Консервативный проект России как историческая интуиция имеет, на мой взгляд, и политэкономическое обоснование. Похоже, что глобализация достигла на планете своего естественного предела, открывая период, когда экзогенные факторы вновь выйдут на первый план среди двигателей экономического и социального развития.

Стагнируют рынки развитых стран, снижая привлекательность ориентации на экспорт, не могут достигнуть предкризисного уровня потоки прямых инвестиций, в их отношении повсеместно принимается растущее число ограничивающих мер. Национальный частный капитал динамичных стран Востока теснит на их внутренних рынках пришлых транснационалов, замыкая на себя созданную глобализацией инфраструктуру. Сфера услуг, растущая быстрее других подразделений хозяйства, с неизбежностью увеличивает в производстве и потреблении долю продукции на национальных языках. Вновь, как и десятилетия назад, оживляются протекционизм и замещение импорта. Глобализация замирает на уже достигнутых рубежах. Хороший частный пример – экономика Китая в первом квартале этого года. Она выросла на 7.4% при сокращении внешней торговли.

Крымский манифест Путина и в этой сфере может стать новой точкой отсчета. Начнем с того, что сегодняшняя Россия втянута в мировую торговлю гораздо сильнее других крупных стран. Соотношение экспорта и ВВП здесь в полтора – два с половиной раза выше, чем у Индонезии, Франции, Великобритании, Бразилии, Японии, США. Кроме того, в российской внешней торговле очень низка доля обрабатывающей промышленности, вовлеченной в глобальные цепочки создания стоимости (GVC). В результате в ответ на вывоз сырья и топлива мы много более других стран подвержены угнетающему местное производство импорту готовых изделий.

Поэтому усиление протекционизма (в том числе народного) – вполне естественно для консервативного экономического проекта. Он же по своей сути требует возрождения в новых условиях тех концептуальных разработок, которые были сметены неолиберальным (неоколониальным) нашествием. В разряд еретических концептов и построений попали сами производительные силы, планирование и промышленная политика, теории основных нужд и разумного потребления. Выброшена сама идея национальных хозяйств, государства практически лишены функций координации и стимулирования отечественного бизнеса. Все это нужно так или иначе возобновлять.

На международном уровне фактически ликвидирована поддержка производства в отсталых странах, вместо этого их правительства опутаны долгами, которые в принципе не могут быть погашены. Впрочем, и в самих развитых странах долги правительств делают их практически беспомощными в решении обостряющихся социальных, техногенных и экологических проблем. Здесь необходим фундаментальный пересмотр отношений между правительствами и кредиторами.

С другой стороны, меняющееся соотношение сил между Западом и Востоком позволяет вернуться к ряду идей, вошедших в свое время в понятие нового международного порядка (НМЭП). В частности, достижение рядом стран Востока (особенно Китаем) капиталоизбыточной стадии экономического развития означает дополнительное предложение этого фактора производства мировому рынку. Соответственно, может быть усилено воздействие принимающих капитал стран на иностранных инвесторов, вновь поставлен в международную повестку дня кодекс поведения ТНК. Важно также дать старт перестройке структуры притока капитала с учетом потребностей развивающихся стран в прямых инвестициях именно в реальный сектор.

Консервативный проект должен учитывать, что форсированное введение полностью конвертируемых денег (и обязательный отказ от всяких других) стало тем самым инструментом, который позволил международным финансовым структурам лишить правительства экономической дееспобности. Наднациональная сфера обращения в результате регулярно изымает из реального сектора гигантские суммы для колоссальных по объему спекуляций. Продуцируются в высшей степени подозрительные новые финансовые продукты, навязываемые населению и периферийным банкирам. Сейсмические колебания цен, в свою очередь, терроризируют промышленника и агрария, лишая их способности к нормальному воспроизводству и накоплению, сплошь и рядом заставляя производить дешевку сомнительного качества.

Между тем проблема накопления не решена в России, хотя сбережения населения и предприятий относительно достаточны. Беда отчасти заключается в том, что, действуя по заокеанским образцам, здешняя кредитная система стимулирует избыточное потребление, в том числе импортных товаров, в ущерб доступному кредитованию местного производства. В этой сфере во многих странах регулятором устанавливаются обязательные пропорции и верхние ставки процента. У нас же все наоборот: самый доступный кредит открыт для импортеров, он дороже для потребителей, а производители платят банкам по наивысшей ставке и довольствуются крохами в общем пакете.

Проблема накопления вообще выбрасывается монетаристским дискурсом, в котором даже Дж. Кейнс предстает авантюристом, не говоря уже о таких экономистах, как Р. Нурксе или П. Розенштейн-Родан с их идеей "инвестиционного толчка". Наш же финансовый истеблишмент всю эту проблему взваливает на пресловутый инвестиционный климат, экономические свободы и прочую муру, которая проживает исключительно в учебниках и бреднях рейтинговых мошенников. Никаких реальных программ повышения накопления, без чего не будет и экономического роста, правительством пока не представлено.

Пути насыщения хозяйства нормальным кредитом нужно искать и в возобновлении "деревянных" (инвестиционных) денег (наряду с конвертируемыми), и замкнутых друг на друга инвестиционных программах, и скоординированных планах для госкорпораций, и в многостороннем бартере, и в народной складчине.

Важным двигателем экономики и накопления всегда было жилищное строительство. Но у нас позорно малы масштабы ввода жилья: в расчете на душу городского населения они в России, например, впятеро (!) ниже, чем в Китае. Виной тому неподъемные цены на жилье, усугубляемые ростовщическим процентом по ипотеке, сдерживающие, помимо прочего, нормальное демографическое воспроизводство. Во многом чрезмерные цены обусловлены по сути рентной монополией на землю местных властей. Ростовщик и феодал вряд ли могут быть признаны в качестве фигур, необходимых этой важнейшей для всех сфере.

Очевидно, что высокие темпы экономического и промышленного роста, сопутствующие необходимому становлению инвестиционной модели развития, легче поддерживать при тесном взаимодействии со странами, где идет аналогичный процесс. Закономерно поэтому постепенное смещение экономической активности на восток страны, где усилиями Китая, Казахстана и России (разумеется, при участии соседних стран) будут разворачиваться крупные проекты XXI века. Среди них я бы отметил новую житницу Азии – вполне назревшее создание на юге Сибири и севере Казахстана крупной сельскохозяйственной базы по производству экологически чистой продукции и таких же баз на Дальнем Востоке.

Важным элементом хозяйственной самостоятельности является, как известно, широкая диверсификация внешнеэкономических связей. В российском случае ее особенно важно ориентировать на соседние страны, создавая долговременную привязку к нашей экономике.

Отвечая на западные санкции, целесообразно сокращать импорт потребительских товаров из тех или иных развитых государств, переориентируя его на собственного производителя или соседей (включая Украину) и заставляя проводить такую же политику окопавшиеся у нас торговые сети. Замечу, что грузинские и молдавские вина ничем не хуже французских, не говоря уже о крымских.

Конкретное наполнение консервативного проекта можно искать и в возрождении хорошо забытого старого. "Натурализация" материалов, используемых в быту (скажем, замена пластиков на дерево), всяческое распространение натуральных отечественных продуктов и лекарств, наконец, производство добротной техники с повышенными сроками службы и многоразовой упаковки могли бы оздоровить и население, и природную среду.

Если же говорить о новационной составляющей, то не думаю, что разумно требовать от инженеров и ученых чуть ли ни немедленной финансовой эффективности, а также плодить в этой сфере жесткую конкуренцию между людьми за индивидуальные авторские права, гранты и т.п. Наука и изобретательство требуют в первую очередь спокойной обстановки, немыслимы без работы крупных коллективов, в которых царит атмосфера взаимной поддержки и обмена достижениями. Именно в такой среде развивалась советская наука, и ее традиции ничем не хуже новых веяний, усугубляемых организационными судорогами нынешних Минобра, ФАНО и пр. Заметим и тот простой факт, что в годы неолиберального нашествия именно академическая общественная наука противостояла навязчивому миссионерству разных прозападных новообразований. Плоды очень схожей и, увы, успешной миссионерской деятельности мы хорошо видим на примере киевской псевдореволюции.

Александр Салицкий, доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, профессор Института стран Востока, специально для Интернет-журнала "Новое Восточное Обозрение".

27 апр. 2014