"Вопросы выживания мы пытаемся прикрывать фиговыми листочками экономической пользы"
Беседовала Надежда КРАСИЛОВА

На следующей неделе в Москве состоятся саммиты ЕврАзЭС и ОДКБ. Руководитель службы стратегического планирования Ассоциации приграничного сотрудничества Александр СОБЯНИН рассказал "НИ", насколько эффективны разные интеграционные объединения на постсоветском пространстве, почему Россия в процессе объединения декларирует одни цели, хотя ей нужны совсем другие, и что будет, если вместо рубля в качестве резервной валюты ввести другую денежную единицу.

– Александр Дмитриевич, насколько верно утверждение, что самыми эффективными интеграционными структурами на постсоветском пространстве являются ЕЭП и Таможенный союз? И означает ли это, что все другие структуры, включая СНГ, существуют как своеобразные декорации интеграционного процесса?

– И да и нет. Согласен, что два проекта – Таможенный союз и Единое экономическое пространство – сейчас наиболее эффективные интеграционные проекты. Гораздо более эффективные, чем ЕврАзЭС и тем более СНГ. Поскольку неэффективность СНГ просто подтверждена тем, что Россия два года назад в несколько раз сократила финансирование структур Содружества Независимых Государств. Это не объясняется кризисом, если идет сокращение расходов на СНГ и одновременно увеличиваются расходы на другие интеграционные проекты. Сокращение расходов объяснялось неэффективностью структур СНГ, и об этом прямо говорилось в документах исполнительного комитета Содружества. Но я согласен и с противоположной точкой зрения – скептической. Если бы Таможенный союз и ЕЭП являлись конечной точкой интеграции, то позиция оптимистов была бы безупречной. Но они такой целью не являются... У нас чем дальше идет интеграция, тем сильнее сопротивление со стороны некоторых наших надежных союзников. Например, весь 2012 год я наблюдал за позицией наших казахстанских союзников. Так, в феврале в Институте стратегических исследований проводилась международная конференция по ТЭС и ЕЭП, где все представители Казахстана, а это были ведущие эксперты страны, высказались с критической точки зрения в адрес этих интеграционных объединений. И весь год казахи подтверждали эту позицию.

– Почему же одни из самых верных наших союзников проявляют такой пессимизм?

– Объяснение этому есть, и я согласен с нашими союзниками: потому что заявленные цели и политика, которую проводит Россия, не согласуются друг с другом. Действия России не согласуются с заявлениями высших должностных лиц страны. Россия хочет иметь большое государство, но не имеет для этого никаких оснований. А хочет потому, что этого требует задача выживания, а вовсе не совместных интересов.

– Есть прогнозы, по которым России грозит развал государства. Ваше мнение на этот счет?

– Ситуация будет все больше ухудшаться в плане кризиса, а также военных угроз. Поэтому одни мы не выживем. Но вот этой цели – стать большим государством – Россия боится. Боится потому, что у руководства страны нет адекватного, идеологически честного понимания, что такое ЕврАзЭС. Мы не понимаем, под чем мы готовы подписаться. Поэтому приходится использовать ряд эвфемизмов. Боясь быть честными, мы вынуждены себя и своих союзников обманывать этими эвфемизмами. Фактически российская интеллектуальная элита недорабатывает в том, что всегда являлось ее силой. А силой России была честность, ответственность, справедливость. Сейчас мы пытаемся вопросы выживания страны прикрывать фиговыми листочками экономического развития и экономической пользы. Россия просто боится сказать, что нам нужно большое государство и мы готовы за это заплатить такую-то цену.

– А что же в таком случае нужно другим участникам интеграционного процесса?

– Интеграционные, центростремительные и дезинтеграционные процессы идут параллельно. Отмечаются центробежные процессы – никто не убегает от России, но дрейф от нее есть, в том числе и со стороны Белоруссии. Все эти процессы естественны и обусловлены происходящими в наших странах событиями. А центростремительные процессы не имеют естественного основания. У многих стран есть искушение обвинить во всех бедах Россию. Но есть и взаимные интересы. К примеру, таджики. Они имеют очень жесткую ситуацию в стране, в том числе и не всегда справедливое давление со стороны России. Но они нас ни разу не предали, ни разу не отвернулись от нас. А вот абсолютно вроде бы дружественный Казахстан, не имевший ни одной такой проблемы с Россией, тем не менее разворачивается в сторону Китая, американского-арабского капитала. И именно Казахстан часто притормаживает интеграционные процессы.

– Но это, наверное, связано с тем, что Казахстан – сильный в экономическом и политическом плане игрок на постсоветском пространстве?

– Да, здесь важно то, что элиты в Казахстане имеют возможность сделать выбор. Хотя по экономическому влиянию после России идет вовсе не Казахстан, а Украина и Белоруссия. Но важно то, что Казахстан – второй по политической заинтересованности в Евразийском союзе игрок. Только для Казахстана и России вопрос появления этого союза является вопросом выживания. Белоруссия может выжить без союза, а для Казахстана это критически.

– Насколько ЕврАзЭС может пополниться, к примеру, за счет стран, входящих в СНГ?

– Это все тупиковые ходы. В нынешних условиях ограниченных целей и задач это совершенно неуместно.

– Открыть свое дело обычному человеку намного проще в Казахстане, чем в России. Как это влияет на экономическую интеграцию между нашими странами?

– В Казахстане вести собственный бизнес значительно легче. Там деловой климат действительно намного мягче российского. Если есть паспорт и способность рисковать, то никаких взяток и никаких неформальных договоренностей для открытия своего дела не нужно.

– Это создает разные условия для интеграции?

– Климат по малому и среднему бизнесу совершенно никак не отражает общегосударственную ситуацию. Малый и средний бизнес не влияет на общеэкономическую ситуацию в Казахстане, поскольку экономика во многом зависит только от крупных предприятий. У Казахстана главная проблема – это огромный внешний долг. Он в этой стране в 7–8 раз больше ВВП и составляет 105–109 млрд. долларов. Для сравнения: у России внешний долг меньше 40 млрд. долларов. Такого долга в пересчете на душу населения нет ни в одной стране СНГ, включая и Грузию.

– А насколько реально появление резервной валюты?

– Ситуация с резервной валютой – это один из ярких примеров, где проявляется нечестность и страх российской элиты. Здесь же проявились метания казахов, которые страшно боятся и не хотят рубля. Они даже уже два собственных названия придумали для валюты.

– Отчего же они так боятся рубля?

– Результаты многочисленных исследований показывают, что не может быть другой валюты, кроме рубля. Но рубля особого. Центр интеграционных исследований Евразийского банка развития просчитал, что европейская интеграция шла в условиях, когда немецкая экономика в 1,5–2,5 раза превышала французскую. В наших условиях ничего близкого к этому нет. Россия в 8–10 раз мощнее всех остальных стран постсоветского пространства. Введение рубля в том виде, в котором он существует, и на нынешних основаниях будет означать уничтожение экономик постсоветских стран и полную потерю их суверенности. Поэтому нужен рубль, но рубль на новых основаниях. Любая же попытка предложить иную евразийскую валюту будет означать скрытое предложение уничтожить Российскую Федерацию. Предлагая другую валюту, Россия рубит под собой сук. И дело не в том, что нужно финансировать бедные Таджикистан и Киргизию. Просто нельзя успешную, сильную экономику России ставить в зависимость от решений евразийских бюрократов.

Александр Собянин -

Руководитель службы стратегического планирования Ассоциации приграничного сотрудничества

11 Декабря 2012