Николай I боялся легитимизировать адаты


В основу государственной политики в отношении казахских степей легли принципы, разработанные М.М.Сперанским, который в 1819 г. стал генерал-губернатором Сибири. М.М. Сперанский на фото.

История кодификации

Обычное право казахов и киргизов основывалось на устной традиции, передавалось от поколения к поколению и вследствие этого не только варьировалось регионально и менялось со временем, но и зависело от знания и интерпретации конкретных толкователей адата.

Попытки кодификации устных законов предпринимались по инициативе русских властей 1820-х годов, и были связаны с постепенным присоединением казахских степей (с 1882 г. вошедших в Степной край), а потом (в 1860-х годах) и Туркестанского края к России. Стратегической задачей, с целью которой велась письменная фиксация и кодификация адатов, являлась необходимость включения вновь присоединенных территорий в систему государственного управления, а более узко, применительно к конкретной ситуации - осуществление контроля над бытовавшими в степи способами регулирования социальных отношений. В основу государственной политики в отношении казахских степей легли принципы, разработанные М.М.Сперанским, который в 1819 г. стал генерал-губернатором Сибири. Правительство видело свою цель в том, чтобы постепенно внедрить в кочевое общество элементы российской административно-судебной системы. Признавалось желательным ненасильственное изменение образа жизни скотоводов и привлечение их к земледелию. При этом казахам предоставлялась сравнительно большая автономия во внутреннем управлении. Во главе новых административных подразделений, округов и волостей были поставлены султаны – представители "белой кости", обычно возглавлявшие роды и родовые союзы (1) .

Важной задачей по "цивилизированию кочевников" были попытки контролировать адат и приспособить практику адата для имперских целей. М.М.Сперанский предположил, что адат является основой кочевых правил и принципов. Из практических соображений адат никогда не уничтожался и кардинально не пересматривался. Вместо того, чтобы влиять на адат прямо, законодатели пытались контролировать его косвенно. С этой целью они стали определяться принципы и процедуры адата через его кодификацию. Изучение адата шло в русле с намерением Николая 1 кодифицировать имперские и местные законы в других регионах Империи. В 1823 г. в Омске был учрежден особый Временный комитет для собирания правовых обычаев казахов. Члены комитета пригласили несколько казахских старейшин, занимавших местные должности в администрации, и попросили их описать казахские обычаи. Кроме того, в работе комитета принимали участие муллы и бии (казахские лидеры и судьи). На базе этого в 1825 г. был подготовлен кодекс, включавший 208 несистематизированных статей, параллельно с которыми собиратели поместили свои рекомендации по "усовершенствованию" той или иной нормы адата в соответствии со своими собственными представлениями о праве и с принципами общероссийской юриспруденции. Только в 1876 г. в Варшаве проф. Самоквасов опубликовал эти материалы в книге "Сборник обычного права сибирских инородцев" (2) . В 1832 г. вышла работа А.И.Левшина, которая представляла собой составленное по архивным материалам и личным наблюдениям описание устного свода обычного права казахов "Жеты-Жаргы". Этот свод составил хан Тауке (1680-1718), знаменитый тем, что в результате побед над джунгарами объединил все три казахских жуза. Законы хана Тауке укрепляли созданную им государственность. Поскольку А.И.Левшин воспроизводил законы, провозглашенные более чем за сто лет до него, его работа, имея несомненное историческое значение, не могла считаться достоверным описанием реально действовавшего адата (3) .

Следующие попытки относятся к 1837 г. На основе кодекса 1825 г. и материалов, собранных по опросам восточносибирских народов, чиновники ряда казахских районов должны были интервьюировать "уважаемых казахов" для составления новых кодексов. В 1838 г. местными чиновниками были составлены новые сборники казахского обычного права и подготовлен еще один кодекс казахских законов. Однако опять возникли проблемы по извлечению положительной информации из этого кодекса. Такое положение повторялось в 1840-1854 гг., когда готовились новые своды адата. Все эти попытки кодификации были безуспешны и неэффективны по нескольким причинам.

Во-первых, последующие собиратели опирались на ранее известные материалы, которые уже были признаны неудачными и нерепрезентативными;

во-вторых, самих казахов мало привлекали к участию в работе, скорее их голос использовали для подтверждения правильности подготовленных материалов. При этом работа по собиранию адата была трудна для недостаточно опытных в этом отношении русских чиновников, кроме того, она не была приоритетным направлением деятельности для администрации.

В 1854 г. проект свода адата - финал усилий чиновников - был представлен Высшему начальству Западной Сибири для рассмотрения, в результате была дана рекомендация очередной раз попытаться переработать кодекс. В середине 1850-х годов, к окончанию царствования Николая 1, практическое использование кодексов казахского адата оставалось нереальным делом. Однако с этого времени кодификация норм обычного права более не рассматривалась центральной властью как необходимая составляющая имперской политики на окраинах России. Такой поворот во взглядах правительства частично был связан с реакцией на серию волнений на окраинах, включая восстание Шамиля и выступления кочевого населения в казахской степи в 1830-1840-е годы. По-видимому, Николай 1 и его окружение боялись придать легитимность местным правовым и социальным обычаям, формализуя их в кодексах (4) .

В последующие десятилетия дальнейшее собирание и письменная фиксация норм адата проводилось скорее в научно-познавательных, чем в практических, политических целях. В этом была заинтересована, в частности, уездная и областная администрация Степного и Туркестанского края. Администрация и уездные судьи по роду своей деятельности должны были контролировать систему народного суда и управления у кочевого населения, при этом они постоянно сталкивались с необходимостью рассматривать многочисленные жалобы местных жителей. В 1870-1890- годах, после того, как российская власть обязала биев - народных судей, вершивших дела по адату, - записывать решения в особые книги, чиновники и ученые стали собирать и публиковать ереже (решения, якобы имеющие силу прецедента), принятые на съездах биев. Однако на самом деле, эти сборники не послужили делу систематизации норм адата. Они не представляли собой достаточно упорядоченную картину, поскольку по делам со схожими обстоятельствами могли выноситься весьма различные приговоры, и сами принципы разбирательства бывали разные (5) .

Своды кочевых адатов как исторический источник

Известно несколько сводов казахских адатов, составленных в в XIX веке (6) . Русские чиновники и исследователи занимались собиранием адатов в соответствии с господствовавшими в обществе правовыми стереотипами и представлениями о методологии такой работы. Центральные власти имели очень приблизительные понятия о таком предмете, как обычное право. По крайней мере, до середины XIX века считалось, что обычное право казахов может быть и будет изложено в виде сборника в систематическом порядке без смысловых пробелов, причем описанные нормы "единожды и навсегда будут служить основой предполагаемого законодательства ордынцам". В одной из инструкций чиновникам указывалось, что изложение обычаев "должно быть кратким и ясным", а вместе с тем – "полным в совершенстве" (7) .

По приказу администрации чиновники обычно через переводчиков вели опросы представителей кочевой элиты по заранее определенным программам. Фиксировались нормы адата в изложении султанов, родовых предводителей, биев, старейшин, иногда собиратели обращались и к мусульманским муллам или казиям (судившим по шариату), тогда отдельные нормы шариата могли выдаваться за адат. При этом составители сводов не владели казахским языком, не имели, как правило, юридического и исторического образования и, следовательно, не могли взять под сомнение и перепроверить те или иные данные. Поэтому один и тот же правовой обычай мог быть описан принципиально по-разному. Кроме того, русские чиновники, по всей видимости, реконструировали отдельные нормы. В силу своей подготовки они не могли учесть изменчивости норм обычного права в XIX века, которая явилась следствием изменения условий жизни населения при руссийской власти. Кроме того, за современные нормы адата порой выдавались древние обычаи, о которых в народе сохранились лишь предания (8) . В целом, работая на различных территориях и в разные годы и используя в своих трудах ранее известные материалы, собиратели мало задумывались об изменчивости народного права во времени, по различным регионам и в зависимости от интерпретаций отдельных знатоков. Они старались придать кодексам, которые первоначально предполагалось использовать в законодательных актах применительно ко всем казахским степям, в той или иной мере унифицированный характер, описать скорее классический, "образцовый" вариант адата, а не реально функционировавший - со своими противоречиями и отклонениями от "правильных норм".

Собирание велось по определенным программам, которые разрабатывались администрацией подчас умозрительно. Так, по Инструкции Оренбургской пограничной комиссии, "программа должна заключать в себе неупустительно все отрасли … суда и расправы, как-то а) по преступлениям вообще и покушениям на преступление, … б) по правам личности, в) по правам на собственность; г) по делам семейным; д) по делам супружеским, е) по наследству, ж) по опеке, з) по делам мены и торговли, и) по обязятельствам всех родов, к) о мерах взыскания …; л) правила благоустройства в аулах и перекочевках; м) ненарушаемые таинства и правила обрядов … . При этом разумеется законная сила доказательств к оправданию и обвинению …" (9) . В результате из кодексов, во-первых, выпадали некоторые сферы обычного права, на которые по тем или иным причинам не обратили внимания составители программ, а во-вторых, некорректно сформулированный вопрос нередко влек за собой искажение полученной информации.

Данная проблема остается во многом в области предположений, поскольку сами носители казахских и киргизских обычаев практически не оставили письменных свидетельств. Однако если обратиться к собранным русскими исполнителями или по русскому заказу (примерно в то же время и с той же целью) материалам по Северному Кавказу, в частности, по Дагестану, то можно сделать некоторые выводы, сравнивая эти источники с правовыми документами, написанными по-арабски носителями адата. Сравнительная характеристика обоих видов источников (10) показывает, что русские сборники были ограничены весьма узкими тематическими рамками и не охватывали некоторые важные сферы правовой жизни, кроме того, часть обычаев была искажена и в целом можно четко различить "простое описание" адата, составленное для русских как сторонних наблюдателей, и арабоязычные правовые тексты, использовавшиеся на практике. В сборниках, собранных в 1840 – 1860-е годы, должны были содержаться правила, действенные на всех территориях и для всех народов Дагестана. Там можно найти пространные повествования о местной знати и ее правах, но практически нет информации о самоуправлении общин и его функционерах, правил пользования ресурсами или правил совместной военной обороны обществ или содружеств. В сфере вынесения правовых решений упоминается по большей части предписания по делам об убийстве, нанесении телесных повреждений или краж. А в целом данные тексты являлись "каталогом видов преступлений". Но даже внутри этих узких рамок отдельные обычаи были описаны неполно и неточно. После 1859 г. методика сбора адатов изменилась, в частности, стали учитываться именно особенности правовой практики в отдельных деревнях и общинах. Также были прекращены попытки объединения собранной информации в единый кодекс.

Из поля зрения собирателей казахских и киргизских адатов, как правило, ускользали важнейшие с точки зрения системного понимания степного права, но малозаметные для "европейского наблюдателя" принципы, связанные, прежде всего с родовой структурой общества и коллективиским мышлением населения, занимавшегося подвижным скотовододством. В частности, в лучшем случае лишь упоминались принципы коллективных имущественных прав, коллективной ответственности за правонарушения и оценки тяжести преступления в зависимости от степени родства между нарушителем и потерпевшим. Часто в кодексах объектом и субъектом правовых отношений выступает индивид как владелец индивидуальной собственности, как сторона судебной тяжбы, как плательщик и получатель штрафа или выкупа.

В действительности, родоплеменная структура общества предполагала совсем иную систему. Сторонами судебного процесса фактически выступали родовые группы, связанные на уровне аула нераздельным имуществом, а на более высоких уровнях – общими хозяйственными и военными интересами (11) . В доказательство правдивости участников процесса присягу должны были принимать не они сами, а их уважаемые сородичи, причем в зависимости от важности дела присяга могла налагаться на различный круг родственников от третьего до седьмого колена (12) . Присужденные виновному штраф и выкуп за ущерб платило, с одной стороны, и получало, с другой стороны, также сообщество родственников – тем больший их круг, чем в более далеких родственных отношениях стояли участники конфликта (13) . Преступление наказывалось тем более строго, чем в отношении более близкого родственника было совершено, а если пострадал "чужой", то это могло вообще не считаться преступлением (14) . В целом, можно заключить, что в скотоводческом обществе, права отдельной личности вне рода не рассматривались, лишь военная сила и авторитет родового коллектива могли защитить интересы его членов и обеспечить выживание их и всего рода как самостоятельного объединения.

Описанный в источниках XIX в. адат ограничен предметно, и был, по-видимому, мало применим к земельным отношениям, которые регулировались прежде всего "с позиции силы" или "по старшинству", то есть по ранее приобретенному статусу родового подразделения. О соотношении регулирования конфликтов мирным путем, по адату, и силовыми методами практически ничего не сообщается в кодексах. Между тем, демонстрация или применение силы, наряду с разрешением споров по адату, была важным механизмом регулирования общественных, а также земельных и имущественных отношений между родами и их подразделениями, в частности при занятии пастбищ (15) .

Кроме того, известное нам обычное право распространялось, по-видимому, на отношения между коллективами только средних уровней в родо-племенной структуре кочевого общества. На самом низком уровне, внутри семейной или близкородственной группы, связанной нераздельным владением, вопросы решались аксакалами, по-семейному. На высших уровнях, где субъектами выступали родовые союзы и племена (16) , роль обычного права ограничивалась из-за неустойчивости таких объединений, обусловленной возникающими внутри них противоречиями и столкновениями (17) .

Продолжение следует

Постоянный адрес статьи - см. рубрику "Центральная Азия"

Литература

1. Быков А.Ю. Истоки модернизации Казахстана. Барнаул, 2003. С.106-115.
2. Материалы по казахскому обычному праву и положения на них Омского временного комитетета. 1824 г.// Материалы по казахскому обычному праву. Сборник 1. Алма-Ата, 1948. С. 27-69.
3. Материалы по казахскому… .С. 15-26. Martin Virginia, Law and custon in the Steppe.The Kazakh of the Middle Horde and Russian colonialism in the nineteenth century, Richmond, 2001. Р.35-47.
4. Martin, Virginia. Law and custom… . P. 35-47.
5. См. Гродеков Н.И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области. Том 1. Юридический быт. Ташкент, 1889. "Приложение"; Пален К.К. Отчет по ревизии Туркестанского края. Т.4. Народные суды Туркестанского края. СПб., 1909.
6. Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих или киргизкайсацких орд и степей. Ч.3. Спб., 1832; Отчет поручика Аитова "О киргизских обычаях, имеющих в степи силу закона" от 26 февраля 1846 г. // Материалы по казахскому обычному праву. Сборник 1. Алма-Ата, 1948. С.18-26; Отчет чиновника д’Андре "Описание киргизских обычаев, имеющих в орде силу закона" от 5 ноября 1846 г. // Материалы по казахскому …С.123-158; Материалы по казахскому обычному праву, опубликованные военным губернатором Тургайской области Л.Ф.Баллюзеком в 1871 году // Материалы по казахскому…С. 163-222; Сейдалин Г.А. Народные обычаи, имевшие, а отчасти и ныне имеющие в "Малой киргизской Орде" силу закона // Записки Оренбургского отдела ИРГО. Вып. 2. 1871; Самоквасов Д.Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава, 1876; [Маковецкий П.Е.] Материалы для изучения юридических обычаев киргизов. Материальное право. Вып.1,2. Омск, 1886; Гродеков Н.И. Указ. соч.; и другие работы, см.. например: Материалы по казахскому … .
7. См.; Инструкция Оренбургской пограничной комиссии [1846 г.?] //Материалы по казахскому …. С.120-123.
8. Материалы по казахскому …. С. 9-11.
9. Материалы по казахскому … С. 120-123.
10. Такая сравнительная характеристика дана Михаэлом Кемпером в докладе "Арабоязычная этнография адата по русскому заказу", представленном на конференции "Gewohnheitsrecht (Adat-Recht) zwischen Staat und Gesellschaft. Kaukasus / Mittelasien im Vergleich mit anderen Regionen der islamischen Welt". Bamberg, Germany. September, 2003.
11. Материалы по казахскому … С.225-226.
12. Гродеков Н.И. Указ.соч. 190-193; 208-211.
13. Гродеков Н.И. Указ. соч. С.233-246; Материалы по казахскому … С. 202-203.
14. Материалы по казахскому … С. 199, 281-288.
15. Радлов В.В. Из Сибири. Страницы дневника. М., 1989. С. 336-337.
16. О структуре кочевого общества см.: Радлов В.В. Указ. соч. С.337-339.
17. Джампеисова Ж.М. Отражение барымты в судебных присягах казахов первой половины ХIХ века (на материалах Оренбургского и Сибирского ведомств) // Вестник Евразийского гуманитарного института, Астана, №1, 2003, с.4-12.

Ольга Брусина.
к.и.н., ст.н.с. ИЭиА РАН