Россия стремится укрепить свои позиции в Азиатско-Тихоокеанском регионе посредством расширения экономического присутствия

С середины XIX века политика России на Тихом океане концентрировалась на решении двух взаимосвязанных задач: завоевания и удержания статуса тихоокеанской державы и обеспечения сохранности своих восточных владений. Шедшие извне угрозы их отторжения не были постоянными. Интерес они вызывали как сырьевой ресурс, буферная зона и плацдарм для дальнейшей экспансии на восток. Соответственно политика защиты и освоения этого направления носила цикличный характер и не трансформировалась в целенаправленную стратегию развития. Нынешняя активизация восточной политики Кремля впервые в истории имеет мощные экономические мотивы. Предлагаем вниманию читателей материал, подготовленный Московским центром Карнеги (начало в № 26, 2013, газета "ВПК").

Начиная с выступления генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева во Владивостоке в 1986 году и вплоть до сегодняшнего дня основополагающей целью развития восточных районов страны Кремль объявляет интеграцию России в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР). Тем не менее долгое время решения, направленные на достижение поставленной цели, оставались декларациями о намерениях. Очевидно, что российские бюрократия, бизнес и общество не были готовы в очередной раз увлечься далеким востоком в ущерб близкому и понятному западу. Поиск иных, более действенных рычагов заставил Кремль вспомнить подзабытое старое – фактор внешней угрозы.

Повторение пройденного или новое решение?
Тема возможного отторжения Дальнего Востока от России начала обсуждаться вскоре после распада СССР. Главную угрозу – "коварные замыслы Пекина" – определили сразу. Но уже в первой половине 90-х годов эксперты также заговорили об опасных последствиях экономической деградации и инфраструктурной оторванности региона от европейской части страны, причем опасности не только для самого Дальнего Востока, но и для всего государства. К концу этого десятилетия стало ясно, что от векторов и результатов развития Сибири и Дальнего Востока станет все в большей мере зависеть внутренняя и внешняя, экономическая и оборонная политика всего государства. Мысль об огромной геополитической значимости Дальнего Востока для России и угрозе его отторжения начала постепенно утверждаться в сознании политической элиты страны.

" На сегодня меры, предпринимаемые центром для изменения негативной динамики развития Тихоокеанской России, заметных результатов не принесли "В июле 2000 года президент Путин заявил об угрозе существованию региона как неотрывной части России, а в августе 2002-го произнес, наверное, ключевую для всех последующих событий фразу о его огромном стратегическом значении для всей страны.

Уже в ноябре того же года Совет безопасности России обсуждал вопросы обеспечения национальной безопасности в Дальневосточном федеральном округе. Выступая на заседании, президент обозначил причины такого внимания к региону: существующие на Дальнем Востоке серьезные демографические, инфраструктурные, миграционные, экологические проблемы, разбалансированность в его экономике и напряжение в социальной сфере ограничивают возможности России по успешной интеграции в Азиатско-Тихоокеанский регион.

Таким образом, интеграционный ресурс Тихоокеанской России, а не обеспокоенность центра территориальной целостностью страны или судьбой дальневосточников стал ключевым фактором для принятия кардинальных решений по развитию Дальнего Востока. А декларации об угрозе безопасности и пребыванию Дальнего Востока в составе Российского государства были аргументами, использовавшимися для того, чтобы переориентировать на регион силы и средства страны. Потребовалось, однако, еще несколько лет, в течение которых российское руководство дозревало до решительных шагов и подспудно готовило политическое и бизнес-сообщество страны к "восточному повороту". Этому дозреванию способствовали восстановление у правящей элиты чувства уверенности, утерянного в первое десятилетие после развала СССР, осознание ею важности поднимающейся Азии и ускоренного отставания страны от Китая, наконец, формирование представления о России как энергетической державе, незаменимой для мировой экономики и способной эффективно действовать на азиатских рынках.

Платформа для интеграции
Итак, тезис об угрозе безопасности страны громко прозвучал на заседании Совета безопасности России в декабре 2006 года и предварял решение об ускоренном развитии Дальнего Востока. И хотя некоторые политики в столице вновь заговорили о "геополитическом удержании" Дальнего Востока, политологи – об угрозах хозяйственного и культурного освоения территории другими международно-правовыми субъектами, Интернет в очередной раз наполнился рассуждениями о нарастающей демографической и грядущей военной экспансии Китая, главные усилия государства были все же направлены не на укрепление границ, модернизацию обороны Тихоокеанской России, а на создание на ее территории экономической и инфраструктурной платформы, призванной обеспечить интеграцию страны в экономику АТР.

В августе 2007-го правительство утвердило новый вариант программы "Развитие Дальнего Востока и Забайкалья до 2013 года", а через год дополнило ее подпрограммой "Развитие города Владивостока как центра международного сотрудничества в АТР". Как заметил по этому поводу профессор Принстонского университета Гилберт Розман, "один из уголков российского Дальнего Востока должен был стать площадкой для экономического роста, чтобы способствовать ощутимости присутствия России". Финансирование этой подпрограммы в отличие от большинства предшествовавших программ не только аккуратно выполнялось, но и было увеличено, прежде всего за счет привлечения внебюджетных средств. В декабре 2009 года правительство утвердило Стратегию социально-экономического развития Дальнего Востока и Байкальского региона на период до 2025 года, одной из главных целей которой значится реальное противодействие потенциальной угрозе безопасности страны на Дальнем Востоке и в Байкальском регионе.

К концу 2000-х годов эксперты обсуждали, как долго продлится увлечение руководства России востоком, тем более президент Дмитрий Медведев проявлял куда больший интерес к США и Европе, чем к Азии. Однако события начала второго десятилетия XXI века, похоже, только укрепили решимость российского руководства и далее "продвигать" Россию в сторону Тихого океана. Затяжной экономический кризис в Европе, резкое обострение отношений между государствами Восточной Азии, события на Корейском полуострове, возвращение США в Тихоокеанскую Азию – все это оказалось очень весомыми аргументами, чтобы вновь заговорить об угрозах интересам России в АТР и предпринять шаги для их устранения.

В ноябре 2012 года на заседании Президиума Госсовета Владимир Путин вновь декларировал экономический подход к обеспечению безопасности региона, высказался о необходимости его ускоренного устойчивого развития с тем, чтобы и сами эти территории развивались эффективно, став важнейшим фактором процветания и роста могущества России в целом. 12 декабря 2012 года в Послании Федеральному собранию он еще раз подтвердил, что вектор развития России в XXI веке – это развитие на восток, а использование колоссального потенциала Сибири и Дальнего Востока – возможность занять достойное место в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Эволюция угроз
С момента вхождения в состав Российской империи Дальний Восток являлся слабым звеном в системе обороноспособности государства. Проблема его уязвимости, а значит, защиты и сохранения дамокловым мечом висела над руководством страны. Однако актуализировалась указанная проблема только тогда, когда возникала угроза потери данной территории. Угроза эта служила для власти главным аргументом при обосновании экстренных действий на Дальнем Востоке в середине и конце XIX века, в 1930-х и на рубеже 1960 и 1970-х годов. Исключение составляет лишь последний период, когда в качестве главной угрозы выступает неучастие России в экономических и интеграционных процессах в АТР. Хотя, опять же, стремление "не отстать от держав", бывшее локомотивом российской политики в конце XIX века, и сегодня откровенно просвечивает сквозь высокие рассуждения об интеграции.

Примечательно, что центральная власть вяло реагировала на сюжет о "желтой угрозе", который дальневосточные политики и общественность пытались использовать для давления на столицу в начале ХХ века, а также на рубеже XX и XXI веков, побуждая ее принять меры для ограничения азиатского присутствия. Этот фактор учитывался при сочинении различных проектов миграционной политики в регионе, в основе которых лежали идеи сдерживания китайской демографической экспансии и стимулирования притока в регион россиян, но не более того.

А вот идея сибирского и дальневосточного сепаратизма, порождаемого влиянием на эти регионы извне, издавна служит для центра страшилкой, усиливающей воздействие фактора внешней угрозы. В 40-х годах XIX века в Петербурге считали вполне реальной опасность сибирского сепаратизма. Существовало опасение, что, попав под влияние инородцев и иностранцев, русские люди поддадутся чужому влиянию, утратят чувство верноподданности. Дальневосточная "особость" откровенно раздражала Кремль в советское время. О сепаратизме вновь заговорили в начале 1990-х годов и не успокаиваются до сих пор. Столичные политики совершенно серьезно обсуждают возможность экономического, а затем и политического дрейфа этих территорий в сторону зарубежной Азии, высказывают опасения, что ускоренное развитие Дальнего Востока даже по сравнению с соседней Сибирью может привести к росту и без того серьезной автономии этой территории по отношению к европейской части России. Сильнейшая экономическая зависимость Тихоокеанской России от Китая, Японии и Южной Кореи сама по себе заставляет размышлять об этом факторе.

Идентификация угроз сопровождалась выработкой мер по борьбе с ними, которые облекались в различные программы и проекты. Первые из них появились в царское время, когда колонизация и развитие этой территории рассматривались исключительно как стратегическая операция. В 1861 году утвердили "Правила для поселения русских и иностранцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири", которые объявили эти территории открытыми для заселения крестьянами, не имеющими земли, и предприимчивыми людьми всех сословий, желающими переселиться за свой счет. Однако желающих оказалось немного, а в 1863 году правительство прекратило оказывать поддержку крестьянам, намеренным перебраться в этот далекий край. В 1909-м создан Комитет по заселению Дальнего Востока во главе с премьер-министром Петром Столыпиным. Однако результаты здесь были меньше по сравнению с Сибирью.

Военно-командные методы
Программы советской эпохи (постановления ЦК КПСС и Совмина СССР по развитию Дальнего Востока 1930, 1967 и 1972 годов) по сути мало различались между собой. По заключению экономистов, они не имели ничего общего с экономическими приоритетами, решали исключительно военно-политические задачи, причем сугубо командными методами. Политика советского государства всегда была нацелена не на развитие региона как такового, а на укрепление его обороноспособности и той части его экономического и человеческого потенциала, которая обеспечивала эту обороноспособность, будь то укрепрайоны на советско-китайской границе, предприятия военно-промышленного комплекса или "демографический пояс" вдоль линии границы. Эффективность выполнения этих программ напрямую зависела от глубины и силы угроз, с которыми сталкивалось государство.

Закономерно возникает стремление оценить в этом историческом контексте качество современного регионального проектирования – федеральную целевую программу "Экономическое и социальное развитие Дальнего Востока и Забайкалья на период до 2013 года". Тот факт, что на ноябрь 2012-го она была реализована только на 28 процентов, ставит вопрос о серьезности намерений центра в отношении развития региона. Это может означать, что, с одной стороны, Москва не воспринимает угрозу потери Дальнего Востока всерьез, с другой – речь идет о смене ее приоритетов в пользу интеграционной модели развития региона, призванного выполнять роль плацдарма для российского внедрения в АТР. В таком случае неудивительно, что подпрограмма подготовки Владивостока к саммиту АТЭС была профинансирована к сентябрю 2012 года на 99,1 процента.

Нельзя не упомянуть и еще один важный фактор, работавший даже тогда, когда высшее руководство страны само бралось за проблемы Дальнего Востока. Это сопротивление столичной бюрократии, по разным причинам не имевшей личного интереса в реализации "восточных проектов" России и разными путями пытавшейся саботировать принятые решения. Как заметил по этому поводу профессор военного колледжа Сухопутных войск США Стивен Бланк, "власть Путина неоспорима, но чиновники либо не в состоянии эффективно реализовать его решения, либо постоянно саботируют их – и то и другое уже много раз происходило в истории России". Можно вспомнить, что в то время, как генерал-губернатор Муравьев бился за обретение Амура, в столице редкий департамент не был вооружен против настоящего управления Восточной Сибирью, а военный министр при Николае I князь Александр Чернышев обратился к императору с предложением учредить комитет для обсуждения вопроса о возможности отделения Сибири от России.

Средствами борьбы с внешними угрозами становились военное и оборонительное строительство (укрепление границы, строительство вооруженных сил, развитие военной промышленности), создание транспортной инфраструктуры оборонительного значения, заселение региона русскими. На разных этапах эти вопросы решались с различной степенью интенсивности, видимо, в зависимости от глубины угроз, с одной стороны, и возможностей государства – с другой. Наиболее интенсивно оборонительное строительство вдоль границы с Китаем велось в 1930 и 1970-х годах, в то время как в 1850 и 1890-х ограничивалось лишь некоторыми мерами по охране границы, прежде всего размещением вдоль нее казачьих станиц и поселков.

Одной из главных причин уязвимости дальневосточных территорий России была их инфраструктурная оторванность от метрополии. Закономерно, что каждое обострение обстановки на восточных рубежах влекло за собой попытки центра решить эту проблему. Первой из них стало овладение Амуром, второй – строительство Великого Сибирского пути, а затем Китайско-Восточной железной дороги. Оба грандиозных проекта предъявлялись миру как коммерческие предприятия, хотя имели для России прежде всего стратегическое значение. Аналогичную роль играло строительство БАМа (1930 и 1970-е годы). Но поскольку циклы активности центра на востоке были достаточно коротки, проблема слабой привязанности региона к общероссийскому экономическому, информационному, транспортному пространству не решена по сей день и по-прежнему рассматривается как угроза национальной безопасности.

Цель оправдывает средства
Важным условием обеспечения безопасности Дальнего Востока изначально считалось преобладание в нем славянского населения. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще в 1854 году, за несколько лет до официального присоединения Приамурья к России, когда Александр II санкционировал заселение левобережья Амура русскими. Весной-летом 1855 года там было основано несколько русских селений. На рубеже XIX и XX веков поток русских шел в зону КВЖД, Дальний и Порт-Артур, в 1930 и 1970-х годах – в советско-китайское приграничье. Не отступает от этой традиции и нынешнее российское руководство. В начале 2006-го правительство включило южные районы Дальнего Востока в Программу содействия добровольному переселению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом. В марте этого же года полпред президента на Дальнем Востоке Камиль Исхаков сделал сенсационное заявление о планах переселить на Дальний Восток 18 миллионов человек. Расселить их он предполагал прежде всего вдоль российско-китайской границы.

Таким образом, в последние полтора столетия обращение России к Тихому океану было обусловлено двумя факторами: стремлением властей активно участвовать в тихоокеанской политике и интегрироваться в экономическую систему региона, с одной стороны, и их опасением потерять свои тихоокеанские владения – с другой. В обоих случаях внешний фактор играл решающую роль. Желание "не отстать от держав" подстегивало экспансионистские устремления Петербурга в середине и конце ХIХ века, как и интеграционные мотивы Москвы начала XXI столетия, а угроза дальневосточным территориям, неоднократно возникавшая с 1850-х до 1970-х годов, влекла за собой принятие экстренных мер по укреплению обороноспособности региона (в самом широком смысле этого слова) и активизации политики России в Восточной Азии.

Именно стратегическая значимость и громадное пространство Дальнего Востока определяли содержание и суть российской политики в отношении региона. Стратегические и военно-политические интересы заставляли центр предпринимать шаги по его колонизации. Основными средствами при этом являлись переселенческая политика, создание транспортной инфраструктуры, оборонительное строительство, инвестиции в промышленность (преимущественно военного профиля). Главной целью этой колониальной по сути политики всегда были не судьбы и интересы людей, проживавших на востоке, а закрепление и упрочение позиций государства на берегах Тихого океана, обеспечение его безопасности и территориальной целостности. Именно такой логикой руководствовались и царское правительство, и советская власть, именно ей следует современное руководство России. Население в этой конструкции служит стратегическим ресурсом, необходимым для выполнения военных, политических и экономических задач. В этом как раз и заключается коренное противоречие, уже длительное время препятствующее эффективному освоению региона, а именно противоречие между интересами государства, ставящего и решающего геополитические и стратегические задачи, и интересами жителей Дальнего Востока, которые в большинстве своем хотят лучшей и более комфортной жизни.

"Золушка" российской политики
Безусловно, неправильно было бы полностью отождествлять меры и политику государства в отношении Дальнего Востока в столь разные, непохожие и противоречивые периоды истории России. Каждому витку обращения центра к востоку присущи особенности, обусловленные уровнем и характером развития государства, его политической системы, состоянием мировой и тихоокеанской политики. Но общий тренд очевиден: отношение имперского, советского, а ныне федерального центра к Дальнему Востоку как к колонии, призванной обеспечивать интересы, развитие и стабильность метрополии, определило политику выделения на нужды этой колонии минимального количества средств, достаточного для поддержания ее существования. И только возникновение критической ситуации, угрожавшей потерей этой территории в результате "происков извне", заставляло столицу предпринимать пожарные меры для ее укрепления и необходимого для этого экономического развития. После исчезновения явной угрозы интерес центра к региону моментально снижался.

Так происходит и сегодня. Экономический, политический и военный подъем Китая в конце ХХ – начале XXI века стал главным раздражителем, в очередной раз приведшим российских политиков, военных и рядовых граждан к мысли об угрозе российским владениям на востоке. Так что заявления президента Путина об угрозе территориальной целостности России упали на благодатную почву. Напрашивается вывод, что они делались не исходя из реальной оценки ситуации, а как раз в рамках сложившейся традиции, предполагающей обязательное наличие импульса внешней угрозы для обоснования кардинальных решений. С другой стороны, фактор внешней угрозы необходим для утверждения той черты внешней политики Путина, которую австралийский дипломат и исследователь Бобо Ло назвал "секьюритизацией". Все сходится в одной точке.

На сегодня меры, предпринимаемые центром для изменения негативной динамики развития Тихоокеанской России, заметных результатов не принесли. Отток населения из региона продолжается. Его отставание от Китая растет, как и зависимость от внешнего мира. При этом, если отталкиваться от исторических прецедентов, цикл должен закончиться к 2015 году. Если только не рухнет по чьему-либо недомыслию стратегическое партнерство с Китаем и Москве не придется вновь срочно изыскивать огромные ресурсы на укрепление российско-китайской границы. Но скорее всего Россия удовлетворится полупризнанием в качестве азиатско-тихоокеанской державы, увеличит энергопоставки на восток и вновь обратится к европейским делам. А Тихоокеанская Россия по-прежнему останется стратегическим ресурсом государства, будет находиться на положении "золушки" российской внутренней политики и осваиваться колониальными методами. До следующего цикла. Превращение Дальнего Востока в реальную платформу для экономической интеграции России в АТР возможно только при условии принципиального изменения отношения центра к региону и восприятия его как полноценной части евразийского экономического и политического пространства.

Виктор Ларин,
доктор исторических наук, профессор, директор Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения РАН
№ 27 (495) за 17 июля 2013