С.Антоненко: Достоинство и преемственность - штрихи к образу иранской культуры 14:23 29.06.2012
Достоинство и преемственность: штрихи к образу иранской культуры
События в Тунисе и Египте, стремительное и для многих неожиданное вхождение Ближнего Востока в зону политической турбулентности породили немало рассуждений об "иранском сценарии", ожидающем светские режимы в странах ислама. В устах некоторых политологов иранский путь предстает как "погружение во тьму", тотальное клерикальное насилие над личностью, торжество мракобесия и бесчеловечности… Что же, каждому открыта возможность представлять свои версии и прогнозы. Я тоже хотел бы поделиться с читателями некоторыми недавними иранскими наблюдениями и размышлениями, которые, быть может, будут небезынтересны для тех, кто хочет лучше понять особенности происходящего в регионе.
Какими ценностями руководствуются люди в решении каждодневных жизненных задач, в общении с ближними и дальними? Что определяет их поведение в экстремальных обстоятельствах, продвигает на жертвенные поступки? Отраженные в культуре высшие смыслы бытия дают нам возможность прикоснуться к предельно важному.
Опыт Ирана в конце XX века уникален. Это пример построения сакральной цивилизации на принципах народовластия – эсхатологическая (т.е. ориентированная на перспективу Конца Времен) демократия".
Иран – единственная страна мира, где государственную идеологию определяет ислам шиитского толка. Резкая конфронтация присутствует между шиитами и салафитами, доминирующими в Саудовской Аравии (у нас салафитов часто называют ваххабитами).
Фундаментальное положение шиитской доктрины – убежденность в том, что духовная и светская власть во всемирной общине мусульман должна принадлежать исключительно потомкам пророка Мухаммада, обладающим особой мистической харизмой власти. Преемников пророка, а позднее и просто духовных лидеров, стали называть "имамами" (араб. "предстоятель [на молитве]"). В 680 году внук Мухаммада имам Хусейн ибн Али, выступивший с небольшим отрядом против узурпаторов-Омейядов, принял мученическую смерть в Карбале (современный Ирак). Годовщина его гибели (Ашура) отмечается особыми траурными мистериями.
В дальнейшем потомки пророка оставались духовными вождями для своих последователей (араб. "ши’а"), но были отлучены от светской власти. Шииты верят, что замыкающий линию прямого преемства от Мухаммада двенадцатый имам Аль-Махди (или Каим – "Воскреситель", "Восстающий"; Вали Аср – "Повелитель времени") ушел больше тысячи лет назад в "великое сокрытие". Он невидим для мира, но жив и руководит общиной через наиболее продвинутых, боговдохновенных ученых. В назначенный Аллахом час Махди явится, чтобы наполнить землю справедливостью, навсегда покончить с тиранией и угнетением, и вести правоверных к спасению.
На протяжении столетий шиизм воспитывал культуру иранского народа – в том числе, и культуру политическую. Такие древние черты национального характера персов, как достоинство и независимость, получили новое духовное подкрепление: какой начальник, какой тиран вправе требовать от меня абсолютного подчинения, если мой имам – истинный повелитель правоверных.
В Иране не просто провозглашаются, но и практически осуществляются такие республиканские положения, как разделение властей, всеобщее избирательное право (в том числе и активное избирательное право для женщин), прямое и тайное голосование, сменяемость представителей верховной власти (Президент не может занимать пост более двух сроков подряд). В то же время, согласно Конституции (ст. 57 и др.) факих – а это, как мы помним, богослов, мистически связанный с таинственной личностью Махди – осуществляет в Иране контроль над тремя ветвями власти, может сместить Президента. Он является Верховным Главнокомандующим, объявляет войну и заключает мир, имеет право помилования и множество других полномочий. Сам факих избирается народом не напрямую, а через Совет экспертов (теологов-правоведов).
С точки зрения традиции европейской политической мысли, в Иране сделана попытка синтеза теократии, демократии и аристократии. Религиозные ценности определяют весь уклад государственной жизни и общественной морали. Конституция ИРИ провозглашает: "Исламская Республика – это система правления, основанная на Вере в Единого Бога… В Исламской Республике Иран призыв к добру, проповедь одобряемого и запрещение неодобряемого является всеобщей обязанностью, которую люди несут по отношению друг к другу, государство – по отношению к народу и народ – по отношению к государству" (ст. 2.1 и 8). При этом даже завзятые недоброжелатели Исламской Республики не будут спорить с тем, что это – едва ли не единственная традиционная мусульманская страна, где осуществляется конкурентный политический процесс, основанный на открытом соревновании идейных взглядов и партийных программ. Аристократический принцип выражен в стойкой приверженности шиитов 12 имамам из благородного Дома Пророка, в отвержении власти безродных узурпаторов.
Тонкое чувство цвета
Самая первая иранская "картинка" в моей памяти – не новый Международный аэропорт имени имама Хомейни (вполне стандартная, технически оснащенная современная воздушная гавань). Первые острые впечатления – это выплывавшие из ночной темноты по дороге из аэропорта в Тегеран подсвеченные разноцветными огнями мосты. Эстакады, путепроводы, виадуки, которые в других странах (включая Россию) в это время суток высятся угрожающими темными громадами, или залиты мертвенным электрическим блеском, в Иране открываются как почти сказочные сооружения, порождающие ощущение неведомого праздника.
Иранцам свойственно и тонкое чувство цвета. Традиция мусульман-шиитов уделяет особое внимание черному (это цвет свободы и непримиримости, знак верности Ахль аль-Бейт, "людям Дома" – праведным имамам из рода Пророка), красному (цвет мученической крови), зеленому… Но цветовая гамма Персии этим не исчерпывается. Путешественник промывает свой глаз прозрачной лазурью и яркой просинью изразцов; согревает сердце алыми, розовыми, коричневыми узорами ковров. Полифония цвета сопровождает везде – на улице, в чайхане, на рынке, в парке, в доме молитвы.
Иран – пожалуй, единственная из мусульманских стран, где сложилась собственная традиция фигуративного искусства. Как известно, ислам отрицательно относится к любым живописным или скульптурным произведениям, воспроизводящим одушевленные создания Аллаха. Основанием для этого служит не только боязнь идолопоклонства, но и сознание недопустимости "состязания в творении" с Всемогущим. Разные школы и направления мусульманской ортодоксии с различной степенью жесткости трактуют запрет на изображение живых существ. Духовные авторитеты-муджтахиды господствующего в Иране джафаритского толка заняли в данном вопросе умеренную позицию. Говорят, даже имам Хомейни благоволил к живописи и сам рисовал. Его любимой картиной было пронзительное полотно Махмуда Фаршчияна: израненный белый конь, потерявший своего всадника, имама Хусейна… Постеры-репродукции этой картины – в числе самых популярных изображений на улицах иранских городов в дни Ашуры.
Востребованные жанры Ирана
Иран – то место, которое позволяет прочувствовать правоту слов Анны Ахматовой: "Никогда ничто, кроме религии, не создавало искусства". И от сакральной живописи, каллиграфии, мистической вязи орнаментов перебрасывается мостик к современным образам. В Исламской Республике плакат – один из наиболее востребованных жанров. Вы не найдете здесь навязчивого восхваления действующего президента средствами монументальной пропаганды. Портреты рахбара – Великого Лидера исламской революции Али Хаменеи, как и основателя Исламской Республики Рухоллы Хомейни, встречаются часто. Рядом с портретом – изречения, наставления. Нам встретилось, например, такое высказывание аятоллы Хаменеи: "Мученики – проявление силы Ирана". В целом, современный иранский плакат ориентирован скорее на сопереживание, соразмышление зрителя, чем на "лобовой" эффект. Мученичество раскрывается как вечная тема – от непорочных имамов до героев революции 1979 года, солдат-шахидов "Навязанной войны" (как называют Ирано-иракскую войну), жертв политического терроризма и павших борцов за свободу Ливана и Палестины.
Вообще, история для персов-шиитов – продолжающаяся совершаться драма. "Каждый день – Ашура, каждое место – Карбала", - гласит известное изречение имама Садыка. Мы прикоснулись к этому единству мучеников, посетив выставку, развернутую в шатре во дворе мавзолея Шахе Чераг в Исфахане. Тема – герои "Навязанной войны" и аятолла-шахид Дастгейб (кстати – крупнейший знаток мусульманского учения о рае), разорванный бомбой террориста-смертника. После посещения этой экспозиции, после многих встреч и наблюдений, подумалось: песня "Хотят ли русские войны?" относится не только к русским, а и к иранцам.
Либеральные – но малообразованные – авторы нередко обвиняют ислам в том, что он по сути своей враждебен культуре в ее европейском понимании. В качестве примера приводят уничтожение грандиозных статуй Будды в Бамиане, совершенное талибами в 2001 году. Злодеяние, действительно, знаковое. Оно сопоставимо с эксцессами эпохи Средних веков, с жестоким отношением западноевропейских христиан к наследию античного язычества. Любая религия стремится стать над историей, но любую религию мы воспринимаем в культурном и цивилизационном контексте, обусловленном эпохой.
Были ли в Персии времена, когда могло происходить нечто, подобное бамианской трагедии? – Да. Свидетельством этому – встречающиеся кое-где (впрочем, не так уж часто) "благочестивые" надписи, выбитые взамен стесанных сасанидских рельефов, скульптуры богов и героев с отбитыми носами, изувеченными лицами. Но Персия переварила эту культуроотрицающую тенденцию; духовная зрелость иранского народа помогла соединить "ревность о вере", пришедшей из Аравии, с памятью о собственном прошлом и гордостью за древность своей нации… А разрушение статуй Будды талибами Иран осудил. И совершенно искренними и естественными выглядели не увенчавшиеся, к сожалению, успехом, попытки тогдашнего Президента ИРИ Мохаммада Хатами (между прочим – ходжатоль эслама, духовного лица!) остановить варварство, мобилизовав для этого потенциал влияния исламского мира.
В сегодняшнем Иране мы нигде не заметили испуганного "отшатывания" от "идолов" - художественных свидетельств древности. Мифологические и исторические сюжеты – излюбленная тема современной живописи. В лавках продаются постеры с изображениями не только Кира Великого, но и, например, элегантной зороастрийской богини Анахиты-Ардвисуры. Гордое осознание непрерывности собственной культурной традиции отличает персов и выделяет их среди других народов Ближнего и Среднего Востока. Для арабов Аравийского полуострова и Залива доисламское время – джахилийя, "эпоха невежества", в наследии которой нет чего-либо ценного; для египтян их великое прошлое – предмет темных легенд и куда более прозрачного коммерческого интереса; историческое сознание Сирии, Турции, Ливана в значительной мере расщеплено. Иранцы же воспринимают минувшее целостно и ощущают свою преемственность по отношению к предкам, жившим тысячелетия назад. Величественные археологические комплексы поддерживаются в хорошем состоянии, изучаются исследователями. И – что немаловажно – с интересом посещаются самими жителями Ирана.
У подножия уступчатой пирамиды-зиккурата Чога-Занбиля, среди руин Перспеполя, хранящих память о роскоши и изысканности двора Ахеменидов, у скальных рельефов и гробниц шахиншахов гораздо больше бывает иранцев, чем зарубежных туристов. Здесь можно встретить и организованные экскурсии из школ и колледжей, и молодые пары, и семьи с детьми. Обращает на себя внимание, что походы в музеи, посещение древних и живописных мест – популярный в Иране вид семейного отдыха, причем далеко не только для интеллектуалов.
Культура речи
Не только культура образа, но и культура слова почитается в Иране. Для персов нет жесткой границы между священным и просто вдохновенным. Стихи многих поэтов обретают значение сакральных высказываний, к ним относятся как к откровениям и пророчествам. Тем более что поэтов-мистиков в Персии "на единицу площади и квант истории" приходится гораздо больше, чем в других странах. Мавзолеи знаменитых Хафиза и Саади в Ширазе – настоящие места паломничества, окруженные почти религиозным благоговением.
К гробнице Хаджи Шамсаддина Мухаммада Хафиза Ширази приходят для того, чтобы успокоиться и очиститься духом, найти ответ на мучающие жизненные вопросы. Здесь, несмотря на обилие людей даже в вечерние часы, царит сосредоточенная тишина. Некоторые из стоящих у надгробия прибегают к своеобразной библиомантии: открывают томик со стихами, стремясь распознать в среди загадочных иносказаний свой оракул. Поэт XIV века, которого за пределами Ирана знают в основном по утонченной любовной лирике, был мистиком-суфием, он заслужил прозвания Лисан аль-Гайб (Сокровенный язык) и Тарджуман аль-Асрар (Толкователь тайн). В одном из музеев Шираза встретилась удивительная картина: на облаках райская дева играет на арфе, а рядом Хафиз как бы призывает в свидетели зрителей, указывая на вдохновенно пляшущего под небесную музыку Мессию Иисуса…
Мечеть и базар в Иране
Два важнейших плана, в которых протекает жизнь восточного города: мечеть и базар. Нигде не проявляются столь ярко и рельефно главные черты культуры повседневности народа, его самосознания и характера. Персидский крытый рынок – это целый мир, в котором с непривычки легко утонуть, потеряться, заплутать среди галерей и коридоров; выпасть из времени, рассматривая причудливые извивы орнамента на вазах, полные экспрессии сцены на крышках шкатулок или магические полотна ковров. Здесь гораздо меньше суетливого мельтешения, чем на знаменитых арабских "суках"-базарах Дамаска, Алеппо или Каира. Нет назойливого приставания с услугами, навязчивости, от которой очень скоро начинает "плыть" сознание европейского путешественника. Иранцам даже на базаре не изменяют вежливость, предупредительность и чувство дистанции. Кстати, между мечетью и базаром географической дистанции практически нет: многие крупные молитвенные комплексы (как, например, мечеть имама Хомейни, бывшая Шахская в Тегеране) находятся прямо в центре базарных кварталов; мечети поменьше буквально вписаны, встроены в торговые ряды – ведь молитва у мусульман неотделима от обыденной жизни с ее заботами и трудами.
Можно ожидать, что в такой клерикальной стране, как Иран, все храмы будут открыты исключительно как дома молитвы. Большинство исторических мечетей выполняют как бы двойное назначение – в положенное время в них (чаще всего в какой-либо специально отведенной части комплекса) совершается молитва, в остальные часы это – музеи, открытые для всех желающих. Но даже и в почитаемых святых местах, где бьется интенсивный пульс религиозной жизни, где можно встретить паломников, плачущих навзрыд от переполняющих их чувств – нигде доброжелательно и скромно ведущий себя путешественник-иноверец не столкнется с негативным к нему отношением, не встретит косого взгляда. Напрашивается сравнение – увы, невеселое – с нашими православными церквями, где все еще часто можно наткнуться на "одергивание", а то и прямое хамство по отношению к новичкам со стороны "актива" из бабуль и теток.
Шиитская религиозная культура предполагает сосредоточенность каждого, кто приходит в мечеть, на собственном духовном мире, на внутреннем контакте со святыней. Вне общей молитвы каждый волен вести себя в мечети так, как ему подсказывает сердце: приложиться к гробнице святого имама, читать Писание, слушать проповедника-сказителя во дворе или просто присесть отдохнуть и поразмышлять, растворяя свое "я" в мириадах маленьких зеркал, покрывающих стены и купол... Если вы о чем-то спросите, вам постараются помочь, но следить за вами, наблюдать, правильно ли вы себя держите, уж точно никто не станет.
***
Можно было бы добавить еще немало штрихов к благородному образу культуры Ирана – но рамки статьи требуют подвести итог. Наверное, главное, что может отметить странник, на короткое лишь время соприкоснувшийся с иранской цивилизацией – это ее принципиально антитоталитарный характер. Лучше всего это выразил русский мыслитель Алексей Хомяков, писавший об "иранстве" и "кушитстве" как двух великих началах всемирной истории (иранство есть свобода и духовность; кушитство есть необходимость и вещественность): "Величие Ирана не дело случая и услов¬ных обстоятельств. Оно есть необходимое и прямое про¬явление духовных сил, живших в нем искони, и награда за то, что изо всех семей человеческих он долее всех сохранял чувство человеческого достоинства и человече¬ского братства".
29.06.12 Сергей Антоненко, историк религии, Специально для Иран.ру
|