Кабала масс и мелкобуржуазное болото

Мы продолжаем разговор о том, какие идеи могли бы сегодня объединить российское общество, пребывающее в состоянии умственной растерянности и нравственной раздерганности.
Предлагаем вниманию читателей жесткий и откровенный диалог двух современных литераторов – Андрея РУДАЛЕВА из Северодвинска Архангельской области и Сергея БЕЛЯКОВА из Твери.

Андрей РУДАЛЕВ:
– У меня, человека с периферии, создается впечатление, что "рассерженные горожане", которым массовыми протестными выступлениями не удалось поколебать железобетонную стену власти, обратили свой гнев даже не на тех, кто приходил на Поклонную гору или забивал арену "Лужников", а на всю Россию за пределами столицы. Опять нам начинают говорить, что корень всех бед там. Вновь начинают проговаривать тезис, что народ у нас не тот – темный, дремучий, забитый, стадный, сидящий на шансоне и всяческих аншлагах и более ни о чем не взыскующий. Этакий не народ, а тупик любой модернизации…
Начали рассуждать о необходимости нового народничества, нового хождения в народ. Кем-то такое паломничество воспринимается как движение в темные, дикие земли, где свирепствуют полупервобытные отношения и племена. Другие надеются, что в чаще российско-амазонских джунглей посчастливится найти заветное Эльдорадо или Беловодье.
В любом случае утверждение "Страшно далеки мы от народа" вновь стало архиактуальным. Потеряли мы народ совсем. Перестал он быть субъектом политики, истории, культуры, литературы, в восприятии многих "креативных горожан" превратился он в некую непролазную российскую топь, в которую хитрован Иван Сусанин заведет любого прогрессивного деятеля.

Сергей БЕЛЯКОВ:
– Андрей, пьеса начинается с представления действующих лиц. Хорошая научная работа – с понятийного аппарата. Наши социологи плохо работают, они до сих пор не создали "социальный портрет" нашего общества. А пора бы.
Кто же такие эти "рассерженные горожане" и почему они противопоставляют себя народу? Средний класс? В России это понятие пока что лишено смысла. Интеллигенция? Нет, и это слово не подходит.
Как ни странно, сейчас вновь стали актуальны полузабытые марксистские понятия. Так вот, было такое выражение – "мелкая буржуазия". Я всегда над ним смеялся, уж очень оно многозначно. Но сейчас лучшего не придумать: он удивительно точный.
И есть еще один марксистский термин: "Класс в себе и класс для себя". Класс для себя осознал свои интересы, свое единство и вступил в борьбу за свои права. Вот наша буржуазия и ведет борьбу за свои права, осознает свое единство и противопоставляет себя всем прочим. И "соседям сверху" (олигархам, высшему чиновничеству), и соседям снизу – тому самому народу.
А кто составляет этот народ? Он бесконечно разнообразен. Тут и бюджетники, и промышленные рабочие, и сельские жители. О первых "рассерженные горожане" еще что-то знают. О существовании рабочих, не таджикских гастарбайтеров, а настоящих русских рабочих многие, кажется, узнали только после известных митингов. Ну а кто там на селе в живых еще остался, им и теперь неведомо. Очевидно одно: все это еще "классы в себе". Они совершенно не осознают и не защищают собственных интересов.
Вот наши действующие лица. Понятно, что в народ никто не пойдет. О просвещении народа говорят только люди совестливые, сохранившие еще мышление советских интеллигентов. Много ли их? Ну, десяток, может, наберется. Для поставленной задачи слишком мало. Остальным это просто не нужно. Народники народа не знали, а потому его идеализировали. Наши буржуа тоже не знают, но это не мешает им народ презирать.
Вот что написал недавно видный демократ Валерий Панюшкин: "Я и народ – мы по-разному едим, по-разному одеваемся, по-разному развлекаемся, по-разному работаем. Любим разное. Я, например, пью вино, а народ пьет водку (и неизвестно, кстати, что честнее). Я считаю лакомством устрицы и трюфели (и неизвестно, снобизм ли это мой или развитый вкус). А народ считает лакомством пельмени. Из музыки я слушаю Хейфеца или Гульда, а народ слушает Стаса Михайлова или Елку. Когда в музыкальных вкусах я хочу быть ближе к народу, то слушаю Тома Уэйтса – ближе не могу".
Ну и как это назвать? По-моему, здесь только шаг до социального расизма.

А.Р.:
– Согласен. Сейчас наши социальные классы – это "вещи в себе". Самозамкнутые страты общества, тяготеющие к кастовости. Самоидентификация здесь начинается с постулирования своей особости от всех прочих, с перечисления некоторых мет по типу "малиновых пиджаков", за пределами которых начинаются чужие. Так в нашем обществе формируется не соборное, а сектантское мышление.
Не будем сейчас спорить: кто составляет народ, а что такое класс городских мелких буржуа? Факт в том, что особенно остро вновь обозначилась антиномия: просвещенная часть общества и весь прочий народ, который крайне мифологизирован. Если, например, по ТВ пойдет о нем речь, то многомудрые дядьки сразу станут говорить о повальном пьянстве, безграмотности и мате. И это уже практически аксиома.
Здесь как никогда актуальны слова Антонио Грамши, что "в глазах определенной части "просвещенной" публики "люди из народа" не обладают внутренним миром, лишены неповторимой индивидуальности. Они – что-то вроде животных".
Народу настойчиво внушается комплекс неполноценности. Одна из таких мантр: наши люди перестали читать, треть населения страны вообще не берет в руки книгу. В этой ситуации высокоштильная литература получила алиби, чтобы не ориентироваться на "широкий круг читателя", а только на узкую прослойку посвященных, забыть о просветительской функции. Ну а в резервацию для всех прочих можно спустить бульварное чтиво, которое вприкуску со Стасом Михайловым очень хорошо идет…
Однако традиционно в России именно просвещенный, ныне креативный, класс чувствовал свою вину за отрыв от народа, свою вину за обособленность.

С.Б.:
– Ты говоришь так, будто есть какой-то вечный неизменный народ и такой же вечный, неизменный "креативный класс". А сейчас все иначе. Я неслучайно начал с социологии. Без нее мы ничего не поймем. Буржуа никакого отношения не имеют к разночинцам XIX века. Нынешний "креативный класс" не похож на "мыслящий пролетариат".
Кто, собственно, сказал, что есть "просвещенная часть общества" и "остальной народ"? Кто определил, где проходит граница? Просвещен далеко не всякий "рассерженный горожанин". Что журналисты "просвещенные", а библиотекари и учителя – нет?
Сейчас разделение у нас материальное, имущественное. Образование уже ничего не значит хотя бы потому, что теперь любой может купить диплом вуза. Зато разница в доходах определяет многое, в первую очередь – образ жизни. Поэтому я и заговорил о буржуазии.
О соборности и единстве, полагаю, не может быть и речи. Разве что перед лицом общего врага, как в 1812 году, когда мужики и дворяне хлебали из одного котелка и вместе били французов. А ушли французы, и окончилось единство. Так вот, о каком единстве и какой соборности идет речь, если бедных людей сейчас называют быдлом?
Людям искусства, возможно, и необходимо преодолеть социальную замкнутость, расширить кругозор, но писатель, поэт, художник – профессии штучные. Многое ли от них зависит?
Как это ни грустно, в нашем постиндустриальном Средневековье не будет ни равенства, ни прочного мира.

А.Р.:
– Получается, что в любом случае ты предрекаешь социальный хаос… Утопический вариант изменить его – напитать прослойку среднего класса, которая станет обществоорганизующей. Сделать больше богатых и меньше бедных, и общество само соорганизуется… Но это полный бред.
Я бы хотел услышать, каким образом возможно приостановить процессы разобщения нашего общества, периодически переходящие в откровенный расизм? Ведь разорванность общества стала фактом нашей новейшей истории. Если общество не сословное, с четкой дифференциацией, то оно питается связями, взаимообогащением, открытостью его слоев и групп, которые пребывают не в законсервированном виде, а в диффузном, пронизывающем друг друга движении.
Сейчас же ничего этого нет. Как нет и взаимного доверия. Тот же "народ" не доверяет "креативному классу", и корень недоверия не в зависти к благосостоянию. Корень в том, что этот самый "креативный класс" ничего не может дать в плане духовно-нравственных ориентиров. Мы постоянно видим, что ориентиры у него легко меняются. От этого класса всегда ожидается подвох, ведь любое его действие – практически всегда проект. Сколько стонов было по поводу известных "узниц совести" с колпаками на голове, а они взяли и зарегистрировали название своей группы как товарную марку… И такой маскарад, переходящий в современное варварство, происходит постоянно.
Вопрос даже не в равенстве и братстве, а в наличии определенных общих ориентиров для всего общества, в существовании перспективных задач. Сегодня мы лишь осваиваем бюджет, а о долгосрочной перспективе, кроме олимпиад и футбольных чемпионатов, никто не думает. Поэтому и течем по инерции, гадаем на кофейной гуще.

С.Б.:
– Я не предрекаю социальный хаос. Нормальная борьба, социальная и политическая, так же далека от хаоса, как демократическая смена власти от революции. Люди просто будут бороться за свои права. Вот наши буржуа уже борются, это очень хорошо. Но их не так много, поэтому зимняя революция и не удалась. А бюджетники и рабочие просто пока не готовы отстаивать свои права.
В конце февраля меня пригласили в библиотеку одного уральского города. Народу собралось много, почти исключительно учителя литературы и библиотекари. И одна дама меня спросила: почему же люди с Болотной площади, например Людмила Улицкая и Борис Акунин, не защищают наши права? Права простых людей, права бюджетников? Я хотел ответить честно, вопросом на вопрос: а почему же вы сами не защищаете свои права? Но сдержался. Не хотел обижать этих добрых, хороших, очень воспитанных людей. Да, очень хороших, но совершенно пассивных, слабых, неорганизованных.
Люди совершенно не организованы и не ощущают своего единства. Годами учителя, врачи, библиотекари жалуются на маленькие зарплаты. А если б они взяли и организовали профсоюз. Настоящий, не продажный, боевой. Тогда они могли бы стать силой, совершенно неодолимой. А цель борьбы напрашивается сама собой: бюджетникам права госслужащих! И ведь могли бы их выбить, заставить чиновничество поделиться. Но какое там…
Среди моих родственников и знакомых есть школьные учителя, поэтому я многое знаю об их жизни. Они жалуются: нет времени детей учить, все силы, все время, вся энергия уходят на переписывание бесконечных бумажек – методичек всяких, отчетов. Так борются за копеечные надбавки. А вот хоть бы в одном городе собрались учителя на центральной площади, развели большой костер и сожгли все методички, программы, "стандарты" и тому подобную бумажную лабуду.
Почему методички отравляют жизнь учителя, над зарплатами библиотекарей все смеются, профсоюзы дружат с начальством, а рабочие ведут себя так, будто сошли со страниц первой главы романа "Мать".

А.Р.:
– Получается, неспособность тех же бюджетников защищать свои права в обществе, где царит жесткий социальный отбор, ставит их в разряд людей второго сорта. К ним не прислушиваются, в лучшем случае из них создают массовку. И здесь мы опять уйдем в рассуждения об извечном страхе, забитости и инертности. Будем ставить клейма и говорить об ущербности.
Но ведь проблема не в том, что они пассивны на генетическом уровне, а в том, что вся система управления масс в нашем обществе устроена именно на закабалении этих людей, на бесконечном повязывании их по рукам и ногам и подсаживании на "морковку" бесконечных обещаний и ложных надежд.
Ты говоришь о том, что народные массы должны выдвинуть лидеров из своей среды, научиться отстаивать свои интересы. Такие "лидеры" уже начали приходить в Госдуму и выглядят смехотворно. Играя по правилам, ты не сможешь выиграть в среде, где эти правила декоративны и необязательны, а сама структура игры построена на лицемерии.
Нашему обществу в первую очередь, необходимо определиться в ценностных ориентирах, ощутить себя нацией. Иначе бóльшая часть пресловутого "креативного класса" будет воспринимать себя странником и пришельцем на этой земле с основной целью – набить мошну и уехать.
Мы должны вновь обрести понимание своей исторической миссии, пассионарность. Еще в конце 90-х годов в череде трех больших юбилеев: Крещения Руси, 200-летия Пушкина и юбилея Великой Победы, мне представлялась такая скрепляющая общество триада: Православие, Просвещение и Победа. Почему нет?.. Сейчас же мы общество осколков, живущее сиюминутными задачами, которое никак не может собраться в мозаику. Пусть это пока голые лозунги, но, судя по всему, нашему обществу необходимы коренные радикальные изменения, иначе также по лоскуткам распадется и страна…

С.Б.:
– Триада "Православие, Просвещение и Победа" мне нравится, но она относится к другой проблеме. Классовая борьба – это одно, а национальное единство – другое. Лозунгами о национальном единстве классовую рознь не преодолеть. Нация – понятие не экономическое.
Но где это я говорил об извечном страхе или инертности? Все как раз наоборот! Русский народ некогда отвоевал у воинственных степняков земли от Оки до предгорий Кавказа, покорил Урал и Сибирь. Казаки без помощи государства завоевали целые страны. Где же тут извечные инертность и страх? А восстания Разина, Булавина, Пугачева? А тамбовские крестьяне? А войско батьки Махно? Народ был очень смелым, воинственным. Нынешнее положение временно и связано как раз со снижением пассионарности.
Просто еще в 90-е годы произошел такой отбор: самые активные, агрессивные, пассионарные люди покинули обедневшие заводы, школы, конструкторские бюро и ушли туда, где можно было заработать деньги, – в бизнес или в криминальный мир. Они и стали новыми буржуа. А в школах, больницах, на заводах остались люди менее активные. Отсюда и сегодняшнее положение дел. Оно не вечно.
Все хуже работают социальные лифты, активные молодые люди приходят в мир, где все уже поделили до них. Может быть, они и вдохнут новую силу в рабочее движение, создадут новые профсоюзы и заставят уважать само слово "бюджетник" не меньше, чем "креативный класс". А какие лозунги они возьмут на вооружение, кроме чисто экономических, другой вопрос.

А.Р.:
– Приведу в заключение цитату из того же Антонио Грамши: "Оторванность верхушки от народа стала в нашей стране основным фактором исторического развития". С другой стороны, и интеллигенция наша по преимуществу не народна и часто не национальна, выражает интересы ограниченных слоев общества, которые она воспринимает за социально близкие.
Надо преодолеть эту пропасть, а для этого необходимо взаимное встречное движение, пока же у нас весь общественный диалог строится на недоверии и взаимном обвинении.

Статья опубликована :

№37 (6384) (2012-09-19)