подушки, чтобы не выдать замысел смехом, дело в том, что все нелегальные переноски в камеру производятся через "воровской карман", заталкивая все ценное в задницу в прямом смысле слова, прямая кишка, еще-то место, чего там только не прячут уголовники! Узнаешь, обалдеешь! Но лучше тебе этого никогда не узнать. Заблаговременно, делается "шпонка" это контейнер обвернутый полиэтиленом и запаянный с обеих сторон. "Чили" подготовил такую "шпонку", учитывая, что купюра узбекского сума 142 мм на 70 мм и Толик нарезал газеты такого же формата примерно 50 листов, скрутил их в трубку получился цилиндр, учитывая, что еще был полиэтилен в несколько слоев, то получилось примерно 15 см и около 4 или 5 см в диаметре.

Заранее весь сценарий "шутки" был оговорен с надзирателями, им ведь тоже не хватает развлечений и охрана, порой частенько принимает участие в таких "шоу".

И за дело взялся "Чили" - "Ладно, Шурик, сейчас "дубаки" придут, мы за тебя слово скажем, но только ты обязательно должен вернуться к утру. Понял? Вот тебе 5000 сумов в шпонке, купишь продукты, вот список, водки и сигарет, но ментам нельзя показывать это. Знаешь, куда спрятать это"? – И Толик серьезно заглянул в глаза "Шурику".

-"Нет. А куда"? и "Шурик" смотрел на "Чили" доверчивыми глазами ребенка.

-"Ну как, в наш "воровской карман" - и Толик развел руки в удивлении.

-"В "Андижан" что ли? А мне разве такой полезет"? - и "Шурик" ужасом разглядывал предмет, как восьмиклассница, впервые увидевшая пенис.

"Чили" продолжал - "Полезет, иди на "дальняк", "Парда" помоги ему "заандижанить" нажитый капитал в наш банк" - и повернувшись к "Князю" уже молвил басом, -"Андижан банк – самый надежный банк в Мире" и вокруг все засмеялись.

"Шпонку" намылили и Шурик сел в позу беркута перед охотой, стал тужится и кричать, -"Ой, не лезет! Толик, вааще не лезет, кровь пошла, кажись целку порвал. Мужики, что теперь будет?" - Все вокруг катались со смеху.

Но рядом был "Парда" и сдерживая смех успокаивал "Шурика" - "Ничего, щаз полезет, расслабься мы тут в "андижан" еще и не такое еще суем" и "Парда" озорно глянул на "Князя".

-"Че правда что ли"? – "Шурик" оглянулся и в его глазах прошла искорка ужаса, но в этот момент, "Парда" видимо окончательно затолкал "шпонку" в анус бедолаги.

-"Все, готово, можно идти" - и "Парда" сполоснул руки из бутылки.

"Шурик" медленно надел штаны, и вытянулся, а "Парда" продолжал свои "наставления", - "Ну ты выпрямись, а то менты догадаются".

Но в этот момент зашли надзиратели и оглядываясь, обратились к "Князю", -"Ну что, кто сегодня гонец на базар? Ты что ли? А не сбежишь?" и "дубаки" вопросительно глянули на "Князя", - "Точно не сбежит? А ты мы с тебя три шкуры спустим!" После утвердительного ответа, "Шурика" увели в пустоту и вся камера замерла до утра.

Ночь выдалась беспокойная, дело в том в "дурхате" регулярно ставили брагу из хлеба и сахара, заквашивая ее в пластиковых бутылках и иногда забывали про них или теряли счет дням и бывало, так что несколько раз бутылки взрывались и с грохотом заливали пахучими ошметками стены всей камеры. Отсюда и специфичный запах дрожжей на всех вещах "дураков", но не это было главным. Дело в том, что брага всегда ставилась под кроватью у "Чили" и взрывы происходили под головой олигофрена Толика Ющенкова, сказать честно, он до этого был с придурью, не умел ни читать, ни писать, а тут еще по ночам под его головой были такие разрывы! Так вот после второй "контузии" Толику стало плохо по ночам. Представь себе, ночь, тишина, сквозь открытое окно слышны даже трели лягушек на воле и тут вскакивает спящий "Чили" и орет во все горло – "Ба-бах!" опять ложится на свое место и спит как ни в чем ни бывало. Чуть позже Толик стал плохо слышать, непроизвольно дергать головой и часто врал всем вокруг, что на фугасе, в Чечне подорвался.

Однажды после такого взрыва, терпение охраны лопнуло и они нагрянули с обыском, чего ранее не случалось никогда, один из надзирателей по прозвищу "Макинтош", который работал на "вокзальчике" и отличался особой жестокостью, найдя бутылку с брагой радовался как ребенок и подойдя к Сержу, поднес находку к его носу. – "Это что лимонад от мамы? Отвечать", - но Серж молчал, тогда "Макинтош" с мерзкой улыбкой отрыл бутылку и оттуда рванулись наружу масса мерзких газов, а надзиратель глотнув из нее, многозначительно пополоскал жидкость во рту и проглотив, с видом винного гурмана выдал на гора: - "Точно брага, уже дней пять стоит. Верно, я говорю?" - и оглядел строй "дураков". Но тут все время молчавший "Князь" - подняв лицо к потолку вымолвил как ни в чем ни бывало:
-"Никак нет, гражданин начальник, просто мы с друзьями решили заняться уринотератией, вот и стали скапливать утреннюю мочевину, а вы все испортили. Еще бы пару дней и раствор был бы готов…"

Но закончить речь он не смог, "Макинтош" уже стоял "раком" над унитазом и блевал с криком, Сержу показалось, что у него кричал даже желудок. После этого шмоны прекратились и "Макинтош" больше не появлялся во втором "ауле".

Пришло утро, и вернулся "Шурик", его рубашка была разорвана, на спине была гематома от удара дубинкой, а в руках у него была разорванная "шпонка" из которой виднелись газетные листы. Его встретил "Чили" со словами:
- "Если даже ты в ж*пе, это вовсе не значит, что ты гавно. Ты забыл один из главных принципов тюрьмы, не верь, не бойся, не проси. Придурок, кто ж тебя отсюда, выпустит? Не задумывался? Будешь знать на будущее" - и Толик довольный уполз на свою "шконку".

Но тут же в разговор встрял "Князь" - "Слышь че, ты – Бадамзарский, раз уж тебе в ж*пу такая колбаса влезла, значит и моя сосиска в самый раз будет. "Парда" готовь невесту к свадьбе, а ты "Шурик" дрочи ж*пу". Так "опустили" Санька Бадамзарского…Хотя он особенно не сопротивлялся, "Князь" привел в свой "гарем" еще одну "наложницу" и всех это устраивало.

Потом "Шурика" били, за то что плохо подмылся и "Князь" испачкал пенис фекалиями.

В "Таштюрьме", как в страшном сне, возможно, все, а коль не веришь, в происходящее, прими это за сон. А может "Таштюрьма" это и есть ад на земле?

Через несколько дней, "Шурик" осторожно подошел к "Душману" и показал три фотографии молодой и красивой женщины в купальнике, в платье и портрет:

-"Кто это?" - спросил Серж, разглядывая фотографии.

-"Жена моя, бери "Душман", отдам за три пачки сигарет. Мне они уже ни к чему, мне срок большой светит и тем более меня уже "опустили", она со мной жить не будет, если узнает. А ты парень смелый, возьми, поедешь на зону там по ночам дрочить на нее будешь или продашь кому-нибудь, а на зоне дрочуны купят за "филки". – Все естество "Шурика" дрожало, и Серж прочитал в его глазах скорую смерть, он был уже мертв – морально, а из его нечищеного рта исходил запах земли. Через несколько дней, пока все мылись в бане, "Шурик" отлучился на минутку и повесился в туалете….

На следующий день Сержу дали извещение на Суд, но рано утром его вызвали в санчасть и под предлогом вакцинации от гепатита сделали ему какой-то укол и сразу же отвели на "вокзальчик", потом память обрывается, что с ним было на суде не знает никто, Серж очнулся через сутки, к обеду следующего дня. Он опять был в "дурхате" и лежал на своем месте на "пальме", прямо в одежде, а в его кармане был смятый приговор, из которого следовало, что Серж Иваков осужден на 22 года лишения свободы, 10 из которых ему предстояло провести на особом режиме и оставшийся срок на строгом. Все обитатели "дурхаты" замерли и полуоткрытыми ртами смотрели на "Душмана", даже "Князь" сочувственно покивал головой:

-"Ладно "Дух" не падай духом, на "Карауле" тоже люди живут и ничего! Главное оставайся человеком, не верь, не бойся, не прости и помни, что в тюрьме каждый сидит зам за себя. Слазь, давай чифирнем. "Чили" сооруди "чифирбак", не видишь человек с того света второй раз вернулся" - и "Князь" жестом дал команду своему "гарему" и те зашуршали в углу наводя порядок вокруг себя…

Чай в тюрьме - не просто напиток, а ритуал, чифирь – это заваренный крепче крепкого черный чай, примерно 50 грамм заварочного чая на 250 граммовую кружку кипятка. Сначала кипятят воду как могут, кто на кипятильнике сооруженном из двух лезвий для бритья – "трактор", а кто на "дровах" - газетные свертки, и только потом сверху бросают заварку и как она опала на дно, так его "женят" - по-узбекски - кайтар. Церемония "кайтар", переливания чая из одной кружки в другую, сравни лишь процессу стриптиза, реакция окружающих соответствующая. Первый раз – это еще не чай - лишь "глина", а потому "кайтарщик" приговаривает – "лой" и все дружно повторяют – "Лой – лой". Потом второй раз – это еще не чай – а "масло", и все сокамерники вторят "кайтарщику" - "мой" и все окружающие уже дружнее повторяют за "кайтарщиком" - "мой, мой, мой". И в третий раз, процедура подошла к логическому концу и "кайтарщик" удовлетворенно произнес – "чой" и тут же по камере понеслись свист и улюлюканье, какие бывают наверное лишь в стриптиз баре, когда танцовщица сняла лифчик и все орут –"Чой, чой, чой, чой" и народ потянулся к "чифирбаку". Фразы, "Лой, мой, чой" - в "Таштюрьме" имели свой, порою магический смысл.

По тому же "рецепту" готовится и "купец", также черный чай, но примерно вчетверо слабее чем "чифирь", и пьют его обычно с утра натощак, это действует как средство от запоров и пробуждает ото сна. Печенья в тюрьме нет, ну или почти нет, его заменяет "толкан" - хлебная крошка, перемешанная с сахарным песком, иногда туда добавляют толченый орех.

По вечерам также пьют "купец" и закусывают "хрустиком", тюремный хлеб – специальной выпечки, разрезают пополам и жарят на спирали электроплитки - "машки", если таковая имеется в камере, но на строгом режиме обычно есть все необходимое для жизни.

Сержа не отправили в камеру для осужденных, как это делают со всеми после приговора, видимо это была заслуга "Свиноматки", но через пару дней, в "Таштюрьму" прибыли с визитом делегации правозащитников из Европы. Но их никто из "дурхаты" не увидел, не пустили никого во второй "аул", но зато приготовили праздничный плов, выкрасили коридор и всем арестантам раздали новое постельное белье. Вечером того же дня все забрали обратно.

-"А почему плов без мяса?" спросил Серж "баландера" сквозь "кормушку", а тот толкая тачку с продуктами отвечал, - "Все мясо изъяли для гостей из Европы, им шашлык из вашего мяса приготовили".

О чем беседовали и что проверяли правозащитники из Европы в "Таштюрьме" Серж так и не узнал. Уже на следующее утро ему приказали собраться с вещами и отправили по этапу в УЯ 64/25 поселок "Караулбазар" и про "Душмана" забыли все, даже "Свиноматка" - наверняка она завела себе очередного любовника и в санчасти "Таштюрьмы" все потекло своим чередом.

Через 10 лет уже в Европе, наверное эти самые правозащитники на протяжении шести лет препятствовали и саботировали публикации этой книги, наверное не хотели терять "монополию" на поставку информации из Узбекистана, но если ты дорогой мой читатель читаешь об этом, значит все нормально.

Искренне ваш Евгений Дьяконов, из книги "Zona.uz"