Состоявшийся 23-24 декабря 2013 года визит в Пакистан премьер-министра Турции Реджепа Тайипа Эрдогана засвидетельствовал дальнейшее расширение ареала геополитической активности Анкары. Официальной темой переговоров стало обсуждение перспектив сотрудничества в энергетической области. В частности, речь шла об участии турецкой стороны в реализации амбициозных планов пакистанского правительства по сооружению в стране сети тепловых и гидроэлектростанций. Со своей стороны кабинет Наваза Шарифа уже пообещал турецкому бизнесу беспрецедентные налоговые льготы в случае инвестиций в энергетический сектор Пакистана.

Активность Турции в Евразии определяется далеко не только и не столько сиюминутными расчетами. Речь идет об одном из ключевых направлений в рамках концепции внешней политики "стратегической глубины" министра иностранных дел Ахмета Давутоглу [2]. Данная концепция исходит, в частности, из необходимости и возможности возрождения в современных условиях неоосманизма. [3] При этом регион Ближнего Востока понимается максимально широко (в духе американского "Большого Ближнего Востока") и включает не только Иран, но и страны афгано-пакистано-индийского геополитического узла.

Активизация самостоятельной политики Анкары в этом регионе объективно осложняет отношения Турции и США. В последние десятилетия Белый дом рассматривал Турцию как своего верного союзника в мире ислама. Однако с начала 2000-х годов ситуация в американо-турецких отношениях стала более запутанной, в том числе вследствие определенной поддержки Анкарой радикального палестинского движения ХАМАС и, соответственно, ухудшения отношений с Израилем. Ряд шагов, сознательно предпринятых ранее кабинетом Реджепа Тайипа Эрдогана, свидетельствует о стремлении Турции восстановить гармонию в отношениях со своим мусульманским окружением на Ближнем и Среднем Востоке, во многом утерянную сначала в результате внешнеполитических экспериментов Кемаля Ататюрка, а затем – в силу однозначно проамериканской и евроатлантической ориентации. [4] При этом арабы исторически рассматривают Османскую империю и ее преемницу Турцию как единственную мусульманскую державу, способную взаимодействовать на равных с немусульманскими силами.

За последнее двадцатилетие внешняя политика Турции претерпела серьезные изменения в плане укрепления основ неоосманизма. Если занимавший пост премьер-министра Турции в 1996-1997 годах Неджметтин Эрбакан стремился не к турецкой гегемонии, а к выстраиванию равноправных отношений с государствами Ближнего Востока и в целом мусульманского мира, то Эрдоган явно претендует на роль арбитра и даже "большого брата" в мусульманских делах, в чем встречает определенную поддержку со стороны ряда политических деятелей Ближневосточного региона. Так, еще в январе 2010 года тогдашний премьер-министр Ливана Саад Харири, посещая с визитом Анкару, обратился к Эрдогану с прямым призывом помочь ливанским политическим партиям и политикам "преодолеть взаимные разногласия" и совместно предпринять усилия в целях налаживания прочного "регионально-единоверного сотрудничества". [5]

В этих же целях Турция самостоятельно предприняла и ряд практических мер, в частности отменила визовый режим с шестью арабскими странами (Сирия, Иордания, Ливан, Ливия, Тунис и Марокко). Сам Эрдоган оценил это как первый шаг на пути реализации проекта "регионального "Шенгена"", включающего в себя обширные районы не только Ближнего Востока, но и Северной Африки.

При этом наибольшую активность Турция проявляет сегодня по отношению к важнейшему геополитическому четырехугольнику Израиль – Сирия – Ирак – Иран.

Позицию Турции в регионе Ближнего и Среднего Востока вполне можно охарактеризовать ныне как стремление, с одной стороны, играть здесь роль союзника и доверенного лица США, с другой – наращивать политический капитал на критике американской политики и определенного сближения с оппонентами Вашингтона, в том числе в рамках осуществления самопровозглашенных посреднических и миротворческих миссий. Примером этому может служить, в частности, принятая по инициативе Турции "Стамбульская декларация" с участием Египта, Ирана, Иордании, Саудовской Аравии и Сирии в целях предотвращения вторжения США в Ирак в 2003 году.

США и евроатлантические структуры долгое время рассматривали Турцию как идеального посредника в разрешении самых "деликатных" ближневосточных споров. Правительство Эрдогана продолжило курс, отвечающий данным представлениям, но лишь до той степени, какая соответствовала его собственным планам выдвижения Турции в лидеры региона и привилегированного партнера ведущих мировых держав, без того, чтобы идти на прямой конфликт с региональными столицами. Подобная игра не осталась незамеченной в США и Израиле, расценившим такие сдвиги в политике Турции как удар по собственным геостратегическим интересам. Однако растущая значимость Анкары в ближневосточных делах объективно заставляют Запад прощать ей многие второстепенные "прегрешения" ради получения поддержки по ключевым вопросам. По ряду свидетельств, Эрдоган и президент Турции Абдулла Гюль еще с середины 1990-х годов "пользовались симпатией со стороны влиятельных протурецких еврейских лоббистских групп в США", что помогло обоим в решении стоявших перед ними внутриполитических проблем. [6]

При этом Эрдоган и его сторонники сознательно ведут политику, при которой "для европейцев они станут главным образом "ближневосточниками" и мусульманами, а для жителей Ближнего Востока – главным образом секуляристами и проамериканцами". [7]

Сегодня ключевым вопросом для Запада, по которому ему необходима поддержка Турции, является сирийская проблема. И здесь глубокая трансформация политики Анкары очень показательна.

После того, как сирийские власти под давлением Анкары пошли на рубеже 1990-2000-х годов на сворачивание поддержки действующих в Турции курдских сепаратистов, отношения двух стран стали быстро нормализоваться. Тогдашний президент Турции Ахмет Недждет Сезер прибыл в 2000 году в Дамаск на похороны президента Хафеза Асада, а в январе 2004 года новый сирийский лидер Башар Асад стал первым президентом страны, посетившим с рабочим визитом Анкару. Башар Асад не мог не поддержать готовность Турции играть в регионе более самостоятельную по отношению к США роль. В результате с 2002 года (когда к власти в Турции пришел Эрдоган) и до 2007 года объем двусторонней торговли между Турцией и Сирией утроился. А в одном только 2009 году стороны подписали свыше 40 двусторонних соглашений и протоколов о сотрудничестве в различных областях, среди которых особое место заняло соглашение о создании Высшего совета стратегического сотрудничества двух стран.

Особое значение в данной связи имели соглашения, относившиеся к области совместного использования Турцией и Сирией водных ресурсов, в частности документ о совместном сооружении "Моста дружбы" на реке Аси/Оронт, представляющей собой часть границы между Сирией и турецкой областью Хатай/Искендерун, на которую претендует Дамаск. Данное соглашение было представлено властями Анкары собственному общественному мнению как косвенное признание Дамаском турецкого суверенитета над спорным районом. Турция также обратилась к Сирии с предложением выработать совместный план обеспечения территориальной целостности единого Ирака.

Однако "арабская весна" все перевернула. Прежние наработки в плане развития турецко-сирийских отношений были принесены в жертву стремлению Анкары добиться своих целей более грубым способом – посредством свержения сирийского режима в русле общей политики евроатлантического Запада. Отказавшись от курса на создание региональной оси Анкара - Дамаск, кабинет Эрдогана перешел на сторону сил, нацелившихся на свержение Башара Асада. Расчет, видимо, строился на получение Турцией дивидендов в других районах "Большого Ближнего Востока". Согласно формуле турецкого дипломата, председателя Турецкого агентства международного сотрудничества Умута Арика, Турции принадлежит "определяющее и центральное место в Евразии в целом, а в частности - в Европе и на Балканах, в Причерноморье и на Кавказе, в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии". [8] Нынешняя политика Анкары полностью соответствует такой расширительной трактовке ее геополитических устремлений…

(Продолжение следует)

[1] DPA 230726 GMT Dez 13 23.12.2013 11:26
[2] Stratejik Derinlik. Istanbul, 2010.
[3] Kınıklıoğlu S. The Return of Ottomanism // Today’s Zaman. 20.03.2009.
[4] Taşpınar Ö. Turkey’s Middle East Policies - Between Neo-Ottomanism and Kemalism // Carnegie Papers. 2008. № 10.
[5] Moubayed S. Turkey embraces role as Arab "big brother" // Asia Times Online. 14.01.2010
[6] Танасковиħ Д. Неоосманизам. Београд, 2011. С.108.
[7] Danforth N. How the West lost Turkey // Foreign Policy. 25.11.2009.
[8] Arik U. Turkey and the International Security System in the 21st Century // Eurasian Studies. 1995/96. № 4. Winter. P.11.

31.12.2013

Петр ИСКЕНДЕРОВ |