В поисках оптимы


Президент Нурсултан Назарбаев, выступая на IV Съезде лидеров мировых и традиционных религий, отметил нарастающий глобальный кризис морально-нравственных ценностей, возводящий в абсолют антимораль, основанную на стремлении к быстрой наживе любыми способами.

Одним из проявлений этого кризиса в мире стали случаи агрессивного очернительства служителей культов, попытки вытеснения религий на обочину социальных процессов, факты кощунственного отношения к религиозным святыням во многих странах. Как изменилась религиозная ситуация в Казахстане за последние годы? В каком направлении должна развиваться политика государства в сфере религии? Что уже сделано, какие злободневные задачи предстоит решить в первую очередь? На эти и другие вопросы "Литеру" отвечает заместитель председателя Агентства РК по делам религий Галым Шойкин.

Процессы, происходящие в сфере религии, прочно заняли свое место в центре внимания широких слоев нашего общества – экспертов, работников госорганов и простых граждан. Всех так или иначе волнуют актуальные вопросы, поставленные на повестку дня целым рядом последних событий и новых тенденций. Сегодня собеседник "Литера" – заместитель председателя Агентства РК по делам религий Галым Шойкин.
– Галым Нурмагамбетович, в чем, по вашему мнению, заключается основная особенность религиозной ситуации в Казахстане на сегодняшний день? Как это влияет на вашу работу?
– Прежде всего следует отметить, что динамично меняющийся мир постоянно ставит нас перед новыми вызовами. После того как наша страна обрела государственную независимость в 1991 году и открылась внешнему миру, наряду с бурным возрождением в обществе интереса к религии и раскрытием ее позитивного потенциала стали проявляться и негативные процессы. Достаточно либеральное законодательство Казахстана способствовало проникновению в страну и деструктивных течений, работающих по принципу финансовых пирамид, вымогающих деньги у граждан и вредящих их здоровью, подрывающих целостность нашего общества. Не так давно в Казахстан пришел религиозный экстремизм в его самых крайних формах, соответственно, экстремистские группы и течения стали непосредственно угрожать государству.
В этой связи государству и обществу приходится принимать эту новую реальность и в срочном порядке отвечать на эти вызовы. И это не ситуативное реагирование, а выработка нового стратегического видения ситуации в целом и принятие превентивных мер. Помимо той работы, которую выполняют компетентные органы, есть и другие вопросы, решение которых необходимо в скором времени. Ими занимается также и наше агентство и его подведомственные структуры.
– Значит ли это, что проблем сейчас больше, чем позитива?
– С этим нельзя согласиться. Ведь общепризнано, что за прошедшие 20 лет независимости Казахстан добился внушительных успехов. В частности, на сегодняшний день мы имеем уникальную казахстанскую модель межэтнического и межконфессионального согласия, интерес к которой проявляют и другие страны, а также международные организации. Так, по инициативе президента страны Н. А. Назарбаева проведены уже четыре съезда лидеров мировых и традиционных религий, мы возглавляли ОБСЕ, руководим до конца текущего года ОИС, причем именно в роли страны – миротворца и интегратора.
Существующая сегодня в Казахстане модель государственно-конфессиональных отношений основана на том, что государство соблюдает нейтралитет в отношении к конфессиям, все религии имеют равные права и возможности, при этом между людьми различных вероисповеданий установлены взаимоуважительные отношения. Благодаря неукоснительному соблюдению этих принципов удалось сохранить целостность казахстанского общества в переломный для истории период обретения страной государственной независимости и формирования нового мировоззрения у суверенной нации.
Вместе с тем сегодня мы ощущаем возрастающую потребность в совершенствовании существующей модели, в ее дальнейшем развитии. Помимо тех новых вызовов, о которых мы уже говорили, за прошедшие 20 лет значительно повысилась роль религии внутри самого казахстанского общества. Так, например, по данным социологического опроса, проведенного ЦИОМ по заказу Международного центра культур и религий, около трети казахстанцев можно назвать людьми со сформировавшимися религиозными убеждениями. Практикующих верующих, другими словами, людей с высокой степенью религиозности, относительно немного – 7–8 процентов, однако для страны, где еще недавно господствовал атеизм, эти цифры, на наш взгляд, внушительны. Особенно если учесть молодость большинства верующих в нашей стране и естественный процесс смены поколений.
– Какие-то принципиально важные шаги уже предприняты?
– Да, государством уже принимается ряд важных мер. Прежде всего в октябре прошедшего, 2011 года принят новый закон "О религиозной деятельности и религиозных объединениях", упорядочивающий структуру религиозного поля, регулирующий взаимоотношения государственных органов с религиозными объединениями на основе взаимных обязательств.
В соответствии с этим законом в настоящее время активно идет перерегистрация религиозных объединений, которая должна завершиться к 24 октября этого года. Цель регистрации состоит в том, чтобы деятельность религиозных объединений стала прозрачной как для государства, так и для общественности. До сих пор это условие соблюдалось не полностью, и это породило целый ряд проблем.
Пройдя регистрацию, религиозная организация начинает действовать в казахстанском правовом поле, приобретает конкретные права и обязанности перед государством и обществом. Ее деятельность становится понятной и предсказуемой, а в случае проявления каких-либо негативных тенденций государство получает возможность принять заблаговременные меры. Одной из основных причин введения этой нормы на законодательном уровне стало желание уберечь наших граждан от деятельности деструктивных религиозных организаций, чуждых нашему менталитету, традициям, нашей культуре, которые пришли в нашу страну извне и, прикрываясь религией, ведут свою разрушительную деятельность.
Но помимо решения такого рода вопросов сегодня перед нами стоит более масштабная задача – определиться, в какую сторону мы должны двигаться, какие стратегические цели должна преследовать конфессиональная политика казахстанского государства. В конечном итоге именно это и означает усовершенствование и развитие нашей модели государственно-конфессиональных отношений. Любая такая модель подразумевает в первую очередь определенное стратегическое видение цели.
– А что мировой опыт? Кстати, ведь и в мусульманском мире есть примеры светской демократии.
– Вполне естественно, что нас интересует мировой опыт. Наибольший интерес вызывают примеры таких успешно развивающихся мусульманских стран со светским государственным строем, как Турция и Малайзия. Из западных моделей мы внимательно изучаем две "классические" – это американская и французская. Вместе с тем можно сразу с уверенностью сказать, что ни одна из зарубежных моделей в чистом виде не приживется на казахстанской почве.
– Что это за модели, подробнее можно?
– Турецкая модель светского государства заключается в полностью европейском характере законодательства, это у нас общее, а также в огосударствлении религиозных объединений – в этом состоит основное различие.
Турецкое Управление по делам религии, объединяющее функции нашего агентства и ДУМК, является мощной государственной структурой со статусом даже несколько выше, чем статус министерства. Имамы в Турции имеют статус госслужащих и солидный социальный пакет от государства.
В стране существует финансируемая государством сеть религиозных учебных заведений на уровне лицея и колледжа, а также теологические факультеты в ряде крупных вузов. Благодаря этому уровень религиозной грамотности как духовенства, так и населения в целом довольно высок, около 97 процентов мусульман в Турции доверяют Управлению по делам религии, и экстремистские течения имеют практически нулевое влияние.
– Ну так это же хорошо!
– Да, можно сказать, что в вопросе обеспечения религиозной грамотности и профилактики экстремизма у Турции есть чему поучиться. Но и полностью копировать их модель мы не можем. Прежде всего потому, что Турция – практически моноконфессиональная страна, мусульмане там составляют около 98 процентов населения. Религия в турецкой модели чрезвычайно тесно связана с государством. Однако для поликонфессионального Казахстана это было бы проблематично.
– А малайзийская модель, ведь Малайзия – полиэтничная и многоконфессиональная страна, как наш Казахстан?
– Малайзийская модель не менее интересна. В отличие от практически моноконфессиональной Турции, Малайзия представляет собой общество, гетерогенное в этнонациональном и конфессиональном отношении, и в этом отношении она действительно схожа с Казахстаном.
Хотя ислам в Малайзии официально считается государственной религией, само государство при этом фактически является светским, поскольку придерживается политики плюрализма и предоставления максимально возможной степени внутренней автономии всем религиозным общинам страны – вплоть до применения смешанной правовой системы с параллельным законодательством в ряде сфер общественной жизни. Более того, в ряде штатов Малайзии официально действуют законы шариата и адата (традиционного права).
Кроме того, ислам занимает значительное место в структуре политической идеологии современной Малайзии. Например, малайзийское "экономическое чудо" было основано в том числе на принципах концепции "IslamHadhari" ("Ислам цивилизационный") пятого премьер-министра Абдуллы Ахмада Бадави.
– Это, кажется, еще меньше похоже на нас.
– Да, вы правы: малайзийская модель, как и турецкая, может быть для нас объектом изучения, но не образцом для подражания. Прежде всего, в отличие от федеративной Малайзии, Казахстан является унитарным государством. С другой стороны, реальный уровень религиозности населения Малайзии – на порядок выше, чем у нас. Фактически границы основных конфессий там совпадают с границами этнических общин.
А в Казахстане совсем другое общество и исторический путь.
– Может быть, тогда для нас больше подходят западные модели? Все-таки мы довольно европеизированное общество.
– На первый взгляд да, но не все так просто… Если говорить об опыте западных стран, наиболее известные модели взаимоотношений религии и государства – американская и французская. По моему мнению, к обеим следует отнестись вдумчиво и критично.
Например, американская модель, подразумевающая приоритет абсолютного права индивидуума на самовыражение, с одной стороны, дает полную свободу любой форме религиозности со всеми ее внешними проявлениями. С другой стороны, эта же модель допускает такие проявления свободы мнения, которые никак не вписываются в нашу политическую культуру. Например, публичное сожжение Корана наказывается лишь административным штрафом за нарушение норм противопожарной безопасности. Нас это глубоко шокирует, но в самой Америке все понимают, что молчание государства в таких случаях вовсе не означает его "молчаливого согласия" – просто каждый гражданин имеет свободу на самовыражение, не более того. Однако нашему менталитету и традициям это чуждо.
– А чем отличается французская модель?
– Французская модель – в каком-то смысле противоположность американской. Она подразумевает жесткое отделение религии от государства вплоть до запрета на любую религиозную символику в государственных учреждениях и учебных заведениях.
Она также не может быть слепо скопирована в наших условиях. Причем дело не только в том, что возможны конфликты между верующими и государством. Проблема здесь гораздо глубже. Дело в том, что французская модель отношений государства с религией, там, где она активно внедрялась (а это две страны – сама Франция в XIX веке и отчасти Турция в 1920–1970-е годы), везде сочеталась с довольно жесткими методами построения политической нации, с бескомпромиссным внедрением повсеместно одного языка и одной культуры. Чем это чревато в казахстанских условиях – слишком очевидно. А без этого французская модель превращается в нечто совсем другое, и результат может оказаться совсем другим, неожиданным.
Одним словом, нам предстоит адаптировать собственную модель государственно-конфессиональных отношений к нынешним реалиям казахстанского общества. Это ответственная задача, которую предстоит совместно решить государству и религиозным объединениям с помощью экспертного сообщества Казахстана.
– Нам не привыкать идти своим собственным путем. Какая работа уже ведется по совершенствованию казахстанской модели государственно-конфессиональных отношений, участвуют ли в этом эксперты?
– Можно сказать, что эта комплексная работа началась с разработки и принятия нового закона Республики Казахстан "О религиозной деятельности и религиозных объединениях" в 2011 году. О ее задачах мы уже говорили. Также в конце прошлого года при участии агентства был проведен первый форум религиоведов, на котором как раз обсуждался этот вопрос, и был учрежден Конгресс религиоведов Казахстана.
Совсем недавно, 27 июля этого года, мы провели "круглый стол" с участием ведущих казахстанских экспертов-религиоведов, на котором был выработан ряд конкретных рекомендаций по данному вопросу. Такие рабочие встречи нами будут проводиться регулярно. Вообще, системное сотрудничество между государственными органами и экспертным сообществом – это именно то, от чего во многом будет зависеть успех проводимой политики.
Уже сейчас ясны некоторые общие принципы, с учетом которых будет совершенствоваться казахстанская модель отношений государства и религии. Она будет исходить не только из специфики религиозной ситуации в Казахстане, но и внешнеполитической и геополитической конъюнктуры, а также других факторов и аспектов. Сейчас мы должны определиться и сформировать направления изменений, которые мы в дальнейшем будем постепенно развивать.
– Но общие контуры усовершенствованной модели, наверное, видны уже сейчас?
– Скорее можно сказать, что видны основные принципы.
Так, например, ясно, что одним из главных приоритетов будет сохранение светскости, которая в то же время вовсе не равнозначна атеизму. Как было уже отмечено, в мире накоплен богатый опыт, есть много различных форм светскости, и нам предстоит выработать свою. Это значит определиться, в каких сферах жизни общества участие религии будет наиболее конструктивным, где и как она сможет проявить себя в качестве консолидирующего и созидательного начала и фактора прогресса. Как задействовать нравственный потенциал религии, способный смягчить многие процессы, порожденные внутренними и глобальными социально-экономическими сдвигами.
Стратегически важно для нас обеспечить устойчивый баланс интересов государства и религии в лице религиозных объединений. При этом важно выстроить отношения таким образом, чтобы в них не было места религиозному радикализму. Новая модель отношений должна уже априори формировать в сознании и поведении общества иммунитет к деструктивной религиозной идеологии и неприятие экстремистских взглядов, а также направлять энергию верующих в позитивное русло.
Характеристикой обновленной модели в этой связи должна быть религиозная грамотность всего народа. Не навязывание религии, а создание максимальных условий для получения базовых знаний об основах мировых религий, прежде всего традиционных для нашей страны. Важную роль в этой системе должна будет выполнять мощная прослойка просвещенного духовенства, сочетающая религиозную и светскую образованность. Востребовано духовенство, глубоко осознающее религиозные истины и при этом широко смотрящее на происходящие в мире процессы, способное отвечать на вызовы как модернизации, так и контрмодерна в лице религиозного экстремизма.
Это только основные подходы к обновленной модели, а ее полноценная разработка требует активного участия как государственных органов, так и самих религиозных объединений. Важно участие экспертного сообщества – причем не только религиоведов, социологов и политологов, но и представителей всех смежных отраслей науки с учетом различных аспектов поставленной задачи.

Беседовал Куаныш АДАЕВ, Астана

14.08.2012