Рыночный капитализм должен был избавить нас от тирании безликих аппаратчиков. Но случилось совсем другое.

Борьба великих держав в ХХ веке была соперничеством советского коммунизма и рыночного корпоративизма за господство над мировыми ресурсами. В Америке считается само собой разумеющимся, что советский коммунизм проиграл (хотя более капиталистический китайский вариант поживает весьма неплохо). Таким образом, превосходство неолиберальной экономики, олицетворением которой стали великие многонациональные корпорации, подтверждено и провозглашено навечно.

Но здесь есть небольшая проблема. Здравый смысл подсказывает: внимательно выбирай своих врагов, потому что со временем ты превратишься в то самое, против чего столь решительно выступаешь. Самое поразительное в наших победоносных корпорациях это то, как много они переняли из самых отвратительных черт и атрибутов советской системы. Слишком часто их сотрудники, клиенты и акционеры становятся настолько же неспособными распоряжаться своей судьбой бессильными жертвами, как и несчастные граждане СССР с его централизованной плановой экономикой.

И дело не только в том, что корпорации взяли под свой контроль наше правительство (хотя и это само по себе достаточно ужасно). Дело в том, что они серьезно ограничили наш выбор: что покупать, где работать, как жить, какими правами обладать. Наше будущее перестает нам принадлежать. Все больше и больше решений, больших и малых, определяющих качество нашей жизни, принимают аппаратчики из Политбюро Верховного Корпоративного Совета, находящегося где вдалеке от нас. Сейчас этими аппаратчиками являются пиарщики, руководящие работники службы маркетинга, титаны корпоративных финансов, лоббисты, ратующие за интересы транснациональных корпораций, а также менеджеры-учетчики, пытающиеся увеличить корпоративную прибыль за счет наших свобод.

Вот несколько способов, при помощи которых американцев сегодня превращают в люмпен-пролетариат, подвергая диктату и прихотям наших неосоветских верховных правителей из корпораций. И здесь - лишь небольшая доля иронии, а в остальном все вполне серьезно.

Ограниченный выбор и цензура в гипермаркетах

Нагляднее всего мы наблюдаем это, когда идем в магазин. В 1970-х годах в розничной торговле Америки преобладали небольшие семейные магазинчики, продававшие товары, производимые мелкими предпринимателями (многие из которых работали непосредственно в США). В этой сложной комплексной экономике были десятки миллионов комфортных рабочих мест для среднего класса. И она производила огромное разнообразие товаров для розничной продажи. В каждом магазине на главной улице города был свой товар, отличавшийся от соседних магазинов. Каждый продавец покупал его у своей группы поставщиков, которым отдавал предпочтение. В обувном магазине вам могли предложить обувь 20-ти разных марок. В другом обувном магазине через три квартала вам предлагали 10 таких же марок, плюс 10 других. В результате у потребителя появлялось огромное разнообразие выбора, а многочисленные магазины активно соперничали между собой за внимание покупателя. А если вы приезжали в другой район страны, то там выбор товаров очень сильно отличался от вашего города.

Но сейчас в любом магазине Macy"s в Америке продают одну и ту же дюжину образцов женской одежды, усыпляющей своим однообразием. На полках Лонг-Айленда вы найдете точно такой же товар, как и в Лонг-Бич. А если вы ищете нечто непохожее на то, что сведено к общему знаменателю, то в торговом центре вы такой товар можете не найти.

Гипермаркеты еще значительнее сократили наш выбор. Верховный Совет в Бентонвилле, Атланте или Миннеаполисе издал декрет и постановил, что должно лежать на полках вашего местного торгового центра, будь то Walmart, Home Depot или Target. При этом о местных вкусах и предпочтениях он особо не задумывался. (Даже нашу собственную воду из-под крана нам продают Coke и Pepsi.) У вас будет ровно такой выбор, сколько места они соизволят выделить для товара на своих полках. Сейчас Walmart продает 25% всех продовольственных товаров в Америке. И если вы ищете какой-то особый товар, а совет Бентонвиля решил его в Walmart не продавать, то считайте, что вам не повезло. А поскольку другие магазины в городе зачастую закрываются, когда Walmart еще работает, то вам просто некуда больше пойти за покупкой.

Такое ограничение выбора проявляется в наиболее злостной форме, когда речь идет об игрушках. У крупных магазинов мало места для каждой отдельной категории продукции, выставляемой на продажу. Но они - главные в стране оптовые покупатели таких вещей как игрушки и видеоигры. Последние двадцать лет данное обстоятельство полностью определяло процесс принятия решений по этим категориям товаров. Производители всем своим нутром понимают, что если покупатель в Walmart не заинтересуется их игрушкой или игрой, то нет никакого экономического смысла заниматься ее производством. Так что все делается с учетом предпочтений, предрассудков и ценовых требований этих покупателей. Это превратилось в некую фактическую форму централизованного контроля, когда кучка покупателей в Бентонвиле диктует всей стране, во что она должна играть.

Все чаще корпоратизация нашего потребительского рынка ведет к тому, что выбор и ассортимент в магазинах становится беднее и беднее. Сетевые магазины и магазины с договорами франшизы лишены своеобразия, уникальности, местного колорита – то есть, всего того, что может раздразнить и привлечь придирчивых покупателей. В результате - нам достается небогатый и однообразный ассортимент товаров, услуг, развлечений и идей, которым очень далеко до оживленных, оригинальных и богатых на выбор магазинов, уничтоженных гигантскими гипермаркетами. Это подводит нас все ближе к пугающему стереотипу скудных и слабо обеспеченных государственных советских магазинов, которыми нам постоянно грозили во времена холодной войны. Ну да, наши магазины - лучше, но вовсе не настолько, насколько следовало бы.

Советизация торговых центров и супермаркетов породила несколько негативных последствий. Онлайновые магазины стали новой отдушиной для людей, ищущих более обширный набор товаров. Местные производители продуктов питания, одежды, санитарно-гигиенических средств, мебели и других товаров пытаются удовлетворить наш спрос на вещи уникальные и особые. Это - их обходной маневр, при помощи которого они стараются перехитрить существующий в розничной торговле корпоративный порядок. А такой порядок лишает потребителя выбора на протяжении десятилетий. Однако местным производителям предстоит пройти долгий путь, прежде чем они сумеют ликвидировать местную гегемонию крупных сетевиков.

Здравоохранение

Верховный Совет Здравоохранения распоряжается тем, какие медицинские услуги и как мы получаем, где мы их получаем, и у кого мы их получаем. Опять же, еще совсем недавно охрана здоровья находилась в руках у врача, который обычно занимался самостоятельной практикой (иногда в партнерстве с парой других врачей, но не более). У него была широкая свобода действий, и он мог свободно лечить больного, не сомневаясь в принятых решениях. Врач получал солидную и надежную информацию о новых методах и средствах лечения из авторитетных журналов с рецензиями и обзорами; а страховые компании без лишней суеты оплачивали большую часть того, что врач прописывал. Такая высочайшая степень независимости, как известно, привела к тому, что некоторые врачи переоценили свои возможности. Но это также означало, что все происходящее в медицинском кабинете останется между врачом и пациентом, и в это никто не имеет права вмешиваться. В ходе борьбы между наукой и стремлением врача к прибыли наука имела хоть какой-то шанс одержать верх.

А сейчас Политбюро, ищущее прибыли, победило почти во всех аспектах такого взаимодействия. Две трети врачей по оказанию первой помощи уже не владеют своей практикой – в значительной степени из-за того, что слишком велики административные издержки взаимодействия с советскими надзирателями-бюрократами за страховыми компаниями. Теперь врачи являются сотрудниками крупных корпоративных образований. Они получают зарплату, и на них постоянно оказывают давление, заставляя сокращать время приема пациентов, увеличивать оплачиваемое время, придерживаться узких рамок общепринятых методов лечения и пускать все дело на поток.

Мелочные страховщики перепроверяют каждое врачебное предписание, вынуждая врачей работать сверхурочно – ведь они вынуждены писать письма и звонить, борясь за права своих пациентов на медицинское обслуживание. Все каналы информации о новых лекарствах и методах лечения - от журналов с обзорами и медицинских конференций до информационных вкладок о препаратах - захвачены фармацевтическими компаниями, которые лишают врачей важной информации, способной негативно отразиться на их прибылях от продажи дорогостоящих лекарств. Это, в свою очередь, подрывает медицину, основанную на показаниях и фактах, и способствует развитию корпоративной лысенковщины.

Государство все чаще без спроса входит в смотровые кабинеты, принимая законы, предписывающие, что может, а что не может говорить вам врач о вашем собственном состоянии здоровья (а иногда требуя, чтобы врачи нагло лгали вам по чисто политическим причинам, которые редко поддерживает наука). Ваш доступ как пациента к этому кооптированному и дискредитированному медицинскому обслуживанию полностью зависит от аппаратчиков Политбюро в корпоративной штаб-квартире вашего работодателя. Именно они решают, какого обслуживания и лечения вы заслуживаете.

Опять же, то, что мы здесь имеем, - это отнюдь не свободная и независимая система, в которой врач и пациент могут без ограничений принимать соответствующие решения, не подвергаясь многоуровневому централизованному вмешательству (которое зачастую осуществляют люди, даже не имеющие медицинского образования). И в основном, такое вмешательство осуществляет не государство, а различные корпоративные деловые круги, подчинившие врачей и пациентов централизованному режиму ради извлечения прибылей. Во времена холодной войны нам твердили, что так устроена советская медицина. Сейчас ехать в Россию нужды нет: точно такое же единообразное и строго регламентированное лечение мы можем получить и в нашей рыночной системе здравоохранения. И мы платим за нее больше всех в мире.

Образование: экзамены, а не обучение

Моя учительница по основам гражданственности в восьмом классе пугала нас мрачными историями об образовании, которое получают наши несчастные сверстники в СССР. Коммунистическое образование, говорила она, - это просто заучивание материала: никакой дискуссии, никаких навыков критического мышления. Все нацелено на подготовку детишек к стандартизированной системе тестов и экзаменов, ставки в которых чрезвычайно высоки, ибо достигнутый результат определит их место в партийной иерархии. В отличие от нас, они не могли свободно выбирать образование в соответствии со своими интересами, не могли выбирать профессии, которые им нравятся. С ними обращались не как с полноправными и самостоятельными людьми, которых готовят к ничем не ограниченному будущему, где выбор будут делать они сами. Нет, их сортировали и рассовывали по разным категориям как картофелины, а затем следили за тем, чтобы они служили интересам государства. Все решения, объясняли нам, диктуют центральные власти, которые определяют, какие работники нужны государству, и учеников каких школ посылать на обеспечение этих потребностей.

Таких парадоксальных моментов - навалом. В момент, когда Китай наращивает усилия, чтобы привить студентам творческий подход и заложить основы критического мышления, Соединенные Штаты добровольно отказываются от этих ценностей, которые давали нам конкурентные преимущества на протяжении полутора столетий. Вместо этого, страна отдает предпочтение централизованной школьной системе тестирования, которая могла понравиться только советским бюрократам. Все чаще двери лучших школ и университетов открываются лишь для представителей высших эшелонов общества, как лучшие вузы в СССР были предназначены для детей партийного руководства. Однако, самая большая насмешка заключается в том, что делается это не от имени и не во имя государства. Нет, образование отнимают у государства, передавая его работающим ради прибыли корпорациям. Опять же, чем больше в этот процесс вмешивается "частная индустрия", тем больше мы приближаемся к карикатурным изображениям ужасов советской жизни Джона Берча (John Birch) в 1950-е годы.

И так далее.

Это лишь три самых простых примера. Но есть и великое множество других:

- Наши современные дома проектируют маркетинговые исследователи, работающие на крупные строительные фирмы советского образца. Эти фирмы диктуют, какими должны быть дома для народа.

- В нашей системе поставок продовольствия доминирует монокультура советского стиля, где все диктует государство (но заправляют работой частные компании).

- Наша система голосования все чаще ограничивает кандидатский корпус теми людьми, которые приемлемы для партийной иерархии, как советская система принимала в члены коммунистической партии лишь незначительную часть населения. А наши голоса считают машины, принадлежащие корпорациям.

- Наша все больше приватизируемая и милитаризованная система обеспечения и соблюдения законности тоже все чаще начинает напоминать жестокий стиль советского полицейского государства. У нас тоже появились гулаги – и ими заправляют крупные корпорации.

- В своей реакции на климатические изменения мы руководствуемся собственным типом лысенковщины – это движение отрицания науки, которое приводят в действие корпорации, сталкивающиеся с требованиями изменить свои привычки.

- Любой, кому пришлось столкнуться с банкротством банка, может не хуже Кафки рассказать вам свою историю о том, как при попытке связаться с кредитором они сталкивались с очередной уловкой, направленной на увиливание от ответа. Исчезают чеки, исчезают документы, и их приходится высылать снова и снова. Выплаты не приходят. И ты никогда не можешь поговорить с одним и тем же человеком дважды. Раньше мы думали, что такая волокита существует только в автотранспортном управлении; но теперь мы знаем: реально все испоганить может только корпорация. Эта безликая, жестокая и бесчеловечная бюрократия раньше существовала лишь в тоталитарном кошмаре. Сегодня это - повседневная реальность для десятков миллионов американских домовладельцев.

Такая тирания при поддержке корпораций наносит огромный ущерб массам. Величайший парадокс нашей эпохи в последние 60 лет состоит в том, что чем больше энергии мы вкладываем в противодействие коммунизму, развивая культ потребителя (и обслуживающих его корпораций), тем больше корпоративные верховные правители пользуются нашими ресурсами и нашей энергией, направляя ее на консолидацию своей власти и навязывая нам свой собственный ад централизованного тоталитарного планирования.

СССР умер более двадцати лет назад. Но среди смотрящих Fox и искренне верящих во все увиденное американцев по-прежнему полно тех, для кого коммунизм остается самым страшным из всех ужасных слов. Они пристально следят за левым флангом, ища признаки навязываемого государством социализма, готовые лишить свою собственную демократию способности бороться с тоталитаризмом, если такая борьба необходима, чтобы остановить его.

К сожалению, они смотрят не в том направлении. Реальная опасность угнетения, принижающая человеческое достоинство, разрушающая свободу и убивающая душу, исходит не от государства, а от тех самых корпораций, в которые верили люди, считая их ключевым элементом в нашем превосходстве над коммунистической угрозой. Сейчас, когда власть уже не в состоянии защитить нас от хищного бизнеса, то авторитарное государство с централизованным планированием, которого они боялись, уже пришло и закрепляется на своих позициях. Оно действует исподтишка, в интересах выгоды ничтожного меньшинства, свободное от пристального контроля, подотчетности и надзора. И оно не встречает ни малейшего сопротивления со стороны ура-патриотов, зорко стоявших на страже на протяжении десятилетий, дабы не допустить такого в нашей стране.

Оригинал публикации: The New Totalitarianism: How American Corporations Have Made America Like the Soviet Union

Сара Робинсон (Sara Robinson)
("AlterNet", США)

17/07/2012