ДНИ ГКЧП
Отрывки из книги мемуаров "Космос - моя судьба"
Олег Бакланов

Александр ПРОХАНОВ и Олег БАКЛАНОВ. Вырезка из газеты "День", 1991, октябрь, № 21

Олег Дмитриевич Бакланов - исторический человек.

Не только потому, что с его именем связаны исторические свершения в области советской космонавтики. Занимая высшие посты в правительстве и в партии, он был причастен к созданию ракетно-ядерного щита СССР, фантастическим проектам советской космической футурологии.

Он - исторический персонаж еще и потому, что на нем остановилась советская история. В дни ГКЧП он вместе с соратниками предпринял последнее политическое деяние советской власти. После этого неудачного деяния возник исторический обрыв, пропасть, куда рухнула великая эра.

Можно только предположить, какое чудовищное, поистине идеологическое давление испытал этот человек, в которого ударил и на котором остановился грохочущий ХХ век.

Отчасти понять это удастся тем, кто прочитает книгу О.Д.Бакланова "Космос - моя судьба".

Александр ПРОХАНОВ

18 августа.

С трудом выбираюсь из объятий сна. Луч солнца на моем одеяле. Смотрю на часы - уже десять. Почти опаздываю: в одиннадцать должен быть в Центральной клинической больнице у В.И. Болдина. Появляется Лилия Федоровна в нарядном халате с тарелками в руках.

- Сейчас принесу еще чай. Или тебе кофе?

- Вчера вечером я не стал говорить, но мне надо уехать, часа на четыре-пять, срочное дело.

- Но ведь у нас сегодня гости. Ты забыл?

- Нет, не забыл. И ничего не отменяется. Друзья придут, и вы отлично проведете время. Если я задержусь, то считайте, что я с вами.

На всякий случай беру свой портфель, мой вечный спутник в командировках, укомплектованный всегда по-походному, и выскальзываю в коридор. Время 10 часов 40 минут. Всегда невозмутимый и точный водитель Владимир Александрович ждет меня с 10 часов. Около одиннадцати встречаемся с Валерием Ивановичем. За рулем его "Волги" сидит мой бывший водитель Владимир Владимирович. Он двухметрового роста, всегда улыбается, невероятной физической силы и молниеносной реакции. Договорились, что я еду на его машине с В.И. Болдиным. На Старой площади в здании ЦК КПСС встречаемся с Олегом Семеновичем Шениным. Времени с запасом. Вылет в Бельбек из Чкаловского намечен на 13 часов…

ТУ-154 уже на взлетной полосе. Валентин Иванович Варенников прохаживается у трапа...

Удобный салон на шесть человек, стол, телефон. Только расположились, появились остальные пять-шесть человек.

Из записи в полетном листе: "№ 8371, ТУ-154 Б-2, борт № 85605, командир полковник Бабенко П.А., 18.08.91 г. Чкаловский. Взлет 13.02".

Жарковато, большая влажность, двигатели натужно работают, самолет набит всеми видами связи, можно переговорить с любой точкой мира.. Нам необходимо… еще раз говорить с Горбачевым, у каждого свои мысли. Как донести главное, как убедить? Сколько было разговоров с Михаилом Сергеевичем по поводу ухудшения положения в стране, сколько было жалоб с его стороны: плохо его защищают от нападок прессы, телевидения, "демократов", Ельцина и его команды. Что даст этот разговор перед намеченным подписанием Союзного договора? Еще есть шанс одуматься, принять меры, не допустить развала Союза… Слепому видно, какая угроза нависла над страной. Ясно, что Генеральный секретарь ЦК КПСС, Президент СССР, давший клятву на Конституции СССР: "Торжественно клянусь верно служить народам нашей страны, строго следовать Конституции СССР, гарантировать права и свободы граждан, добросовестно выполнять возложенные на меня высокие обязанности Президента СССР" - уклоняется от прямых своих обязанностей. Как это высказать, чтобы понял, прозрел?..

Головная машина останавливается возле ворот… "Зари". Мы у гостевого домика… Прошло минут двадцать, ждем, когда пригласят. Плеханов и Медведев сообщили, что у Михаила Сергеевича кто-то из врачей, освободится - примет...

Прошли в небольшой кабинет, напротив входа окно с видом на фасад здания. В углу, простенке между окнами, письменный стол, на котором не заметно ни рабочих бумаг, ни газет, лежат лишь полураскрытый большой блокнот и знакомая по ореховой комнате Кремля переносная радиокнопка аварийного вызова охраны, кресло, телефоны на приставном столе. Кабинет производил впечатление нежилого, нерабочего помещения. Нет книжного шкафа, прессы, одни голые стены. Вдоль стены против письменного стола небольшой стол и два стула - возможно, для стенографистки и помощника…

Михаил Сергеевич начал жаловаться на трудности и неудачи, постигшие его самого и семью:

- Четырнадцатого или пятнадцатого, нет, все-таки шестнадцатого, случилось со мной вот это... Мы обычно с Раисой Максимовной после обеда, отдохнув, часов в семнадцать гуляем здесь по тропе, знаете, таким хорошим шагом, жара уже к этому времени спадает. И вот, все же шестнадцатого числа меня вот здесь слева в области поясницы или почки так прострелило, я еле добрался на дачу, ребята помогли, они тоже там ходят неподалеку... Всякое думали - все-таки левая сторона, тут и сердце может быть и почки, но вот специалисты остановились на радикулите. Задержался - врачи со мной работали. Но я им сказал, пусть хоть левую ногу отрезают, но двадцатого я должен быть в Москве, надо ведь подписывать Союзный договор...

Оглядел нас - какая реакция? Мы, естественно, сочувственно высказываемся по поводу случившегося..

Прошло минут пятнадцать-двадцать, а мы еще ничего не сказали по существу. Воцарилось молчание, поток жалоб иссяк, слышно журчанье ручья. Сидящий перед нами как-то едва уловимо трансформируется, он уходит глубже в свои одежды, смотрит поверх наших голов, сквозь стену кабинета...

- Прежде чем продолжить разговор, хочу спросить: кто вас послал? Кого вы представляете?

Он цепко оглядел всех нас.

- Нет! Ваши товарищи, друзья, - вырывается у меня возглас, в котором, наверное, было и отчаяние от непонимания причин нашего прилета к Горбачеву, и возмущение от готовности заподозрить недобрые намерения с нашей стороны. - Ведь держава, родина на краю погибели - все это видят. Тысячи невинно убитых, сотни тысяч беженцев, и их число растет...

Меня не слышит. Его рука берет блокнот, вырывает чистый лист и быстро что-то пишет столбиком. Восемь или девять строк в столбик. Обычно южнорусский мягкий глуховатый говор Президента на этот раз резонирует, как перетянутая струна:

- Кто так говорит? Кто так видит? Крючков?

- Но он же постоянно вам докладывает об этом! - наперебой парируем мы.

Михаил Сергеевич словно не слышит, рука делает пометку на бумаге.

- Павлов?

- Вы были третьего августа на Президиуме Кабинета министров, - поясняю я, - слышали доклады: обобщенный экономический индекс снизился до 80% от максимально достигнутого в 1965-1966 годах, снизился по результатам работы 1991 года на 20%. Экономика агонизирует.

- Язов?!

- По армии я хочу доложить подробно, - громко, внятно, как бы предлагая всем успокоиться, с уважительным достоинством начинает Валентин Иванович Варенников. Но резонирующий требовательный голос продолжает называть фамилии, будто всякий раз наводя на них бинокль и размышляя:

- Лукьянов так думает?

- Депутаты Верховного Совета обеспокоены судьбой решения референдума 17 марта 1991 года в связи с возможным подписанием Договора, он, как стало известно из публикации 16 августа, не соответствует воле народа, - поясняет кто-то из нас.

Продолжают выхватываться фамилии наших товарищей. Я пытаюсь обобщить:

- Так думаю и я, и говорил вам много раз об этом, и, думаю, все товарищи скажут свое мнение.

- Ельцин?!

- С ним разговора не было, он в отъезде в Алма-Ате.

После этой информации я слышу почти успокоившийся голос Президента:

- Вот ты, Олег Дмитриевич, и докладывай!

Я начал с того, что обобщенный экономический индекс страны снизился до 80% от минимально достигнутого ранее, а годовой темп конверсии при поддержке Президента превысил 30%. Это приводит к дезорганизации работы предприятий ВПК, объем продажи оружия другим странам снизился с 12-13 миллиардов рублей до 3-4 миллиардов, а у США вырос с 14-15 миллиардов долларов до 22-23 миллиардов. Односторонние уступки в пользу США и НАТО сводят на нет геополитическое равновесие сил в мире...

- А тебе за державу обидно, - Горбачев устало махнул рукой. - Я уже это слышал.

- Мы приехали к вам советоваться. Нужно что-то делать…

- Чего же вы все хотите? - задумчиво, с какой-то отрешенностью спросил Горбачев. - Ввести чрезвычайное положение? Но оно введено в некоторых отраслях. Здесь есть большие наработки, есть "опасности". Общество взбудоражено... Но Конституция позволяет его сделать... Я, конечно, могу подписать телеграмму, - вырывает из блокнота чистый лист бумаги, собираясь писать. - Но ведь это может сделать Лукьянов, ему даже удобней...

Дискуссия, всерьез не разгоревшись, угасала. Перед нами сидел уставший, озабоченный человек, возможно, впервые начавший осознавать тяжесть и бремя той огромной власти, к которой он так долго и упорно стремился. Он на вершине. Туман, окружавший ее, рассеивается. Обнаруживаются далекие долины, ущелья, ярусы, предгорья, медленно ползущие ледники, чуткие лавины, стремительно срывающиеся в пропасть, сели и камнепады.

Выше пути нет, настал момент истины. Что его ждет внизу: бездумно разоряемая страна, ускоренная перестройка? Нет верных друзей, товарищей - он их не хотел иметь. Нет линии, нет карниза, чтобы перейти на другую вершину. Он еще на тверди, но вокруг все рушится, стремительно меняется, обнажаются глубинные слои, пласты, вершина содрогается, осыпается от разбуженной стихии.

Пора принимать решение.

- Вот надо ехать, но вы видите мое состояние, врачи замучили, - начал было при нас рассуждать Президент, давая понять, что лететь с нами он не собирается.

Я прикидываю варианты возможных в этой ситуации действий Президента. Их три. Либо оставить нас в Форосе до завтра, чтобы в неспешной обстановке продолжить обсуждение проблемы. Либо вызвать к себе всех нужных руководителей и допрояснить для себя вопрос перед тем, как принять верное решение. Наконец, лететь с нами в Москву.

Приглашения "остаться до завтра" - утро вечера мудренее - от хозяина кабинета не поступает. Президент размышляет, подводя итог:

- Ну, что ж, давайте действовать.

Поднялся из кресла, давая понять, что разговор окончен:

- Вам ведь надо еще ехать, лететь...

Он подал каждому из нас руку, попрощался с чувством какой-то недосказанности - так много наболело на душе. Но, как говорится, служба - долг, солдат - не гость…

21 августа.

К позднему вечеру 20 августа обстановка продолжает накаляться. Продолжаются звонки о "штурме"! Причем, они идут из кругов, близких к Ельцину и его приближенным. В чем их суть, кто генерирует эту провокацию? Почему не удалось сесть за стол переговоров, кто возбуждает людей вокруг и внутри Белого дома? Кому это выгодно?

Заводы в Москве, в стране, несмотря на призывы к забастовке, работают. Кому нужна эта буря в стакане воды? Итак, кому нужен штурм?

а) Горбачев в самоизоляции, вряд ли может повлиять на текущие события. Не допускаю;

б) ВС СССР будет собран, к сожалению, только 26 августа, вряд ли может повлиять на текущие события. Не допускаю;

в) Ельцин указами от 19 августа определил свою позицию (негативную), штурм ему не нужен, у него нет сил сдержать его, он гибелен для него. Не допускаю;

г) Верховный Совет РСФСР в своей массе депутатов маневрирует, штурм ему не нужен. Не допускаю;

д) Армии штурм не нужен, грязная работа, пятно на ее знамена, возможны потери. Не допускаю;

е) МВД - аналогично армии. Не допускаю;

ж) КГБ - аналогично армии. Не допускаю;

з) Пятая колонна плюс некая третья сторона - она не способна организовать штурм, она способна совершить провокацию штурма для дальнейшей дестабилизации обстановки в стране. Не допускаю; допускаю возможность провокации штурма.

Вся оперативная информация, естественно, должна быть у В.А. Крючкова. Решаю позвонить ему:

- Владимир Александрович! Откуда, по вашему мнению, идет нагнетание напряженности, откуда столько разговоров по "штурму", не кажется ли вам возможной в этой неразберихе провокация? Хотелось бы посоветоваться, как предотвратить ее. Нет ли возражений, если я к вам подъеду?

- Вопрос сложный, подъезжайте. У меня будут товарищи из Минобороны и МВД, посоветуемся…

Вспомнилась странная картина. Перед очередным заседанием Верховного Совета СССР я спешил на машине со Старой площади. Путь короток - несколько минут. Сильная гроза. Низкие, черные, клубящиеся тучи, частые молнии, мощные раскаты грома. Пересекая Красную площадь, ощущаю яркую вспышку и одновременно сильный удар грома, усиливаемый аркой Спасской башни...

Слева по ходу движения машины на зеленом газоне - напротив центрального входа в здание Верховного Совета СССР на моих глазах, как при замедленной киносъемке, распадалось вековое дерево. Водитель круто принял вправо, уворачивая автомобиль от падающих веток. К счастью, людей вокруг было мало, никто не пострадал...

Когда я выходил из здания Верховного Совета, оставались только следы бури. Несколько рабочих в униформе убирали остатки листьев от разбитого молнией дерева и сметали опилки с газона, а ствол уже увезли. Пенек от дерева был почти на уровне земли, здоров, без червоточин, влажен и смотрелся на зеленом ковре газона странным белым пятном. Назавтра его закрасили зеленой краской.

...Выезд из Боровицких ворот, поворот направо, вдоль Александровского сада и Манежа, Могила Неизвестного солдата, слева гостиница "Москва", справа гостиница "Метрополь". Мы огибаем "железного Феликса" и через ворота напротив Детского мира въезжаем во внутренний дворик нового здания КГБ. Улицы освещены и пустынны.

Я в кабинете председателя госбезопасности. В четвертом часу Владимиру Александровичу, наконец, удалось связаться с Ельциным и объясниться по телефону. Была, как я понял из разговора, достигнута договоренность, и Ельцин обещал принять меры по наведению порядка среди перевозбужденных "защитников" Белого дома своими силами... Владимир Александрович заверил Б.Н. Ельцина, что слухи о "штурме" Белого дома - провокация.

Итак, главное было сделано: удалось наладить контакт.

Около двух часов ночи появился от МВД Громов, от Минобороны - Варенников и Ачалов. Кроме хозяина кабинета, присутствовали и его заместители... У всех нас была одна главная мысль. Она варьировалась в разных формах, с разной интонацией и эмоциональностью: избежать кровопролития, не допустить провокации.

...Итак, решено: вывести войска, вылететь к Горбачеву, собрать у него руководителей республик, подготовить вопросы о стабилизации положения в стране, о Союзном договоре для рассмотрения на сессии и потом съезде Верховного Совета СССР. К Горбачеву летят: В.А. Крючков, Д.Т. Язов, А.И. Тизяков, О.Д. Бакланов, В.А. Ивашко.

22 августа.

На президентском самолете № 1 А.И. Тизяков, Д.Т. Язов, А.И. Лукьянов, В.А. Ивашко, Ю.С. Плеханов и я в сопровождении автоматчиков вылетели вслед Ту-134, на котором летит Горбачев с семьей, Руцкой, Силаев и другие "спасители" Президента СССР. В качестве заложника с Горбачевым в ТУ-134 был взят председатель КГБ В.А. Крючков.

Видимо, воспаленный мозг Президента "обезопасил" себя и своих домочадцев: в последний момент перед отлетом из Фороса в Москву он сделал мгновенную рокировку и пересел с семьей в другой самолет. А всех нас, в том числе экипаж, в котором были женщины, предоставил трагической участи, как ему, очевидно, представлялось, - погибнуть в авиационной катастрофе...

Я возвращался и возвращался к вопросу, почему мы, прилетев в Форос, не смогли встретиться и переговорить с Горбачевым, с прилетевшими после нас Руцким, Силаевым и другими. На моих глазах возводилась стена отчуждения между "нами" и "ими" - с "нами" "они" не стали говорить... Что может это значить? Ведь перед сессией Верховного Совета СССР необходимо было посоветоваться, снять возникшие недоразумения, паутину все более накапливавшегося недопонимания, обмана и лжи... Президент РСФСР уклонялся от переговоров, маневрировал в течение понедельника, вторника, среды... Президента СССР предусмотрительно устраивала тактика самоизоляции в течение этого же времени...

До сессии Верховного Совета или съезда остается несколько суток. Судя по обстановке, можно предположить, что эти дни будут использованы во зло, противоборство сторон не угаснет, а приобретет новые формы. Точку, скорее всего, может поставить только Верховный Совет. Вывод: надо идти в Верховный Совет и работать в нем, говорить всю правду, ведь были же даже ко мне, человеку, мало известному среди депутатов, порядка тридцати звонков с возмущением по поводу возни в Ново-Огареве, по поводу игнорирования Горбачевым референдума от 17 марта 1991 года....

Итак, решено: завтра, то есть сегодня (ведь уже около двух часов) с утра быть в Верховном Совете... Надо бы посоветоваться с Анатолием Ивановичем, но он задремал... или пытается...

Время неумолимо - идем на посадку. Вот мы у зала ожидания Внуково-2. Выходим из самолета, много света, направляемся в павильон для встречающих. Вокруг в лучах прожекторов люди, они рассредоточены по одному, двое, трое. Появляется Николай Константинович, мой "прикрепленный", мы рыхлой группой подходим к стеклянным двойным дверям зала. Впереди меня маршал Д.Т. Язов со своим порученцем. Мимо нашей группы пробегают несколько офицеров с автоматами, видимо, из тех, кто летел с нами в самолете...

Иду на выход к машине, но натыкаюсь на двухметрового знакомого из охраны. Он предупредительно:

- Олег Дмитриевич! Вам надо зайти налево.

- В чем дело? Зачем?

- С вами хотят переговорить.

- Ясно...

Захожу в боковой зал, большой стол на месте. Меня ждет вежливый молодой человек, вижу его впервые.

- С вами хочет переговорить прокурор РСФСР товарищ Степанков.

- Как его зовут? Где будем говорить?

- Сейчас найдем свободный кабинет, его зовут Валентин Георгиевич.

Первый из кабинетов, куда мы заглянули, был свободен... Через несколько минут в кабинет энергично входит довольно прилично одетый молодой человек, подвижный, с выразительно-чувственными губами, темно-маслянистыми, несколько глубже обычного посаженными глазами.

Кабинет небольшой, подсаживаемся визави за приставной столик у солидного письменного стола.

- Олег Дмитриевич! - начинает сходу... - Мы бы хотели переговорить с вами по поводу вот этих... (подыскивает подходящее слово) событий последних нескольких дней.

- Пожалуйста, я к вашим услугам. Слушаю вас.

- Вы меня не совсем правильно поняли. Этот разговор может затянуться, и здесь не совсем удобно его вести. Я бы хотел пригласить вас проехать на одну из подмосковных дач, и там с вами мог бы состояться разговор... Но уже поздно, а время не терпит...

- Валентин Георгиевич, чем я могу вам помочь? Могу пригласить вас ко мне на дачу, она здесь недалеко, на Николиной горе.

- Олег Дмитриевич, вы депутат Верховного Совета СССР?

- Да, народный депутат.

- Мы не можем вас задержать как депутата, а время не терпит, и хотел бы, чтобы мы начали с вами работать, не теряя времени.

- Валентин Георгиевич, значит ли это, что мои товарищи, не депутаты, задержаны?

- Не совсем так, они будут размещены на дачах в Подмосковье, и с ними будут работать наши люди.

- Валентин Георгиевич, я предлагаю вам следующий вариант, под честное слово. Сегодня мы с вами устали, я уже не сплю практически третью ночь. Сегодня мы расстаемся, а завтра в удобное для вас и меня время вы приезжаете ко мне или я к вам. Я предлагаю где-то в 13 часов, - выговорив это, я прикинул, что успею побывать в Президиуме Верховного Совета, а возможно, вместе с Язовым удастся все-таки встретиться с Горбачевым.

- Нет, Олег Дмитриевич, лучше вы приезжайте ко мне, - поспешил скорректировать мое предложение Валентин Георгиевич.

- Ну и прекрасно, только дайте мне ваши координаты, я ни разу не был в прокуратуре.

- Вот мой телефон, по этому телефону вас будет ждать товарищ...

На этом мы разошлись. Я вышел в центральный зал, людей уже почти не было. Появился Николай Константинович.

- Машина есть? - интересуюсь.

- Сейчас поищу.

Я остался один... Душно, жарко. Инстинктивно иду в сторону, куда скрылся Николай Константинович, - там должна стоять машина. Странно. Машин мало, моих товарищей нет, обычно мы прощались перед разъездом за руку. Свежий воздух, прохлада, фонтан, слева от стоянки машин подкатывает ЗИЛ, из него выходит Николай Константинович.

- Олег Дмитриевич, можно ехать!

Сажусь в машину. Водитель мне незнаком.

- Поехали.

- Куда будем ехать? - спрашивает водитель.

Опускаю руку справа к телефону, там пустота, рука натыкается на обрывки кабеля. Спрашиваю водителя:

- Как вас зовут? В ответ молчание.

- У вас какая-нибудь связь есть?

- Машина без связи...

Я надеялся связаться с Президиумом Верховного Совета СССР, получить возможность выступить там. Наивность на грани глупости... Молох травли и погони за ведьмами раскручивался с небывалой скоростью и мощью.

В 19.00 ожидалось интервью по телевидению Горбачева - оно откладывалось несколько раз, к этому времени я успел приехать из Прокуратуры домой...

Лилия Федоровна бросилась с рыданиями ко мне... Стало известно о гибели Бориса Карловича Пуго и тяжелом состоянии Валентины Ивановны...

Надо было разрядить обстановку, я принял решение и сказал:

- Лилия Федоровна, собирай вещи, едем в "Барвиху" и будем там отдыхать, а дальше - будь что будет. Спокойно, двум смертям не бывать...

Вызвал машину. Водитель, с которым ездили в прокуратуру, отвез в "Барвиху"...

Начало сказываться напряжение последних дней, бессонные ночи - появились экстрасистолы, сердце дает сигналы... Но заставить спать себя не могу.

Лилия Федоровна - настоящий друг, старается отвлечь от тяжких мыслей, готова на самопожертвование. Прошлись, поговорили.

- Давай я попрошу сделать капельницу, ведь ты же начал курс - это поддержит сердце и поможет уснуть.

Ушла к врачам: они всегда помогут.

Около одиннадцати вечера я начал считать капли животворной жидкости, вливавшейся в мою возбужденную кровь, становилось легко и спокойно.

Лилия Федоровна была рядом, они разговаривали между собой - она и женщина-врач. Их голоса то возникали, то куда-то пропадали...

...Берег реки, тепло и солнечно, где-то рядом прыгают с плеском в воду ребята, смех, шум...

23 августа.

Подмосковье, бальнеологический санаторий "Барвиха".

Какие-то шорохи, движения, негромкие разговоры вокруг. Я как бы наблюдаю со стороны. Вижу, врачи в белоснежных халатах, вспоминаю штатив с капельницей над головой...

- Как вы себя чувствуете? Вы уже проснулись? Есть боли в сердце? К вам пришли!

Наконец-то я начинаю включаться в реальный мир.

- Кто пришел?

- Два товарища, они вас ждут рядом в комнате.

- А где Лилия Федоровна?

- Она разговаривает с ними.

В памяти всплывают события вчерашнего дня. Главное - спокойствие и выдержка, никакой суеты. Входит Лилия Федоровна - в глазах тревога, но внешне держится достойно.

- Не волнуйся, я ни в чем не виновен, видимо, арест, но это противозаконно, я скоро вернусь.

- Я с собой ничего не брала, только носки, майка, рубашка.

- Этого достаточно, не волнуйся, главное держись, будь умницей.

Я одет. Время на часах 3.30.

Выхожу в гостиную. Дмитрий, мой сын, беседует с незнакомым мне человеком...

Товарищ из прокуратуры представился, извинился за поздний визит, подал бумагу. В документе речь шла о том, что я якобы являюсь одним из участников "заговора" с целью захвата власти, упоминалась статья 64 "а" Уголовного кодекса РСФСР и т.д...

На этой бумаге я написал: "Прошу, в связи с задержанием под стражу, адвоката и дать возможность выступить на сессии Верховного Совета СССР и переговорить с Президентом СССР". Подпись: 23 августа 1991 года.

Около четырех-пяти часов мы выехали за ворота "Барвихи", что в нескольких километрах от дачи Президента СССР под Москвой... Я физически почувствовал его близость. Он может быть доволен собой. Вчера он провел пресс-конференцию и, как ему кажется, расставил все по своим местам. "Процесс идет" - главное, сегодня шкура спасена. Охрана бдительно несет службу. Некоторых ждет награда.

В машине нас пятеро. На заднем сиденьи я сижу по центру, слева и справа - работники прокуратуры. Впереди водитель и мой сын. Психологическая обстановка спокойная: "сыщики и разбойники" ведут каждый свою игру в пределах правил и приличий... Предлагают выйти из машины. За стеной света ведутся переговоры, из-за шума моторов слышны обрывки фраз... Постепенно люди успокаиваются.

Наш "старший" возвращается, предлагает сесть в машину - он слева, справа его напарник, ждем. Две или три машины уходят в темноту. Пауза.

Начинаем движение и мы. На переезде железной дороги через лобовое стекло замечаю утреннюю зарю: высокое темное небо, пурпурный край к горизонту - почти как в вещем сне. Гонка по так знакомой дороге в Москву, на "хвосте" крытый УАЗ. Остановка на улице Алексея Толстого. Разрешают проститься с сыном... Обнимаемся... Он держится достойно. Успеваю сказать:

- На тебе вся семья, женщины. Держись.

- Знаю, держись ты...

Торопят. Половина высокого неба уже светло-розовая.

Срываемся с места, крутимся по незнакомой части Москвы. Сходу влетаем в глухой, узкий, мрачный, захламленный строительным мусором, двор. Нас ждали.

Скрежет замков и засовов. В сопровождении нескольких подтянутых, крепких, невозмутимых ребят поднимаемся на второй этаж. Прерывающийся хриплый звук сирены. Затхлый сырой воздух. Вокруг серый металл, камень, тусклый свет.

Очередной скрежет замков. Открывают тяжелую дверь:

- Проходите.

Дверь захлопывается, скрежет и грохот запоров.

Время остановилось...

15.08.2012